то, что я спятил, сомнений не вызывает. Впрочем, почему? Я живу вполне нормальной жизнью, принимая посильное участие в текущем литературном, блядь, процессе.
Надо признаться сразу: более отвратительное и мерзкое (как селедка) занятие трудно придумать. То есть когда ты один блажишь над бумагой, в этом ничего страшного нет, но когда собираются подобные тебе в гурт (стадо) и начинают выяснять отношения друг с другом и миром, — это уже беда.
И вот я оказался среди буйной молодой поросли, несостоявшийся акушер. Черт меня дернул написать скромный рассказик, а журналу исключительно для вагинальных баб его опубликовать: что-то о романтической любви и трудных родах. И после публикации о какой будущей врачебной практике могла быть речь? И теперь я, сбитый с толку доброжелательной критикой и друзьями, веду определенный образ жизни. Я на дружеской ноге с такими моложавыми замечательными исследователями человеческих душ-туш, как П.А., Л.Б., В.В., и так далее. С ними приятно провести вечерок в полутемном полуподвале литературного кабака. Там мы вместе обсуждаем, переживаем, думаем, говорим, молчим, кричим, сожалеем, завидуем, напиваемся, печатаемся, размножаемся, облевываемся, шпокаемся, эволюционируем и проч. А после возвращаешься домой с неистребимым ощущением, что вволю наглотался слизевой селедки… А тут еще жена эту самую сельдь потребляет в неограниченном количестве.
Впрочем, все это можно вытерпеть, закрыть глаза и сделать умиротворенное выражение, воздействуя волей на покорные лицевые мышцы. И вообще, можно ведь уйти в творчество, как в соседнюю комнату, где чисто, уютно, горит абажур и прибойно шумит любимый город.
За окном прибойно шумела чужая столица. В кабинете напряженно работали кондиционеры. Шеф-руководитель корпункта просматривал туземные газеты, словно пытаясь через политические сплетни разгадать великую тайну загадочного народа. Дверь приоткрылась.
— Разрешите, сэр? — входил человек с военной выправкой.
— Жду-жду. Есть новости?
— Поступил сигнал от SWN-JEL-2477.
— Что вы, право, так сложно агентов шифруете? — поморщился шеф. Всеобщее разоружение, а вы…
— По инструкции № 2588С/66D, — пожал плечами сотрудник.
— Полноте-полноте… Где они сейчас?
— В квадрате GRV 6979–4562.
— О! Бог мой! — вскричал руководитель, выпростав руки к потолку, то есть к невидимому небу.
В небе по-прежнему отсутствовали облачка. Душисто пахло разнотравьем. Далеко мычала корова. В речке русалкой плавала красивая девушка. Молодой человек у автомобиля разминался оздоровительной физкультурой.
Затем, пока прекрасная русалка барахталась в солнечной дорожке, ее смышленый спутник, улучив момент, принялся рыться в спортивной сумке: обнаружил радиопеленгатор, пистолет, рацию. Забросив их в пластмассовое ведерко, спустился к бережку. Зачерпнул водицы — выплеснул.
— Как дела? — взмахнула плавником русалка. — Экзотика, да?
— Радиатор залью, — посчитал нужным объяснить свои действия водитель, — и в путь!
— Коровы! — закричала прелестница.
На бугорчик противоположного бережка выплывали, волоча по траве-мураве наполненное молоком вымя, изредка мычащие животные.
Журналист поднял булыжник и закинул его в ведерко. Оглядываясь на речку, вернулся к авто. Аккуратно запустил камень в спортивную сумку, закрыл ее. Потом принялся заливать воду в радиатор.
Из реки выходила прекрасная молодая и совершенно нагая богиня богиня Европы. Азиатский юный пастушок на противоположном берегу окаменел.
Я, Автор, люблю своих друзей и приятелей по литературному цеху. С ними хорошо пить теплую ЦДЛовскую водку и говорить на вечные темы. Хотя многие из них к литературе имеют такое же отношение, как папа римский к учению Кришны.
Иногда мне хочется сказать сотоварищам-собутыльникам всю правду: ну нет у вас, ковырялок, от Бога, одна пустота там, где мозги. Не надо насиловать и себя, и других, и бумагу, не нужно влезать в редколлегии журналов и пить водку с редакторами, не следует мечтать трахнуть в шафранные попки страшненьких редакторш на их же столах и так далее.
У каждого из вас, друзья, прекрасные профессии: один — научный сотрудник, другой — медик, третий работал и шофером, и кровельщиком, и слесарем-сборщиком, и монтером, и плотником-паркетчиком, и воспитателем женского общежития.
