С Василием он должен попрощаться по-человечески.
- Обязательно, Семен Аркадьевич, - пообещал сыщик. - Я обязательно приеду. Только не сейчас.
Услышав это, Жанна Ивановна спокойно подняла глаза на Борихина:
- Если это связано со смертью Васи, поезжайте... - Но сыщик отрицательно помотал головой и сосредоточился на том, что говорил эксперт:
- Его пальчики зафиксированы в картотеке задержаний и именно в интересующее нас время. Но больше никаких данных нет.
- Как нет? - поразился Борихин.
- А вот так - нет, и все...
- Вы имеете в виду...
- Стукачество? Нет. Это, конечно, первое, что приходит в голову, вы правы, Игорь. Но я только что проверил по общей базе данных - банда не "всплыла" ни в одном городе страны или зарубежья. Таким образом...
- Погодите, Семен Аркадьевич, погодите, - попросил Борихин. Слишком уж просто, чтобы быть правдой. Вы думаете, кто-то из наших договорился с глухими и...
- Вот именно! - подхватил старик. - Только как раз ничего простого я в этой ситуации не вижу, честно говоря...
- Да всех дел - заскочить к Мовенко и спросить, кто тогда задерживал "глухих" или хотя бы работал по ним.
- Он может этого не знать. Вернее, почти наверняка не знает. Тот, кто решается на подобные ходы, идет ва-банк, терять ему нечего, поэтому концов не найти...
- Я все-таки заскочу. Может, какая-нибудь ниточка обнаружится...
- Попробовать стоит непременно. А я тем временем позвоню кое-кому из старых друзей. Кроме того, просмотрю графики дежурств и замен за тот период времени, который нас интересует. Я уверен в одном: если мы узнаем, кто тайно работал по "глухим", мы размотаем весь клубок. И, пожалуйста, Игорь, приезжайте скорей. У меня как-то тревожно на сердце. Наверное, старость...
Борихин захлопнул крышку трубки и задумчиво посмотрел на фотографию Василия.
...Точно такая же стояла на усыпанном цветами свежем холмике земли у еще раскрытой могилы. И на ней он все так же открыто и простодушно улыбался. Жанна Ивановна беззвучно рыдала на плече у пожилого мужчины, видимо отца. Борихин огляделся. У могилы и в самом деле собралась одна молодежь. Только две-три пожилые женщины, скорее всего родственницы, стояли рядом с Жанной. Сыщику показалось, что все собравшиеся смотрят на него, и он тут же вспомнил, какой он помятый после бессонной ночи, какой небритый и какой косноязычный. Но от него, такого нелепого, явно ждали каких-то слов. И, преодолевая неловкость и застенчивость, он сделал шаг к могиле.
- Я... - Голос его прервался от подступившего к горлу комка, и он прокашлялся. - Я уже говорил Жанне Ивановне, что Василий, который... с которым мы сегодня прощаемся... Так вот, он многому меня научил... Вернее, не многому, но, по-моему, очень важному. Да, странно: считалось, это я его учу, а оказалось вот так... - Голос Борихина неожиданно для него самого окреп, сыщик вдруг понял, что говорит именно те слова, которые, может быть, хотел бы услышать от него Вася, да вот только он, старый бирюк, почему-то так и не захотел сказать их еще живому парню. - Он научил меня не верить слишком уж открытым взглядам, слишком громким словам, слишком серьезным лицам. Мы, наверное, и стареем оттого, что стараемся выглядеть серьезными и честными. А молодость - она шутит и дурачится, потому что так легче всего перебороть сомнение и страх, а значит научиться мужеству. Проще говоря - стать мужчиной... Василий вот улыбается нам с фотографии... Из прошлого, из памяти нашей улыбается... Так давайте его и запомним такого - с улыбкой, каким весь мир нашего Гагарина до сих пор помнит! Извините, наверное, по-дурацки у меня все получилось, Василий не моего корявого слова заслуживает. Но - как могу... Хороню я сегодня не пацана, не мальчишку, а верного и смелого боевого товарища. А потому в честь него...
Борихин вынул пистолет и, подняв его вверх, три раза выстрелил. С веток с возмущенным карканьем сорвалась стая ворон.
Во дворе частного дома в одном из пригородов бригада людей в черных комбинезонах куда-то собиралась по тревоге. Мускулистые фигуры действовали быстро, четко. И все так же беззвучно. Лишь изредка они обменивались жестами.
