Можешь сообщать хоть Генеральному прокурору.
- А мне как же?
- Отсидись дома. Грипп, свинка, вывих... ну, не знаю, что еще, - но отсюда ни шагу.
- Мигрень... - прошептала Алла. - А как же Полина?
- Ограничь контакты до минимума. Сюда не пускай, по телефону ничего не вякай. Помни, она вроде чумная, и всякое соприкосновение с заразой смертельно опасно. - Геннадий потрепал Аллу по старательно отретушированной щеке. - Ты - девочка сообразительная, сориентируешься.
- Скажи, Ген, она не очень пострадает?
- Кто? Твоя подружка, что ли? Это от степени посвященности в дело. Будет сидеть по-тихому, не совать носа куда не надо и молчать - съедет на тормозах.
- Да она ничего вообще не знает. Вся в личных переживаниях, ни капли желания вникать в бизнес... Глеба жалко.
- С этим гусем ничего не будет. Перья пообщиплют маленько и поставят на место. Зарвался. Он сам разберется, что лучше - десять лет схлопотать или шлангом прикинуться. Не волнуйся - на хлеб и воду ему с женой в любом случае хватит. Крафт за каждым участником операции приглчдывает, все предусмотрел. Всем сестрам по серьгам. В зависимости от усердия.
- А мы, Геночка? С нами-то как обойдется?
- Хватит нюни распускать. Выполняй задание. А пока будешь с мигренью валяться, просмотри каталоги недвижимости. Кажется, тебе понравилось на Ривьере.
...Аллу терзали противоречия. На "Оникс" обрушились кошмарные неприятности. Фирму разорили, Ласточкина подставили. Глеб пропал, Полина, обезумев от страха, металась в полном неведении. Стоная по телефону от выдуманной боли, Алла и в самом деле едва удерживала слезы. Да, она хочет стать хозяйкой виллы на Лазурном берегу. да, ей совершенно наплевать, из чьих кубышек получают сообщники мужа деньги. Одна шайка-лейка, что правительство, что "теневики". Все рискуют, все подличают, все готовы сожрать друг друга, жалеть некого, а заботиться стоит только о себе. И чтобы сыну было на что опереться в жизни. Полина сама не девочка, знала, во что лезла, если красивую жизнь с такой жадностью заглатывала. Алла и так сделала для неё очень много, дав понять, что Крафт - запретная зона и нечего соваться в мужские разборки. Следует лишь проявить подлинную женственность: отойти в сторону, не мешая мужчинам свести счеты. Но этого, похоже, Полина делать не собиралась.
- О, черт! - Алла на всякий случай стянула шарфом голову. - Она так старательно внушала себе недомогание, что чувствовала себя совершенно разбитой. У дивана валялись журналы с видами средиземноморского побережья, но Алле не хотелось даже смотреть на них. Она изо всех сил подавляла в себе ощущение совершающейся ошибки. Роковой ошибки, которую ещё можно исправить. Она приводила себе все новые и новые аргументы в пользу собственного невмешательства в происходящее. Но в голову упорно лезли неотвязные мысли: что с Полиной? С Глебом? Как буду я загорать у собственного бассейна в Ницце, зная, что на московском кладбище осталась могилка с обидно коротким интервалом в громоздких цифрах...
Алла застонала, почувствовав, как вгрызается в её мозг самая настоящая, без дураков, головная боль. Промелькнула жуткая мысль: это навсегда, от этого не будет избавления, потому что каждого ждет расплата...
Глава 13
Соня вторые сутки дежурила в отделении интенсивной терапии. Она обжилась, приучила себя дважды в день спускаться в буфет, ломящийся от разнообразной, невиданной ранее в больничных условиях снеди, дремать на обитом вишневым дерматином диванчике в закутке коридора. Здесь, рядом с дверями дамского туалета, на котором белела косая надпись мелом: "Леди, просьба не курить в сортире", стоял густой запах дыма. Некурящая Соня была до сих пор уверена, что не переносит сигаретный дым, и в подобных удушающих условиях немедленно скончается от приступа астмы. Но, оказалось, ни дым, ни сон на диване, ни прочие физические лишения, такие, как отсутствие возможности принять душ перед сном и переодеться в свежую пижаму, вымыть волосы персиковым шампунем, почитать любимую книгу - ничего не значат в сравнении с обрушившейся бедой. Хрупкая Соня оказалась семижильной.
Соня чувствовала себя маленькой девочкой, потерявшейся на вокзале чужого города и оказавшейся вдруг у заветной двери. Надо было долго-долго сидеть, глядя на матовое стекло с красным крестом, молиться кому-то, просить высшие силы о великом благоволении, и тогда двери распахнутся, в них появится человек - единственный в мире, самый родной, самый нужный.
