ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


— Спасибо, — улыбнулся отец. — Это так, игра в бирюльки, а вот скоро… — И не договорил.
Солдатики снова разжигали костер, сквозь прибой, казалось, было слышно, как огонь своей воспалительной беспощадной плазмой рвет древесную мертвую ткань.
— Живешь, говоришь? — сказал отец и косящим взглядом проверил мою телесную немочь.
Я ошибся — ошибся в собственном отце. Я даже не мог предположить, что человек так может заблуждаться, как я. Так, как ошибся я, может позволить себе ошибиться только раб. Я — раб?
Я хотел спровоцировать народ, вытащив на кремлевский помост идиота. И делал все, что было в моих силах. Я надеялся, что народец, увидев над собой дегенерата, ужаснется и поймет, что жить так нельзя, если в кумирах ходит слабоумный малый, коим, безусловно, является Бо.
Но отец, как я понял, строит свою большую игру. Он воспользуется удобной ситуацией и сделает все, чтобы власть пала в его руки.
Между тем отец стащил полевую форму с погонами, где пластались маршальские звезды, и нагишом поскакал к студеному морю. Все-таки он был до безобразия здоров, бронетанковый бригадир. Потом с ненавистью растирал полотенцем атлетическое тело, кричал мне:
— Все хотят свободы! Будет вам свобода! Это я обещаю. Дадим стране свободу! Всем — свободу! Ничего, кроме свободы!
И я увидел в его налитых кровью глазных яблоках четкие зрачки убийцы.
— Жаль, что умираешь, сын, — проговорил он. — Интересные события грядут! — И поправил командирскую портупею.
— Я знаю.
— Что?
— Что будет с ним?
— С кем?
— Моим братом Борисом.
Отец отшатнулся; присел надо мной, пожевал губами, набрякал тяжелой венозной кровью:
— Кто тебе сказал о брате?
— Алька. Ты говорил с мамой очень громко…
— Что? — Диктаторские мышцы обмякли; неожиданно улыбнулся. — Ошиблась Алька. Борька мне как сын, но настоящий его отец — Борис Абрамыч… Понял?
— Да.
— Ну что еще у тебя? — Он торопился, защитник отечества.
— У меня просьба.
— Давай.
— Не звони, пожалуйста, в пять часов утра… в чужую квартиру…
— Ха! — сказал маршал. — Между прочим, квартиру тебе сделал я. Но если просишь, больше не буду звонить. Прощай.
— Прощай.
Сталактитовые ножи лопастей вертолета качнулись, поплыли по воздуху, ускоряя собственное вибромолотильное движение.
Я не поверил отцу. Как можно было верить тому, кто хотел взять власть над рабами любой ценой — даже ценой смерти собственного сына?
Я торопился закончить повесть и поэтому заснул в пять утра. И только уплыл в муть сна, как раздался дзинь-дзинь телефона. Я цапнул трубку и услышал визг П.А.:
— Ты что, с ума сошел?
— А в чем дело?
— Он еще спрашивает, подлец!.. Я вот стою на станции… По твоей милости… А дача целая!
— Дача? — не понимаю. — Какая дача?
— Моя, которая сгорела. Ты сказал, что она сгорела.
— А что, не сгорела?
— Не-е-ет!
— Поздравляю.
— Иди ты… идиот!
— Сам такой… кто в пять утра?..
— А у меня электрички не ходят.
— Прогуляйся.
— Двести километров.
— Лови такси.
— Издеваешься?.. У тебя есть машина, давай на машине…
Я аккуратно опускаю трубку; какой привязчивый тип этот П. А., совершенно голову потерял на двухсотом километре, я его туда не посылал, и поэтому никаких обязательств у меня перед ним нет, тем более драндулет отправлен в металлолом.
Но снова — дзинь-дзинь-дзинь.
— Да иди ты, — отвечаю в сердцах, — на двести первый километр!
— Куда? — И узнаю родной голос жены.
— Ты?
— Я.
— Что случилось?
— Я хочу тебя видеть.
— Ну, что такое?
— Если я умру, ты не люби… никого…
— Дур-р-ра! — умираю от крика. — Что с тобой?!
— Ты никого не будешь больше любить, обещаешь? — рыдает.
— Никого! — рыдаю я. — Прекрати все это, ради Бога…
— Поставь за нас свечку, — просит.
— Хорошо.
— Ты знаешь… церковь у рынка…
— Знаю… Прости меня.
— И ты меня прости.
— Я скоро буду, — говорю. — Тебе принести что-нибудь?
— Ничего.
— Я принесу повесть, — шучу, — и фантастическую феерию, — шучу. Наконец родил двойню. Слово за тобой.
— Ой, я тогда точно не рожу, — шутит.
И мы оба и смеемся, и плачем.
Город с высоты птичьего полета. Он шумен, многолюден, празднично-трудолюбив, контрастен. Пластается на берегу экологически чистого океана. На одном из травяных островков возвышается Статуя Свободы, встречающая путников мира поднятой рукой, где зажат факел, похожий на гигантское мороженое в вафельном стаканчике.
В пятизвездочный отель входили две экзотические фигуры, они неряшливо ели мороженое, громко говорили по-русски, хохотали по-американски и были одеты, как техасские ковбои. Их встречала милая, чрезвычайно взволнованная девушка:
— Ваня! Любаша! Виктор Викторович пропал!
— И тута покою нету! — в сердцах говорит «техаска».
— Он меня достал! — говорит «техасец». — И в раю ему не живется.
— Да помолчите вы! — не выдерживает Виктория такого критического отношения к любимому человеку.
— Надо Коленьке звонить, — решает Любаша. — И Николиньке.
— Уже. Сейчас будут. — Слезы капают из влюбленных глаз. — Я только на минутку за этим… за чизбургером. А он ушел и не предупредил. Разве так можно?
— Ой, и не говори, мужик — одно наказание, — признается Любаша. Никакой полезной пользы от них, одни убытки.
— Поговори у меня, — супится Ванюша, — герла!
— Цыц у меня, бой! — И напяливает сомбреро по самые его ковбойские уши.
Тяжелое дыхание человека. Окропленное потом лицо. Ба! Да это же Загоруйко Виктор Викторович, ученый Божьей милостью. Неуемный практик куда-то взбирается по шершавой бетонной поверхности. За его спиной все тот же замызганный рюкзачок. Что за новое дело удумал он, скромный герой начала ХХI века?
* * *
В прекрасном и удобном номере отеля с видом на океан суматоха. Все друзья господина Загоруйко заняты поиском ответа на вопрос: где он?
— Ну куда его понесло, негодника? — спрашивает Любаша. — Все долляры на месте. А как тута без долляров?
— А может, болваны уже явились, — шутит Николь, — не запылились?
Шутку не принимают и чертыхаются, вспоминая ужасы прошлого приключения. В это время журналист выходит на балкон, с него открывается великолепный вид на океан и на малахитовые островки в нем…
— Ну конечно же! — торжествует Ник от неожиданного озарения. — Как я сразу не догадался!
— Что такое? — волнуются все.
— Вперед, за мной. Я знаю, где этот самородок!
Трудолюбивый рокот небольшого патрульного вертолетика. На борту два дежурных копа — белый Боб и черный Сэм — проверяют вверенный им участок города.
— А вот и наша красотка, — улыбается Боб. — Hello, baby!
— О, fuck! — ругается Сэм. — Гляди, псих!
— Где крези?
— Вон… прячется еще, сукин сын!
— Наверное, русский?
На могучем плече Статуи Свободы действительно находился русский человек с рюкзачком на спине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97