Или потому, что нас с тобой якобы что-то еще связывает.
- Иногда ты бываешь такой смешной, - сказала Мага.
- Разумеется, - сказал Оливейра. - Боб Хоуп по сравнению со мной ничто.
- Когда говоришь, что нас с тобой ничего не связывает, ты так складываешь губы…
- Вот так?
- Ну да, потрясающе.
Им пришлось хватать пеленки и обеими руками зажимать ими рот - так они хохотали, просто ужас, того гляди, Рокамадур проснется. И хотя Оливейра, закусив тряпку и хохоча до слез, как мог, удерживал Магу, она все-таки сползла с кресла, передние ножки которого были короче задних, хочешь не хочешь - сползешь, и запуталась в ногах у Оливейры, который хохотал до икоты, так, что в конце концов пеленка выскочила у него изо рта.
- Ну-ка покажи еще раз, как я складываю губы, когда говорю такое, - умолял Оливейра.
- Вот так, - сказала Мага; и они опять скорчились от хохота, а Оливейра согнулся и схватился за живот, и Мага над самым своим лицом увидела лицо Олнвейры, он смотрел на нее блестящими от слез глазами. Они так и поцеловались: она подняв голову кверху, а он - вниз головой, и волосы свисали, точно бахрома, а когда они целовались, зубы касались губ другого, потому что рты их не узнавали друг друга, это целовались совсем другие рты, целовались, отыскивая друг друга руками в адской путанице волос и травы, вывалившейся из опрокинутого кувшинчика, и жидкость струйкой стекала со стола на юбку Маги.
- Расскажи, какой Осип в постели, - прошептал Оливейра, прижимаясь губами к губам Маги. - Не могу так больше, кровь к голове приливает ужасно.
- Очень хороший, - сказала Мага, чуть прикусывая ему губу. - Гораздо лучше тебя.
- Послушай, ну и грязи от этого мате. Пойду-ка я прогуляюсь по улице.
- Не хочешь, чтобы я рассказала про Осипа? - спросила Мага. - На глиглико, на птичьем языке.
- Надоел мне этот глиглико. Тебе не хватает воображения, ты все время повторяешься. Одни и те же слова. Кроме того, на глиглико нельзя сказать «что касается».
- Глиглико придумала я, - обиженно сказала Мага. - А ты выдумаешь какое-нибудь словечко и воображаешь, но это не настоящий глиглико.
- Ну так вернемся к Осипу…
- Перестань валять дурака, Орасио, говорю тебе, не спала я с ним. Или я должна поклясться великой клятвой сиу?
- Не надо, кажется, я в конце концов поверю тебе и так.
- И потом, - сказала Мага, - сдается мне, я все-таки стану спать с Осипом, потому только, что ты этого хотел.
- А тебе и вправду этот тип может понравиться?
- Нет. Просто за все в жизни надо платить. От тебя мне не надо ни гроша, а с Осипом я не могу так - у него брать, а ему оставлять несбыточные мечты.
- Ну конечно, - сказал Оливейра. - Ты - добрая самаритянка. И пройти мимо плачущего солдатика в парке - тоже не могла.
- Не могла, Орасио. Видишь, какие мы разные.
- Да, милосердие не относится к числу моих достоинств. Я бы тоже мог где-нибудь плакать, и тогда ты…
- Никогда не видела тебя плачущим, - сказала Мага. - Плакать для тебя - излишняя роскошь.
- Нет, как-то раз я плакал.
- От злости, не иначе. Ты не умеешь плакать, Орасио, это одна из вещей, которых ты не умеешь.
Оливейра притянул к себе Магу и посадил на колени. И подумал, что, наверное, запах Маги, запах ее затылка привел его в такую грусть. Тот самый запах, который прежде… «Искать через посредство, - смутно подумалось ему. - Если я чего-нибудь и не умею, то как раз этого, и еще - плакать и жалеть себя».
- Мы никогда не любили друг друга, - сказал он, целуя ее волосы.
- За меня не говори, - сказала Мага, закрывая глаза. - Ты не можешь знать, люблю я тебя или нет. Даже этого не можешь знать.
- Считаешь, я настолько слеп?
- Наоборот, тебе бы на пользу быть чуточку слепым.
- Да, конечно, осязание вместо понимания, поскольку инстинкт идет дальше разума. Магический путь в потемки души.
- Очень бы на пользу, - упрямилась Мага, как она делала всякий раз, когда не понимала, о чем речь, но не хотела в этом признаться.
- Знаешь, и без этого я прекрасно понимаю: мы должны пойти каждый своей дорогой. Я думаю, мне необходимо быть одному, Лусиа; по правде говоря, я еще не знаю, что буду делать. К вам с Рокамадуром, который, по-моему, просыпается, я отношусь несправедливо плохо и не хочу, чтобы так продолжалось.
- О нас с Рокамадуром не надо беспокоиться.
- Я не беспокоюсь, но в этой комнате мы трое без конца путаемся друг у друга под ногами, это неудобно и неэстетично. Я не слеп, как тебе хочется, моя дорогая, а потому зрительный нерв позволяет мне видеть, что ты прекрасно справишься и без меня. Признаюсь: ни одна из моих подруг покуда еще не кончала самоубийством, хотя это признание смертельно ранит мою гордость.