Потеряв родителей в раннем детстве, она выросла в семье тети, не избалованная ни особой любовью, ни вниманием. Никто не мучал девочку, тем более не избивал - семья инженера-баллистика в составе супругов и сына тети от первого брака, проживала в атмосфере сухого, скудно-интеллигентского благополучия. Здесь было правильно, мирно и холодно. Ни всплесков раздражительности, злобы, ни душевного тепла. Из своего детства Соня вынесла закон скудости эмоций, якобы, составляющий неотъемлемый признак интеллигентности и убеждение в своей заурядности. После библиотечного института она попала в библиографический отдел Ленинской библиотеки и тихо просидела там три десятилетия. Не меняя ни рабочего места у окна, ни привычки кипятить по утрам воду для кофе, ни прически. Раз и навсегда подстригшись "под каре" и выбрав в качестве личной униформы темно-серые и светло-серые ( в праздничном случае) костюмы, она постепенно седела, старела и умнела. Уж очень много книжек прочла за тридцатилетие Софья Матвеевна. По мере того, как увядал её физический "скафандр", душа расцветала богатым и нежным цветом. Удобрением этого редкого цветка послужила мировая классика. Соня, легко осваивающая языки, предпочитала знакомиться с авторами в подлиннике. Маркеса она прочла на испанском, Уайльда - по-английски, Моруа - по-французски.
Пару раз, до рубежа тридцатилетия, она увлекалась интересными мужчинами, и каждый из них принес боль разочарования. Классика и современность в области взаимоотношений мужчины и женщины находились в жестоком противоречии. Герои, способные уехать на Кавказ в результате возвышенных чувств, перевелись. А может, доставались другим, более ярким, манящим. Из-за Сони никто стреляться не собирался, и тем более, вызывать соперника на дуэль. Не было соперников, была тихая, преданная, нетребовательная женщина, готовая жертвовать собой за самую малость подаренных ей теплых чувств. Ну, а если кому-то нравится жертвовать, то мешать им не стоит.
У Сони уводили ценные книги, хорошие пластинки, занимали и не отдавали пятерку до зарплаты. Больше у Софьи Матвеевны взять было нечего, разве только жизнь. Но за её душой Мефистофель не являлся. Вероятно, для сил зла она тоже не представляла особого интереса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
- А мне как же?
- Отсидись дома. Грипп, свинка, вывих... ну, не знаю, что еще, - но отсюда ни шагу.
- Мигрень... - прошептала Алла. - А как же Полина?
- Ограничь контакты до минимума. Сюда не пускай, по телефону ничего не вякай. Помни, она вроде чумная, и всякое соприкосновение с заразой смертельно опасно. - Геннадий потрепал Аллу по старательно отретушированной щеке. - Ты - девочка сообразительная, сориентируешься.
- Скажи, Ген, она не очень пострадает?
- Кто? Твоя подружка, что ли? Это от степени посвященности в дело. Будет сидеть по-тихому, не совать носа куда не надо и молчать - съедет на тормозах.
- Да она ничего вообще не знает. Вся в личных переживаниях, ни капли желания вникать в бизнес... Глеба жалко.
- С этим гусем ничего не будет. Перья пообщиплют маленько и поставят на место. Зарвался. Он сам разберется, что лучше - десять лет схлопотать или шлангом прикинуться. Не волнуйся - на хлеб и воду ему с женой в любом случае хватит. Крафт за каждым участником операции приглчдывает, все предусмотрел. Всем сестрам по серьгам. В зависимости от усердия.
- А мы, Геночка? С нами-то как обойдется?
- Хватит нюни распускать. Выполняй задание. А пока будешь с мигренью валяться, просмотри каталоги недвижимости. Кажется, тебе понравилось на Ривьере.
...Аллу терзали противоречия. На "Оникс" обрушились кошмарные неприятности. Фирму разорили, Ласточкина подставили. Глеб пропал, Полина, обезумев от страха, металась в полном неведении. Стоная по телефону от выдуманной боли, Алла и в самом деле едва удерживала слезы. Да, она хочет стать хозяйкой виллы на Лазурном берегу. да, ей совершенно наплевать, из чьих кубышек получают сообщники мужа деньги. Одна шайка-лейка, что правительство, что "теневики". Все рискуют, все подличают, все готовы сожрать друг друга, жалеть некого, а заботиться стоит только о себе. И чтобы сыну было на что опереться в жизни. Полина сама не девочка, знала, во что лезла, если красивую жизнь с такой жадностью заглатывала. Алла и так сделала для неё очень много, дав понять, что Крафт - запретная зона и нечего соваться в мужские разборки. Следует лишь проявить подлинную женственность: отойти в сторону, не мешая мужчинам свести счеты. Но этого, похоже, Полина делать не собиралась.
