«Думаешь, что ты - центр мира, - размышлял Оливейра, поудобнее прислонясь к доске. - Но ты полный идиот. Считать себя центром - такая же пустая иллюзия, как и претендовать на вездесущность. Центра нет, а есть некое постоянное взаимослияние, волнообразное движение материи. Всю ночь я - неподвижное тело, а в это время на другом конце города рулон бумаги превращается в утреннюю газету, и в восемь сорок я выйду из дому, а в восемь двадцать газета должна поступить в киоск на углу, в восемь сорок пять мои руки и газета соединятся и начнут двигаться вместе, в метре над землею по дороге к трамваю…»
- Что-то дон Бунче никак не закончит с больным, - сказала сеньора в черном.
Оливейра поднял доску и втащил ее в комнату. Тревелер знаками поторапливал, и Оливейра, чтобы успокоить его, два раза оглушительно свистнул. Веревка лежала на шкафу, надо было придвинуть стул и залезть на него.
- Поторопись, - сказал Тревелер.
- Сейчас, сейчас, - сказал Оливейра, выглядывая в окно. - Свою доску как следует закрепили?
- Конец засунули в комод, а сверху Талита придавила ее «Энциклопедией для самообразования “Кильет”».
- Недурно, - сказал Оливейра. - А я на свою положу годовой комплект журнала «Statens Psykologiskpedagogiska Institut» [], который кто-то посылает Хекрептен.
- Единственное, чего я не пойму, - это как мы их соединим, - сказал Тревелер, начиная толкать комод, чтобы доска постепенно выдвигалась в окно.
- Похоже на то, как два ассирийских вождя таранами разрушали крепостные стены, - сказала Талита, как видно, не зря владевшая энциклопедией. - Эти твои журналы - немецкие?
- Шведские, балда, - сказал Оливейра. - И в них говорится о таких вещах, как Mentalhygieniska synpunkter i forskoleundervisning. Великолепные слова, вполне достойные этого парня, Снорри Стурлусона, довольно часто упоминаемого в аргентинской литературе. Выглядит как бронзовый бюст себя самого со священным изображением сокола.
- Бурные водовороты Норвегии, - сказал Тревелер.
- Ты на самом деле образованный мужчина или притворяешься? - спросил Оливейра с некоторым удивлением.
- Не стану уверять, будто цирк не отнимает у меня времени, - сказал Тревелер, - однако остается малая толика, чтобы пристегнуть звезду на лоб. Образ со звездой мне вспоминается всякий раз, как речь заходит о цирке. Откуда я его взял? Не знаешь, Талита?
- Не знаю, - сказала Талита, пробуя доску на прочность. - Наверное, из какого-нибудь пуэрто-риканского романа.
- Самое неприятное: чувствую, что знаю, где это вычитал.
- У какого-нибудь классика? - задал наводящий вопрос Оливейра.
- Не помню, про что, - сказал Тревелер, - но книга незабываемая.
- Оно и видно, - сказал Оливейра.
- Наша доска в полном порядке, - сказала Талита. - Не знаю, только, как ты привяжешь ее к своей.
Оливейра закончил распутывать веревку, разрезал ее надвое и одной половиной привязал доску к кровати. Доску он выставил в окно и стал двигать кровать, доска, перекинутая через подоконник, стала опускаться, пока не легла на доску Тревелера, ножки кровати поднялись над полом сантиметров на пятьдесят. «Но если кто-нибудь пойдет по этому мосту, ножки полезут все выше, вот в чем беда», - подумал Оливейра с беспокойством. Он подошел к шкафу и попытался придвинуть его к кровати.
- Нечем закрепить? - спросила Талита, которая сидела на своем подоконнике и смотрела, что происходит в комнате у Оливейры.
- Примем меры, - сказал Оливейра, - во избежание неприятностей.
Он придвинул шкаф к кровати и осторожно стал заваливать его на кровать. Талита восхищалась силой Оливейры почти в той же мере, что смекалкой и изобретательностью Тревелера. «Ну просто два глиптодонта», - думала она с удивлением. Допотопная эра всегда представлялась ей порой небывалой мудрости.
Шкаф набрал скорость и обрушился на кровать, отчего содрогнулся весь этаж. Внизу кто-то закричал, и Оливейра подумал, что его сосед-турок, наверное, испытал особый прилив шаманской силы. Он поправил шкаф как следует и сел верхом на доску, разумеется, на ту ее часть, которая находилась в комнате.
- Теперь она выдержит любой вес, - возвестил он. - Девушки с нижнего этажа, которые нас так любят, будут разочарованы, ибо ничего трагического не случится. Существование у них пресное, только и радости, если кто разобьется на улице. Это они называют жизнью.
- Доски ты свяжешь веревкой? - спросил Тревелер.
- Видишь ли, - начал Оливейра. - Ты прекрасно знаешь: у меня от высоты кружится голова и я не могу. При одном слове «Эверест» меня уже нету. Мне многое противно, но больше всех - шерпа Тенцинг, поверь.
- Выходит, что доски придется связывать нам, - сказал Тревелер.
- Выходит, что так, - согласился Оливейра, закуривая сигарету «43».
- Представляешь, - сказал Тревелер Талите. - Он хочет, чтобы ты ползла на середину и связала там доски.
- Я? - спросила Талита.
- Ну да, ты же слышала.
- Оливейра не говорил, что я должна ползти по мосту.
- Не говорил, но так выходит. Да и вообще элегантнее, если ты ему траву передашь.
- Я не умею привязывать веревку, - сказала Талита. - Вы с Оливейрой умеете вязать узлы, а мои сразу развязываются. Не успеваю завязать, как развязываются.
- Мы тебя научим, - снизошел Тревелер.
Талита поправила купальный халатик и стряхнула приставшую к пальцу нитку. Ей очень хотелось вздохнуть, но она знала, что Тревелера вздохи раздражают.
- Ты на самом деле хочешь, чтобы я отнесла траву Оливейре? - спросила она тихо.
- О чем вы там разговариваете, че? - сказал Оливейра, высовываясь по пояс в окно и опираясь на доску. Девушка-служанка выставила на тротуар стул и смотрела на них. Оливейра приветственно помахал ей рукой. «Двойной разрыв времени и пространства, - подумал он. - Бедняжка наверняка считает нас сумасшедшими и готовится к нашему головокружительному возвращению в нормальное состояние. Если кто-то упадет, ее забрызгает кровью, как пить дать. А она не знает, что ее забрызгает кровью, не знает, что она выставила стул затем, чтобы ее забрызгало кровью, и не знает, что десять минут назад возле кухни у нее случился приступ tedium vitae [] только для того, чтобы побудить ее выставить стул на тротуар. И что вода в стакане, выпитая ею в двадцать пять минут третьего, была теплой и отвратительной ради того, чтобы желудок, центр и средоточие нашего вечернего настроения, устроил бы ей приступ tedium vitae, который три таблетки магнезии «Филипс» (английской соли) мгновенно бы прекратили; но этого она не должна знать, ибо некоторые вещи, даже если они и могут быть пресечены, ведомы одним лишь звездам, если уж прибегать к этой бесполезной терминологии.
- Мы не разговариваем, - сказал Тревелер. - Готовь веревку.
- Вот она, потрясающая веревка. Держи, Талита, я тебе ее подам.
Талита села верхом на доску и, упершись в нее обеими руками и наклонившись всем телом немного вперед, продвинулась по доске на несколько сантиметров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148