Поняв, что он не один в часовне, юноша засмущался. Рядом с телом отца сидела фигура, закутанная в черное с головы до ног. На него взглянуло измученное белое лицо под черной вуалью. Такая же белая рука сделала жест, означающий, что его присутствие тут нежелательно.
Уолтер видел ее только раз, но сразу узнал Нормандскую женщину. При свете свечей ему удалось рассмотреть, что под густыми бровями сверкали настороженные глаза. На губах застыло выражение страдания и мрачной решимости. Она никогда не была привлекательной, а сейчас выглядела как статуя мщения.
Юноша с удивлением заметил, что на шее у нее на цепочке свисала огромная прозрачная шпинель. Он подумал, что, может быть, это подарок ее умершего мужа.
Женщина его узнала, поднялась и встала так, чтобы не позволить ему подойти поближе к гробу отца. Увидев перед собой вдову, Уолтер перестал бояться. Юноша не смотрел на нее, он пристально вглядывался в спокойное белое лицо отца, четко вырисовывающееся на фоне черного покрывала и щита, поднятого в изголовье.
Рауфа из Булейра обрядили в шелковую мантию, вышитую золотыми нитями. Рядом с ним лежал железный шлем из Бордо, к которому были прикреплены белые ленты. Тут же находилась дорогая кольчуга из Неаполя и тяжелый меч. Сильные руки отца, выглядевшие теперь такими белыми и тонкими, были сложены на груди.
Сейчас, когда его ясные и жесткие глаза были закрыты, он казался добрым и даже стал красивее, чем был в жизни. Глядя на четкую линию хищного носа и красивый рот, Уолтер так разволновался, что ему хотелось плакать из-за того, что жестокая смерть рано настигла его отца.
Он не желал нарушать молчание, но против воли начал шептать:
— Отец, мне так хотелось еще раз увидеть тебя и сказать… Он закрыл рот. То, что он собирался сказать отцу, нельзя было произносить вслух, когда с ним рядом стояла эта Нормандская женщина. Она зло произнесла:
— Ты должен уйти! У тебя нет права находиться здесь! Уолтер не отводил взгляда от отцовского лица.
— Я имею полное право быть здесь, — заявил юноша. — Он был моим отцом. Мне не позволяли с ним видеться, пока он был жив, но сейчас, когда он умер, мне никто не помешает побыть с ним!
— Дверь была закрыта, — сказала вдова, — кто тебя сюда впустил?
Он впервые взглянул ей в лицо. Огромный нос, сильно выделявшийся на худом напряженном лице, подергивался от возбуждения.
— Думаешь его повесить? — спросил Уолтер. — Как ты сделала с шестерыми невинными? Ты хочешь привести нам еще примеры нормандского правосудия?
Вдова яростно затрясла поднятыми вверх руками.
— Убирайся отсюда! — приказала она. — Если ты не уйдешь, клянусь, я тебя тоже прикажу повесить! Я не стану терпеть твое нахальство, беспородный наглец! У тебя даже нет нормального имени!
Уолтер едва удержался, чтобы не объяснить этой женщине, как называется то, что она уже натворила, но вовремя понял, что это бесполезно и что нельзя обмениваться оскорблениями в присутствии покойника.
— У меня есть весьма почетное имя, и я им горжусь! И мне не нужно другого, хотя мне известно, что отец был бы счастлив исправить принесенное им зло. Ты не сможешь сказать ничего, что бы могло отнять у меня то, что я о нем знаю, что у него было на сердце.
— Саксонский щенок! Как ты смеешь делать вид, что тебе может быть известно о том, что было на сердце у милорда? Я, и только я, знаю об этом!
Уолтер перестал отвечать ей, у него возник в горле комок. Юноша понимал, что разрыдается, если станет ей возражать или еще задержится здесь. Ему не хотелось, чтобы она догадывалась о его слабости. Он повернулся и поспешил к двери.
— Прощай, отец. Если бы только все сложилось по-иному! Я был бы твоим признанным сыном, и мы бы жили все вместе ты? М оя мать и я. Если бы все так случилось, может, ты был бы до сих пор жив, а моя мать была бы в твердой памяти и здравом рассудке. А эта ненавистная Нормандская женщина оставалась бы у себя дома, за морями, далеко от Булейра!
Уолтер ясно осознал, что всегда любил своего отца.
2
Уолтер не знал, куда ему идти в этом странном городе, ограниченном стенами замка. Он случайно куда-то свернул и вышел на узкую улочку. Со стороны главной башни послышался звон колокола. Из дверей стали появляться люди, они шли в одном направлении. Это были солдаты, домашние слуги, лучники, музыканты. На многих из них был надет железный воротник, что свидетельствовало о том, что они были рабами в замке. Уолтер отправился вместе со всеми.
