- Это он из-за травы так говорит, - пояснил Оливейра Хекрептен, которая стояла и смотрела на опрокинутый шкаф.
- Долго еще играть собираетесь? - спросила Хекрептен.
- Недолго, - сказал Оливейра.
- А, - сказала Хекрептен. - Ну, тогда ничего. Талита уже достала кулечек из кармана халата и теперь примеривалась, раскачивая рукой. Доски под ней задрожали, и Тревелер с Оливейрой вцепились в них что было сил. Рука, видно, устала, и Талита потрясла ею, не отрывая другой руки от доски.
- Не делай глупостей, - сказал Оливейра. - Спокойнее. Ты меня слышишь? Спокойнее.
- Держи! - крикнула Талита.
- Спокойнее, ты свалишься!
- Пускай! - крикнула Талита и бросила кулек. Кулек влетел в окно, шмякнулся о шкаф, и все рассыпалось по комнате.
- Великолепно, - сказал Тревелер, глядевший на Талиту так, словно желал удержать ее на мостике одной лишь силой взгляда. - Превосходно, дорогая. Говоря яснее - невероятно. Вот и demostrandum.
Мостик постепенно успокаивался. Талита взялась за доски обеими руками и нагнула голову. Теперь Оливейра видел только шляпу да волосы, рассыпавшиеся по плечам. Он поднял глаза и поглядел на Тревелера.
- Так полагаешь, - сказал он. - Я тоже считаю, что яснее невероятно.
«Наконец-то, - подумала Талита, глядя на плитку мостовой, на тротуар. - Что угодно, только не торчать между двух окон».
- Ты можешь сделать одно из двух, - сказал Тревелер. - Продолжать двигаться вперед, что легче, и войти к Оливейре или пятиться назад, что труднее, но зато минуешь лестницы и не надо будет идти через улицу.
- Лучше сюда, бедняжка, - сказала Хекрептен. - У нее все лицо в поту.
- Ну чистые дети или психи, - сказал Оливейра.
- Погодите, я передохну минутку, - сказала Талита. - у меня, по-моему, голова кружится.
Оливейра налег грудью на окно и протянул ей руку. Талите оставалось продвинуться всего на полметра, чтобы дотянуться до него.
- Настоящий кабальеро, - сказал Тревелер. - Сразу видно, читал правила поведения в обществе профессора Майданы. Одним словом, граф. Не промахнись, Талита!
- Это он от мороза, - сказал Оливейра. - Отдохни немножко, Талита, и последний бросок. А на него внимания не обращай, известное дело, в мороз, перед тем как заснуть беспробудным сном, всегда бредят.
Талита уже медленно распрямилась и теперь, опершись обеими руками о доску, сантиметров на двадцать переместилась назад. Снова оперлась - и еще на двадцать сантиметров назад. А Оливейра все тянул руку, словно пассажир с палубы корабля, который медленно отчаливает от пристани.
Тревелер вытянул руки и ухватил Талиту под мышки. Она замерла и вдруг откинула голову назад, да так резко, что шляпа планером полетела на тротуар.
- Как на корриде, - сказал Оливейра. - Глядишь, Гутуззо вздумает принести ее.
Талита, не открывая глаз, дала оторвать себя от доски и втащить в комнату. Она почувствовала на своем затылке рот Тревелера, его жаркое, частое дыхание.
- Вернулась, - шептал Тревелер. - Вернулась, вернулась.
- Да, - сказала Талита, подходя к кровати. - А как же иначе? Бросила ему кулек и вернулась, бросила ему кулек и вернулась, бросила…
Тревелер сел на край кровати. Он думал о радуге между пальцами, о вещах, которые всегда приходят в голову Оливейре. Талита опустилась рядом и тихо заплакала. «Нервы, - подумал Тревелер. - Переволновалась». Пойти бы сейчас принести ей большой стакан воды с лимоном, дать бы ей аспирину и сидеть бы обмахивать ей лицо журналом, а потом заставить поспать немного. Но сначала надо было снять энциклопедию по самообразованию, поставить на место комод и втащить в комнату доску. «Какой кавардак, - подумал он, целуя Талиту. - Как только перестанет плакать, надо попросить ее навести порядок в комнате». Он гладил ее и говорил ласковые слова.