- Да, Орасио.
- Итак, если мне удастся мобилизовать весь свой героизм и проявить его сегодня вечером или завтра утром, у вас тут ничего страшного не случится.
- Ничего, - сказала Мага.
- Ты отвезешь ребенка обратно к мадам Ирэн, а сама вернешься сюда и будешь жить преспокойно.
- Вот именно.
- Будешь часто ходить в кино и, как прежде, читать романы, с риском для жизни станешь прогуливаться по самым злачным, самым неподходящим кварталам в самые неподходящие часы.
- Именно так.
- И на улицах найдешь массу диковинных вещей, принесешь их домой и сделаешь из них что-нибудь. Вонг обучит тебя фокусам, а Осип будет ходить за тобой хвостом, на расстоянии двух метров, сложив ручки в почтительном подобострастии.
- Ради бога, Орасио, - сказала Мага, обнимая его и пряча лицо.
- Разумеется, мы загадочным образом будем встречать друг друга в самых необычных местах, как в тот вечер, помнишь, на площади Бастилии.
- На улице Даваль.
- Я был здорово пьян, и ты вдруг появилась на углу; мы стояли и смотрели друг на друга, как дураки.
- Я думала, что ты в тот вечер идешь на концерт.
- А ты, дорогая, сказала мне, что у тебя вечером свиданье с мадам Леони.
- И так забавно - встретились на улице Даваль.
- На тебе был зеленый пуловер, ты стояла на углу и утешала какого-то педераста.
- Его взашей вытолкали из кафе, и он плакал.
- А в другой раз, помню, мы встретились неподалеку от набережной Жеммап.
- Было жарко, - сказала Мага.
- Ты мне так до сих пор и не объяснила, что ты искала на набережной Жеммап.
- О, совершенно ничего.
- В кулаке ты сжимала монетку.
- Нашла на краю тротуара. Она так блестела.
- А потом мы пошли на площадь Республики, там выступали уличные акробаты, и мы выиграли коробку конфет.
- Ужасных.
- А еще было: я вышел из метро на Мутон-Дюверне, а ты, моя милая, сидела на террасе кафе в обществе негра и филиппинца.
- А ты так и не объяснил мне, что тебе понадобилось на Мутон-Дюверне.
- Ходил к мозолистке, - сказал Оливейра. - Приемная у нее в фиолетово-красных обоях, а по этому фону - гондолы, пальмы, парочки под луной. Представь все это тысячу раз повторенное размером восемь на двенадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
- Иногда ты бываешь такой смешной, - сказала Мага.
- Разумеется, - сказал Оливейра. - Боб Хоуп по сравнению со мной ничто.
- Когда говоришь, что нас с тобой ничего не связывает, ты так складываешь губы…
- Вот так?
- Ну да, потрясающе.
Им пришлось хватать пеленки и обеими руками зажимать ими рот - так они хохотали, просто ужас, того гляди, Рокамадур проснется. И хотя Оливейра, закусив тряпку и хохоча до слез, как мог, удерживал Магу, она все-таки сползла с кресла, передние ножки которого были короче задних, хочешь не хочешь - сползешь, и запуталась в ногах у Оливейры, который хохотал до икоты, так, что в конце концов пеленка выскочила у него изо рта.
- Ну-ка покажи еще раз, как я складываю губы, когда говорю такое, - умолял Оливейра.
- Вот так, - сказала Мага; и они опять скорчились от хохота, а Оливейра согнулся и схватился за живот, и Мага над самым своим лицом увидела лицо Олнвейры, он смотрел на нее блестящими от слез глазами. Они так и поцеловались: она подняв голову кверху, а он - вниз головой, и волосы свисали, точно бахрома, а когда они целовались, зубы касались губ другого, потому что рты их не узнавали друг друга, это целовались совсем другие рты, целовались, отыскивая друг друга руками в адской путанице волос и травы, вывалившейся из опрокинутого кувшинчика, и жидкость струйкой стекала со стола на юбку Маги.
- Расскажи, какой Осип в постели, - прошептал Оливейра, прижимаясь губами к губам Маги. - Не могу так больше, кровь к голове приливает ужасно.
- Очень хороший, - сказала Мага, чуть прикусывая ему губу. - Гораздо лучше тебя.
- Послушай, ну и грязи от этого мате. Пойду-ка я прогуляюсь по улице.
- Не хочешь, чтобы я рассказала про Осипа? - спросила Мага. - На глиглико, на птичьем языке.
- Надоел мне этот глиглико. Тебе не хватает воображения, ты все время повторяешься. Одни и те же слова. Кроме того, на глиглико нельзя сказать «что касается».
- Глиглико придумала я, - обиженно сказала Мага. - А ты выдумаешь какое-нибудь словечко и воображаешь, но это не настоящий глиглико.
- Ну так вернемся к Осипу…
- Перестань валять дурака, Орасио, говорю тебе, не спала я с ним. Или я должна поклясться великой клятвой сиу?
- Не надо, кажется, я в конце концов поверю тебе и так.