В арке, ведущей из внутреннего двора во внешний, он снова встретил отца Николаса. Когда юноша рассказал о своей стычке с хозяйкой замка, священник сокрушенно покачал головой.
— Зачем ты с ней разговаривал? — спросил он. — Я боюсь себе представить, что она может с тобой сделать. Ты… ее смертельно оскорбил. Уолтер из Герни, можешь быть абсолютно уверен, что она не успокоится, пока не отплатит тебе по-своему. Нужно позаботиться о том, чтобы сегодня ты ей не попадался на глаза!
Священник сказал, что Уолтеру лучше всего выйти из замка через заднюю потерну. Он повел юношу в другой конец двора, где располагались служебные здания и сараи для хранения солений. Они вошли в темный коридор. Там сильно пахло приправами и душистыми травами. Проходя через высокую арку, Уолтер увидел огромное помещение, которое, казалось, не имело границ. Повара замка готовили пред открытым огнем бесконечные кушанья. Ему показалось, что там действовала целая армия поваров, поварят и разных помощников, одетых в белые одеяния и размахивающих разделочными ножами и поварешками. Главные повара спорили по поводу того, как следует жарить целые бараньи ноги и тушки птиц на вертелах. Они все время что-то приказывали принести, и поварята буквально сбивались с ног, пытаясь им угодить, бегали в кладовку, где хранилось мясо и другие продукты, приносили глиняные горшочки, противни.
Уолтер понимал, что все подсобные помещения были другими и отличались по размерам и по духу от красивого мира Главного холла, где на стенах висели гобелены и чудесные вышивки и с галереи звучала нежная музыка. За парадным фасадом замка скрывались убогость и грязь. Все работы были так плохо организованы, что все постоянно шло наперекосяк. Уолтер понял кое-что из этого, когда заглянул в огромную кухню, но пройдет еще немного времени, прежде чем юноша поймет, что и сама система, создававшая высокие каменные замки и вонючие трущобы, жалко приютившиеся под их стенами, тоже действовала не очень-то гладко и слаженно.
Отец Николас и Уолтер спустились вниз по винтовой лестнице и оказались в затхлом проходе. Далее они пройти не могли: путь им преграждала дубовая дверь. Вокруг никого не было, а дверь была заперта на засов с другой стороны. Священник постучал по деревянному щиту, который, видимо, висел именно для этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Уолтер видел ее только раз, но сразу узнал Нормандскую женщину. При свете свечей ему удалось рассмотреть, что под густыми бровями сверкали настороженные глаза. На губах застыло выражение страдания и мрачной решимости. Она никогда не была привлекательной, а сейчас выглядела как статуя мщения.
Юноша с удивлением заметил, что на шее у нее на цепочке свисала огромная прозрачная шпинель. Он подумал, что, может быть, это подарок ее умершего мужа.
Женщина его узнала, поднялась и встала так, чтобы не позволить ему подойти поближе к гробу отца. Увидев перед собой вдову, Уолтер перестал бояться. Юноша не смотрел на нее, он пристально вглядывался в спокойное белое лицо отца, четко вырисовывающееся на фоне черного покрывала и щита, поднятого в изголовье.
Рауфа из Булейра обрядили в шелковую мантию, вышитую золотыми нитями. Рядом с ним лежал железный шлем из Бордо, к которому были прикреплены белые ленты. Тут же находилась дорогая кольчуга из Неаполя и тяжелый меч. Сильные руки отца, выглядевшие теперь такими белыми и тонкими, были сложены на груди.
Сейчас, когда его ясные и жесткие глаза были закрыты, он казался добрым и даже стал красивее, чем был в жизни. Глядя на четкую линию хищного носа и красивый рот, Уолтер так разволновался, что ему хотелось плакать из-за того, что жестокая смерть рано настигла его отца.
Он не желал нарушать молчание, но против воли начал шептать:
— Отец, мне так хотелось еще раз увидеть тебя и сказать… Он закрыл рот. То, что он собирался сказать отцу, нельзя было произносить вслух, когда с ним рядом стояла эта Нормандская женщина. Она зло произнесла:
— Ты должен уйти! У тебя нет права находиться здесь! Уолтер не отводил взгляда от отцовского лица.
— Я имею полное право быть здесь, — заявил юноша. — Он был моим отцом. Мне не позволяли с ним видеться, пока он был жив, но сейчас, когда он умер, мне никто не помешает побыть с ним!
— Дверь была закрыта, — сказала вдова, — кто тебя сюда впустил?