- Наконец-то, наконец-то, - сказал Оливейра.
Он отошел от окна и сел на край кровати, не занятый шкафом. Хекрептен кончила собирать ложкой траву с пола.
- В ней полно гвоздей, - сказала Хекрептен. - Странно.
- Очень, - сказал Оливейра.
- Наверное, надо спуститься подобрать шляпу. Сам знаешь, какие дети.
- Здравая мысль, - сказал Оливейра, поднимая гвоздь и вертя его в пальцах.
Хекрептен спустилась на улицу. Дети уже подобрали шляпу и теперь обсуждали случившееся со служанкой и сеньорой Гутуззо.
- Дайте-ка сюда, - сказала Хекрептен с гордой улыбкой. - Это шляпа моей знакомой сеньоры, что живет напротив.
- Она всем знакомая, милочка, - сказала сеньора Гутуззо. - Ну и спектакль устроили среди бела дня, да еще на глазах у детей.
- А что в этом плохого? - сказала Хекрептен не слишком убежденно.
- Светила тут голыми ногами на всю улицу, какой пример юным созданиям. Вы-то не знаете, но отсюда у нее все было видно, ну все до капельки, клянусь вам.
- Много волос, - сказал самый младший.
- Ну вот, - сказала сеньора Гутуззо. - Невинные создания говорят то, что видят, на то они и дети. И что ей надо было верхом на доске, скажите, пожалуйста? Среди бела дня, когда приличные люди отдыхают в сиесту или занимаются делами. Вы бы сели верхом на доску, сеньора, извините за вопрос?
- Я - нет, - сказала Хекрептен. - Но Талита работает в цирке, они артисты.
- Репетировали? - спросил мальчишка. - А в каком цирке они такое показывают?
- Нет, они не репетировали, - сказала Хекрептен. - Просто хотели передать траву для заварки моему мужу, ну и…
Сеньора Гутуззо посмотрела на служанку. Служанка приставила палец к виску и покрутила им. Хекрептен обеими руками схватила шляпу и вошла в дом. А ребятишки выстроились в ряд и запели на мотив «Легкой кавалерии»:
Они его догнали, они его догнали
И палку в зад вогнали.
Бедный сеньор! Бедный сеньор!
Не вытащить назад.
(Два раза.)
(-148)
42
Il mio supplizio
? quando non mi credo
in armonia.
Ungaretti, I Fiumi []

Работа состояла в том, чтобы не давать ребятишкам проскользнуть в шапито, прийти на выручку, если вдруг случится что-то с животными, ассистировать метателю ножей, составлять зазывные афиши, соответственно обеспечивать их печатание, поддерживать нормальные взаимоотношения с полицией, обращать внимание директора на любые нарушения, заслуживающие внимания, помогать сеньору Мануэлю Тревелеру в административных хлопотах, помогать сеньоре Аталии Доноси де Тревелер в кассе (в случае необходимости) и т. д. и т. д.

О, мое сердце, не восставай,
дабы свидетельствовать против меня!
«Книга мертвых»
или надпись на панцире скарабея
А между тем в Европе в возрасте тридцати трех лет умер Дину Липатти. О работе и о Дину Липатти они говорили всю дорогу, до самого дома, потому что хорошо бы, казалось Талите, собрать все осязаемые доказательства того, что бога нет, или, во всяком случае, свидетельства его неизлечимого легкомыслия. Она предложила тут же купить пластинку Липатти и зайти к дону Кресло прослушать ее, но Тревелеру с Оливейрой хотелось выпить пива в кафе на углу и поговорить о цирке, поскольку теперь они стали коллегами и были этому неописуемо рады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148