В заученном порядке парни расселись по машинам. Хлопнули дверцы седан с тонированными стеклами и крупный микроавтобус выехали со двора.
На огромной скорости машины неслись по шоссе куда-то на запад. На одном из поворотов передний автомобиль свернул на узкую, ведущую в чащу леса, дорогу, за ним последовал и микроавтобус. Проехав несколько километров, машины выбрались на поляну, где стоял старый, еще предвоенных времен, бетонный бункер. Подчиняясь уверенным взмахам одного из своей команды, парни в черном по-военному четко, один за другим, исчезли в бункере. Скрипнула дверь, и наступила тишина. Ветер гулял где-то высоко в кронах деревьев, негромко перекликались птицы. Одетый в черное командир, единственный оставшийся снаружи, не спеша, даже нарочито медленно, подошел к ржавой, но крепкой еще двери бункера, достал из кармана гранату, совершенно спокойно выдернул чеку и, приоткрыв дверь, бросил гранату в щель, а сам быстро, но опять-таки совершенно спокойно, отошел. Взрыв прогремел глуховато, приглушенный толстыми бетонными стенами. Железная дверь распахнулась и жалобно заскрипела, раскачиваясь на одной петле. Из бункера потянуло кислым тротиловым перегаром. Командир постоял у темного проема несколько секунд, прислушиваясь. Из дымящегося зева не доносился ни единый звук. Неизвестный встряхнул рукой, отбрасывая крышку мобильного телефона.
ГЛАВА 28
Появление в офисе бледного и совсем еще неуверенно ступающего на больную ногу Воскресенского у Пожарского и Буржуя вызвало одинаковую мысль: стряслось еще что-нибудь страшное.
- Что случилось? - выразил эту мысль в вопросе Буржуй. - Зачем вы встали? Вы же ранены.
От охранников внизу Алексей уже знал о том, что приключилось с женой Толстого и в каком состоянии в данный момент пребывает господин генеральный директор. Теперь Воскресенский и сам увидел Анатолия Анатольевича, безмолвной глыбой застывшего на кушетке. Что могли значить его, Воскресенского, ссадины в сравнении с такими событиями? Но свои соображения Алексей выразил проще:
- Ранен - громко сказано. Вы не будете возражать, если я останусь и буду полезен. Во всяком случае, постараюсь...
- Алексей Степанович, дорогой... - нахмурился Буржуй. - Как бы вам это объяснить... То, что здесь происходит, а главное будет происходить, это... не работа. Это месть и война. И это наши месть и война. Я бы сказал даже - лично мои, но мы - одна семья.
Алексей помолчал немного. А когда заговорил, в голосе все же прорвалась обида:
- Я все понимаю. Конечно... Нет, не подумайте, я не могу напрашиваться, это было бы странно и некрасиво...
- Напрашиваться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
- Обязательно, Семен Аркадьевич, - пообещал сыщик. - Я обязательно приеду. Только не сейчас.
Услышав это, Жанна Ивановна спокойно подняла глаза на Борихина:
- Если это связано со смертью Васи, поезжайте... - Но сыщик отрицательно помотал головой и сосредоточился на том, что говорил эксперт:
- Его пальчики зафиксированы в картотеке задержаний и именно в интересующее нас время. Но больше никаких данных нет.
- Как нет? - поразился Борихин.
- А вот так - нет, и все...
- Вы имеете в виду...
- Стукачество? Нет. Это, конечно, первое, что приходит в голову, вы правы, Игорь. Но я только что проверил по общей базе данных - банда не "всплыла" ни в одном городе страны или зарубежья. Таким образом...
- Погодите, Семен Аркадьевич, погодите, - попросил Борихин. Слишком уж просто, чтобы быть правдой. Вы думаете, кто-то из наших договорился с глухими и...
- Вот именно! - подхватил старик. - Только как раз ничего простого я в этой ситуации не вижу, честно говоря...
- Да всех дел - заскочить к Мовенко и спросить, кто тогда задерживал "глухих" или хотя бы работал по ним.
- Он может этого не знать. Вернее, почти наверняка не знает. Тот, кто решается на подобные ходы, идет ва-банк, терять ему нечего, поэтому концов не найти...
- Я все-таки заскочу. Может, какая-нибудь ниточка обнаружится...
- Попробовать стоит непременно. А я тем временем позвоню кое-кому из старых друзей. Кроме того, просмотрю графики дежурств и замен за тот период времени, который нас интересует. Я уверен в одном: если мы узнаем, кто тайно работал по "глухим", мы размотаем весь клубок. И, пожалуйста, Игорь, приезжайте скорей. У меня как-то тревожно на сердце. Наверное, старость...