- И потом, - сказала Мага, - сдается мне, я все-таки стану спать с Осипом, потому только, что ты этого хотел.
- А тебе и вправду этот тип может понравиться?
- Нет. Просто за все в жизни надо платить. От тебя мне не надо ни гроша, а с Осипом я не могу так - у него брать, а ему оставлять несбыточные мечты.
- Ну конечно, - сказал Оливейра. - Ты - добрая самаритянка. И пройти мимо плачущего солдатика в парке - тоже не могла.
- Не могла, Орасио. Видишь, какие мы разные.
- Да, милосердие не относится к числу моих достоинств. Я бы тоже мог где-нибудь плакать, и тогда ты…
- Никогда не видела тебя плачущим, - сказала Мага. - Плакать для тебя - излишняя роскошь.
- Нет, как-то раз я плакал.
- От злости, не иначе. Ты не умеешь плакать, Орасио, это одна из вещей, которых ты не умеешь.
Оливейра притянул к себе Магу и посадил на колени. И подумал, что, наверное, запах Маги, запах ее затылка привел его в такую грусть. Тот самый запах, который прежде… «Искать через посредство, - смутно подумалось ему. - Если я чего-нибудь и не умею, то как раз этого, и еще - плакать и жалеть себя».
- Мы никогда не любили друг друга, - сказал он, целуя ее волосы.
- За меня не говори, - сказала Мага, закрывая глаза. - Ты не можешь знать, люблю я тебя или нет. Даже этого не можешь знать.
- Считаешь, я настолько слеп?
- Наоборот, тебе бы на пользу быть чуточку слепым.
- Да, конечно, осязание вместо понимания, поскольку инстинкт идет дальше разума. Магический путь в потемки души.
- Очень бы на пользу, - упрямилась Мага, как она делала всякий раз, когда не понимала, о чем речь, но не хотела в этом признаться.
- Знаешь, и без этого я прекрасно понимаю: мы должны пойти каждый своей дорогой. Я думаю, мне необходимо быть одному, Лусиа; по правде говоря, я еще не знаю, что буду делать. К вам с Рокамадуром, который, по-моему, просыпается, я отношусь несправедливо плохо и не хочу, чтобы так продолжалось.
- О нас с Рокамадуром не надо беспокоиться.
- Я не беспокоюсь, но в этой комнате мы трое без конца путаемся друг у друга под ногами, это неудобно и неэстетично. Я не слеп, как тебе хочется, моя дорогая, а потому зрительный нерв позволяет мне видеть, что ты прекрасно справишься и без меня. Признаюсь: ни одна из моих подруг покуда еще не кончала самоубийством, хотя это признание смертельно ранит мою гордость.
- Да, Орасио.
- Итак, если мне удастся мобилизовать весь свой героизм и проявить его сегодня вечером или завтра утром, у вас тут ничего страшного не случится.
- Ничего, - сказала Мага.
- Ты отвезешь ребенка обратно к мадам Ирэн, а сама вернешься сюда и будешь жить преспокойно.
- Вот именно.
- Будешь часто ходить в кино и, как прежде, читать романы, с риском для жизни станешь прогуливаться по самым злачным, самым неподходящим кварталам в самые неподходящие часы.
- Именно так.
- И на улицах найдешь массу диковинных вещей, принесешь их домой и сделаешь из них что-нибудь. Вонг обучит тебя фокусам, а Осип будет ходить за тобой хвостом, на расстоянии двух метров, сложив ручки в почтительном подобострастии.
- Ради бога, Орасио, - сказала Мага, обнимая его и пряча лицо.
- Разумеется, мы загадочным образом будем встречать друг друга в самых необычных местах, как в тот вечер, помнишь, на площади Бастилии.
- На улице Даваль.
- Я был здорово пьян, и ты вдруг появилась на углу; мы стояли и смотрели друг на друга, как дураки.
- Я думала, что ты в тот вечер идешь на концерт.
- А ты, дорогая, сказала мне, что у тебя вечером свиданье с мадам Леони.
- И так забавно - встретились на улице Даваль.
- На тебе был зеленый пуловер, ты стояла на углу и утешала какого-то педераста.
- Его взашей вытолкали из кафе, и он плакал.
- А в другой раз, помню, мы встретились неподалеку от набережной Жеммап.
- Было жарко, - сказала Мага.
- Ты мне так до сих пор и не объяснила, что ты искала на набережной Жеммап.
- О, совершенно ничего.
- В кулаке ты сжимала монетку.
- Нашла на краю тротуара. Она так блестела.
- А потом мы пошли на площадь Республики, там выступали уличные акробаты, и мы выиграли коробку конфет.
- Ужасных.
- А еще было: я вышел из метро на Мутон-Дюверне, а ты, моя милая, сидела на террасе кафе в обществе негра и филиппинца.
- А ты так и не объяснил мне, что тебе понадобилось на Мутон-Дюверне.
- Ходил к мозолистке, - сказал Оливейра. - Приемная у нее в фиолетово-красных обоях, а по этому фону - гондолы, пальмы, парочки под луной. Представь все это тысячу раз повторенное размером восемь на двенадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148