Он впервые взглянул ей в лицо. Огромный нос, сильно выделявшийся на худом напряженном лице, подергивался от возбуждения.
— Думаешь его повесить? — спросил Уолтер. — Как ты сделала с шестерыми невинными? Ты хочешь привести нам еще примеры нормандского правосудия?
Вдова яростно затрясла поднятыми вверх руками.
— Убирайся отсюда! — приказала она. — Если ты не уйдешь, клянусь, я тебя тоже прикажу повесить! Я не стану терпеть твое нахальство, беспородный наглец! У тебя даже нет нормального имени!
Уолтер едва удержался, чтобы не объяснить этой женщине, как называется то, что она уже натворила, но вовремя понял, что это бесполезно и что нельзя обмениваться оскорблениями в присутствии покойника.
— У меня есть весьма почетное имя, и я им горжусь! И мне не нужно другого, хотя мне известно, что отец был бы счастлив исправить принесенное им зло. Ты не сможешь сказать ничего, что бы могло отнять у меня то, что я о нем знаю, что у него было на сердце.
— Саксонский щенок! Как ты смеешь делать вид, что тебе может быть известно о том, что было на сердце у милорда? Я, и только я, знаю об этом!
Уолтер перестал отвечать ей, у него возник в горле комок. Юноша понимал, что разрыдается, если станет ей возражать или еще задержится здесь. Ему не хотелось, чтобы она догадывалась о его слабости. Он повернулся и поспешил к двери.
— Прощай, отец. Если бы только все сложилось по-иному! Я был бы твоим признанным сыном, и мы бы жили все вместе ты? М оя мать и я. Если бы все так случилось, может, ты был бы до сих пор жив, а моя мать была бы в твердой памяти и здравом рассудке. А эта ненавистная Нормандская женщина оставалась бы у себя дома, за морями, далеко от Булейра!
Уолтер ясно осознал, что всегда любил своего отца.
2
Уолтер не знал, куда ему идти в этом странном городе, ограниченном стенами замка. Он случайно куда-то свернул и вышел на узкую улочку. Со стороны главной башни послышался звон колокола. Из дверей стали появляться люди, они шли в одном направлении. Это были солдаты, домашние слуги, лучники, музыканты. На многих из них был надет железный воротник, что свидетельствовало о том, что они были рабами в замке. Уолтер отправился вместе со всеми.
В арке, ведущей из внутреннего двора во внешний, он снова встретил отца Николаса. Когда юноша рассказал о своей стычке с хозяйкой замка, священник сокрушенно покачал головой.
— Зачем ты с ней разговаривал? — спросил он. — Я боюсь себе представить, что она может с тобой сделать. Ты… ее смертельно оскорбил. Уолтер из Герни, можешь быть абсолютно уверен, что она не успокоится, пока не отплатит тебе по-своему. Нужно позаботиться о том, чтобы сегодня ты ей не попадался на глаза!
Священник сказал, что Уолтеру лучше всего выйти из замка через заднюю потерну. Он повел юношу в другой конец двора, где располагались служебные здания и сараи для хранения солений. Они вошли в темный коридор. Там сильно пахло приправами и душистыми травами. Проходя через высокую арку, Уолтер увидел огромное помещение, которое, казалось, не имело границ. Повара замка готовили пред открытым огнем бесконечные кушанья. Ему показалось, что там действовала целая армия поваров, поварят и разных помощников, одетых в белые одеяния и размахивающих разделочными ножами и поварешками. Главные повара спорили по поводу того, как следует жарить целые бараньи ноги и тушки птиц на вертелах. Они все время что-то приказывали принести, и поварята буквально сбивались с ног, пытаясь им угодить, бегали в кладовку, где хранилось мясо и другие продукты, приносили глиняные горшочки, противни.
Уолтер понимал, что все подсобные помещения были другими и отличались по размерам и по духу от красивого мира Главного холла, где на стенах висели гобелены и чудесные вышивки и с галереи звучала нежная музыка. За парадным фасадом замка скрывались убогость и грязь. Все работы были так плохо организованы, что все постоянно шло наперекосяк. Уолтер понял кое-что из этого, когда заглянул в огромную кухню, но пройдет еще немного времени, прежде чем юноша поймет, что и сама система, создававшая высокие каменные замки и вонючие трущобы, жалко приютившиеся под их стенами, тоже действовала не очень-то гладко и слаженно.
Отец Николас и Уолтер спустились вниз по винтовой лестнице и оказались в затхлом проходе. Далее они пройти не могли: путь им преграждала дубовая дверь. Вокруг никого не было, а дверь была заперта на засов с другой стороны. Священник постучал по деревянному щиту, который, видимо, висел именно для этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131