Ан нет, слышу их здоровые напряженные голоса: сам-то, подлец, по какому такому праву кропаешь, акушер ты этакий, гинеколог недобросовестный… Сам небось мечту лелеешь редакторшу в казенном кабинете на собственной рукописи отодрать, провокатор…
И они правы, друзья по литературному цеху, почему я считаю себя лучше их? Я ведь такое же говно, как и они. Я даже хуже в этом смысле — тешу себя иллюзиями и верой в свою исключительность. И поэтому сижу ночами на кухне и фантазирую напропалую.
За окном по-прежнему прибойно шумела чужая столица. В кабинете напряженно работали кондиционеры. Шеф-руководитель корпункта отдыхал после ленча. Дверь открылась.
— Разрешите? — заглянул сотрудник с военной выправкой.
— Что такое?
— Разрешите доложить? — И, не ожидая разрешения, выпалил: — Сигнал от SWN-JEL-2477 по инструкции № 2588C/66D исчез в квадрате GRV 6979–4562!
Шеф-руководитель окаменел, как азиатский юный пастушок на бережку безымянной речушки.
Мой и Алькин отец был выдающийся общественно-государственный и военный деятель. Был религиозен в достижении своих конармейских целей и каждый день, должно быть, менял носки… У него была новая семья. Мама умерла, и он завел новую семью — и я его понимал: ведь кто-то должен стирать носки. Если от носков воняет графленым сыром, никогда не сделаешь лихой, как атака, карьеры.
Я позвонил ему на работу, он выписал мне пропуск, меня трижды обыскали на предмет оружия, не нашли — и я предстал перед отцом.
Оба мы знаем одно и то же, только один из нас считает, что другой не знает то, что он знает. Но понимаем друг друга с полуслова.
— Да-да, — соглашался генерал. — Только, по-моему, Борька идиот?
— Идиот, но исполнительный.
— У меня таких исполнительных, — сомневался.
— А Владимир Ильич Ульянов-Ленин тоже был идиотом, — вспомнил я, — у трехлетнего Вовочки была большая голова, которой он, чтобы привлечь внимание, любил биться об пол, как утверждает его сестра Маша. Об этом в ее дневниках. Могу процитировать по памяти.
— Ну процитируй! — хмыкнул отец.
— «В деревянном доме эти удары разносились по всем комнатам — даже стены резонировали, и вся семья знала, что Володя упал».
— И что? — удивился отец.
— Потом Вова вырос и перевернул весь мир.
— Ты хочешь сказать, что наш Боря?..
— Ничего я не хочу сказать! — передернул плечами. — Это моя первая и последняя просьба.
— Ну ладно, Александр, — сдался отец. — Сделаем его курьером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Надо признаться сразу: более отвратительное и мерзкое (как селедка) занятие трудно придумать. То есть когда ты один блажишь над бумагой, в этом ничего страшного нет, но когда собираются подобные тебе в гурт (стадо) и начинают выяснять отношения друг с другом и миром, — это уже беда.
И вот я оказался среди буйной молодой поросли, несостоявшийся акушер. Черт меня дернул написать скромный рассказик, а журналу исключительно для вагинальных баб его опубликовать: что-то о романтической любви и трудных родах. И после публикации о какой будущей врачебной практике могла быть речь? И теперь я, сбитый с толку доброжелательной критикой и друзьями, веду определенный образ жизни. Я на дружеской ноге с такими моложавыми замечательными исследователями человеческих душ-туш, как П.А., Л.Б., В.В., и так далее. С ними приятно провести вечерок в полутемном полуподвале литературного кабака. Там мы вместе обсуждаем, переживаем, думаем, говорим, молчим, кричим, сожалеем, завидуем, напиваемся, печатаемся, размножаемся, облевываемся, шпокаемся, эволюционируем и проч. А после возвращаешься домой с неистребимым ощущением, что вволю наглотался слизевой селедки… А тут еще жена эту самую сельдь потребляет в неограниченном количестве.
Впрочем, все это можно вытерпеть, закрыть глаза и сделать умиротворенное выражение, воздействуя волей на покорные лицевые мышцы. И вообще, можно ведь уйти в творчество, как в соседнюю комнату, где чисто, уютно, горит абажур и прибойно шумит любимый город.
За окном прибойно шумела чужая столица. В кабинете напряженно работали кондиционеры. Шеф-руководитель корпункта просматривал туземные газеты, словно пытаясь через политические сплетни разгадать великую тайну загадочного народа. Дверь приоткрылась.
— Разрешите, сэр? — входил человек с военной выправкой.
— Жду-жду. Есть новости?
— Поступил сигнал от SWN-JEL-2477.
— Что вы, право, так сложно агентов шифруете? — поморщился шеф. Всеобщее разоружение, а вы…
— По инструкции № 2588С/66D, — пожал плечами сотрудник.
— Полноте-полноте… Где они сейчас?
— В квадрате GRV 6979–4562.
— О! Бог мой! — вскричал руководитель, выпростав руки к потолку, то есть к невидимому небу.