- О, черт! - Алла на всякий случай стянула шарфом голову. - Она так старательно внушала себе недомогание, что чувствовала себя совершенно разбитой. У дивана валялись журналы с видами средиземноморского побережья, но Алле не хотелось даже смотреть на них. Она изо всех сил подавляла в себе ощущение совершающейся ошибки. Роковой ошибки, которую ещё можно исправить. Она приводила себе все новые и новые аргументы в пользу собственного невмешательства в происходящее. Но в голову упорно лезли неотвязные мысли: что с Полиной? С Глебом? Как буду я загорать у собственного бассейна в Ницце, зная, что на московском кладбище осталась могилка с обидно коротким интервалом в громоздких цифрах...
Алла застонала, почувствовав, как вгрызается в её мозг самая настоящая, без дураков, головная боль. Промелькнула жуткая мысль: это навсегда, от этого не будет избавления, потому что каждого ждет расплата...
Глава 13
Соня вторые сутки дежурила в отделении интенсивной терапии. Она обжилась, приучила себя дважды в день спускаться в буфет, ломящийся от разнообразной, невиданной ранее в больничных условиях снеди, дремать на обитом вишневым дерматином диванчике в закутке коридора. Здесь, рядом с дверями дамского туалета, на котором белела косая надпись мелом: "Леди, просьба не курить в сортире", стоял густой запах дыма. Некурящая Соня была до сих пор уверена, что не переносит сигаретный дым, и в подобных удушающих условиях немедленно скончается от приступа астмы. Но, оказалось, ни дым, ни сон на диване, ни прочие физические лишения, такие, как отсутствие возможности принять душ перед сном и переодеться в свежую пижаму, вымыть волосы персиковым шампунем, почитать любимую книгу - ничего не значат в сравнении с обрушившейся бедой. Хрупкая Соня оказалась семижильной.
Соня чувствовала себя маленькой девочкой, потерявшейся на вокзале чужого города и оказавшейся вдруг у заветной двери. Надо было долго-долго сидеть, глядя на матовое стекло с красным крестом, молиться кому-то, просить высшие силы о великом благоволении, и тогда двери распахнутся, в них появится человек - единственный в мире, самый родной, самый нужный.
Потеряв родителей в раннем детстве, она выросла в семье тети, не избалованная ни особой любовью, ни вниманием. Никто не мучал девочку, тем более не избивал - семья инженера-баллистика в составе супругов и сына тети от первого брака, проживала в атмосфере сухого, скудно-интеллигентского благополучия. Здесь было правильно, мирно и холодно. Ни всплесков раздражительности, злобы, ни душевного тепла. Из своего детства Соня вынесла закон скудости эмоций, якобы, составляющий неотъемлемый признак интеллигентности и убеждение в своей заурядности. После библиотечного института она попала в библиографический отдел Ленинской библиотеки и тихо просидела там три десятилетия. Не меняя ни рабочего места у окна, ни привычки кипятить по утрам воду для кофе, ни прически. Раз и навсегда подстригшись "под каре" и выбрав в качестве личной униформы темно-серые и светло-серые ( в праздничном случае) костюмы, она постепенно седела, старела и умнела. Уж очень много книжек прочла за тридцатилетие Софья Матвеевна. По мере того, как увядал её физический "скафандр", душа расцветала богатым и нежным цветом. Удобрением этого редкого цветка послужила мировая классика. Соня, легко осваивающая языки, предпочитала знакомиться с авторами в подлиннике. Маркеса она прочла на испанском, Уайльда - по-английски, Моруа - по-французски.
Пару раз, до рубежа тридцатилетия, она увлекалась интересными мужчинами, и каждый из них принес боль разочарования. Классика и современность в области взаимоотношений мужчины и женщины находились в жестоком противоречии. Герои, способные уехать на Кавказ в результате возвышенных чувств, перевелись. А может, доставались другим, более ярким, манящим. Из-за Сони никто стреляться не собирался, и тем более, вызывать соперника на дуэль. Не было соперников, была тихая, преданная, нетребовательная женщина, готовая жертвовать собой за самую малость подаренных ей теплых чувств. Ну, а если кому-то нравится жертвовать, то мешать им не стоит.
У Сони уводили ценные книги, хорошие пластинки, занимали и не отдавали пятерку до зарплаты. Больше у Софьи Матвеевны взять было нечего, разве только жизнь. Но за её душой Мефистофель не являлся. Вероятно, для сил зла она тоже не представляла особого интереса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115