В небе по-прежнему отсутствовали облачка. Душисто пахло разнотравьем. Далеко мычала корова. В речке русалкой плавала красивая девушка. Молодой человек у автомобиля разминался оздоровительной физкультурой.
Затем, пока прекрасная русалка барахталась в солнечной дорожке, ее смышленый спутник, улучив момент, принялся рыться в спортивной сумке: обнаружил радиопеленгатор, пистолет, рацию. Забросив их в пластмассовое ведерко, спустился к бережку. Зачерпнул водицы — выплеснул.
— Как дела? — взмахнула плавником русалка. — Экзотика, да?
— Радиатор залью, — посчитал нужным объяснить свои действия водитель, — и в путь!
— Коровы! — закричала прелестница.
На бугорчик противоположного бережка выплывали, волоча по траве-мураве наполненное молоком вымя, изредка мычащие животные.
Журналист поднял булыжник и закинул его в ведерко. Оглядываясь на речку, вернулся к авто. Аккуратно запустил камень в спортивную сумку, закрыл ее. Потом принялся заливать воду в радиатор.
Из реки выходила прекрасная молодая и совершенно нагая богиня богиня Европы. Азиатский юный пастушок на противоположном берегу окаменел.
Я, Автор, люблю своих друзей и приятелей по литературному цеху. С ними хорошо пить теплую ЦДЛовскую водку и говорить на вечные темы. Хотя многие из них к литературе имеют такое же отношение, как папа римский к учению Кришны.
Иногда мне хочется сказать сотоварищам-собутыльникам всю правду: ну нет у вас, ковырялок, от Бога, одна пустота там, где мозги. Не надо насиловать и себя, и других, и бумагу, не нужно влезать в редколлегии журналов и пить водку с редакторами, не следует мечтать трахнуть в шафранные попки страшненьких редакторш на их же столах и так далее.
У каждого из вас, друзья, прекрасные профессии: один — научный сотрудник, другой — медик, третий работал и шофером, и кровельщиком, и слесарем-сборщиком, и монтером, и плотником-паркетчиком, и воспитателем женского общежития.
Ан нет, слышу их здоровые напряженные голоса: сам-то, подлец, по какому такому праву кропаешь, акушер ты этакий, гинеколог недобросовестный… Сам небось мечту лелеешь редакторшу в казенном кабинете на собственной рукописи отодрать, провокатор…
И они правы, друзья по литературному цеху, почему я считаю себя лучше их? Я ведь такое же говно, как и они. Я даже хуже в этом смысле — тешу себя иллюзиями и верой в свою исключительность. И поэтому сижу ночами на кухне и фантазирую напропалую.
За окном по-прежнему прибойно шумела чужая столица. В кабинете напряженно работали кондиционеры. Шеф-руководитель корпункта отдыхал после ленча. Дверь открылась.
— Разрешите? — заглянул сотрудник с военной выправкой.
— Что такое?
— Разрешите доложить? — И, не ожидая разрешения, выпалил: — Сигнал от SWN-JEL-2477 по инструкции № 2588C/66D исчез в квадрате GRV 6979–4562!
Шеф-руководитель окаменел, как азиатский юный пастушок на бережку безымянной речушки.
Мой и Алькин отец был выдающийся общественно-государственный и военный деятель. Был религиозен в достижении своих конармейских целей и каждый день, должно быть, менял носки… У него была новая семья. Мама умерла, и он завел новую семью — и я его понимал: ведь кто-то должен стирать носки. Если от носков воняет графленым сыром, никогда не сделаешь лихой, как атака, карьеры.
Я позвонил ему на работу, он выписал мне пропуск, меня трижды обыскали на предмет оружия, не нашли — и я предстал перед отцом.
Оба мы знаем одно и то же, только один из нас считает, что другой не знает то, что он знает. Но понимаем друг друга с полуслова.
— Да-да, — соглашался генерал. — Только, по-моему, Борька идиот?
— Идиот, но исполнительный.
— У меня таких исполнительных, — сомневался.
— А Владимир Ильич Ульянов-Ленин тоже был идиотом, — вспомнил я, — у трехлетнего Вовочки была большая голова, которой он, чтобы привлечь внимание, любил биться об пол, как утверждает его сестра Маша. Об этом в ее дневниках. Могу процитировать по памяти.
— Ну процитируй! — хмыкнул отец.
— «В деревянном доме эти удары разносились по всем комнатам — даже стены резонировали, и вся семья знала, что Володя упал».
— И что? — удивился отец.
— Потом Вова вырос и перевернул весь мир.
— Ты хочешь сказать, что наш Боря?..
— Ничего я не хочу сказать! — передернул плечами. — Это моя первая и последняя просьба.
— Ну ладно, Александр, — сдался отец. — Сделаем его курьером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97