Борихин захлопнул крышку трубки и задумчиво посмотрел на фотографию Василия.
...Точно такая же стояла на усыпанном цветами свежем холмике земли у еще раскрытой могилы. И на ней он все так же открыто и простодушно улыбался. Жанна Ивановна беззвучно рыдала на плече у пожилого мужчины, видимо отца. Борихин огляделся. У могилы и в самом деле собралась одна молодежь. Только две-три пожилые женщины, скорее всего родственницы, стояли рядом с Жанной. Сыщику показалось, что все собравшиеся смотрят на него, и он тут же вспомнил, какой он помятый после бессонной ночи, какой небритый и какой косноязычный. Но от него, такого нелепого, явно ждали каких-то слов. И, преодолевая неловкость и застенчивость, он сделал шаг к могиле.
- Я... - Голос его прервался от подступившего к горлу комка, и он прокашлялся. - Я уже говорил Жанне Ивановне, что Василий, который... с которым мы сегодня прощаемся... Так вот, он многому меня научил... Вернее, не многому, но, по-моему, очень важному. Да, странно: считалось, это я его учу, а оказалось вот так... - Голос Борихина неожиданно для него самого окреп, сыщик вдруг понял, что говорит именно те слова, которые, может быть, хотел бы услышать от него Вася, да вот только он, старый бирюк, почему-то так и не захотел сказать их еще живому парню. - Он научил меня не верить слишком уж открытым взглядам, слишком громким словам, слишком серьезным лицам. Мы, наверное, и стареем оттого, что стараемся выглядеть серьезными и честными. А молодость - она шутит и дурачится, потому что так легче всего перебороть сомнение и страх, а значит научиться мужеству. Проще говоря - стать мужчиной... Василий вот улыбается нам с фотографии... Из прошлого, из памяти нашей улыбается... Так давайте его и запомним такого - с улыбкой, каким весь мир нашего Гагарина до сих пор помнит! Извините, наверное, по-дурацки у меня все получилось, Василий не моего корявого слова заслуживает. Но - как могу... Хороню я сегодня не пацана, не мальчишку, а верного и смелого боевого товарища. А потому в честь него...
Борихин вынул пистолет и, подняв его вверх, три раза выстрелил. С веток с возмущенным карканьем сорвалась стая ворон.
Во дворе частного дома в одном из пригородов бригада людей в черных комбинезонах куда-то собиралась по тревоге. Мускулистые фигуры действовали быстро, четко. И все так же беззвучно. Лишь изредка они обменивались жестами.
В заученном порядке парни расселись по машинам. Хлопнули дверцы седан с тонированными стеклами и крупный микроавтобус выехали со двора.
На огромной скорости машины неслись по шоссе куда-то на запад. На одном из поворотов передний автомобиль свернул на узкую, ведущую в чащу леса, дорогу, за ним последовал и микроавтобус. Проехав несколько километров, машины выбрались на поляну, где стоял старый, еще предвоенных времен, бетонный бункер. Подчиняясь уверенным взмахам одного из своей команды, парни в черном по-военному четко, один за другим, исчезли в бункере. Скрипнула дверь, и наступила тишина. Ветер гулял где-то высоко в кронах деревьев, негромко перекликались птицы. Одетый в черное командир, единственный оставшийся снаружи, не спеша, даже нарочито медленно, подошел к ржавой, но крепкой еще двери бункера, достал из кармана гранату, совершенно спокойно выдернул чеку и, приоткрыв дверь, бросил гранату в щель, а сам быстро, но опять-таки совершенно спокойно, отошел. Взрыв прогремел глуховато, приглушенный толстыми бетонными стенами. Железная дверь распахнулась и жалобно заскрипела, раскачиваясь на одной петле. Из бункера потянуло кислым тротиловым перегаром. Командир постоял у темного проема несколько секунд, прислушиваясь. Из дымящегося зева не доносился ни единый звук. Неизвестный встряхнул рукой, отбрасывая крышку мобильного телефона.
ГЛАВА 28
Появление в офисе бледного и совсем еще неуверенно ступающего на больную ногу Воскресенского у Пожарского и Буржуя вызвало одинаковую мысль: стряслось еще что-нибудь страшное.
- Что случилось? - выразил эту мысль в вопросе Буржуй. - Зачем вы встали? Вы же ранены.
От охранников внизу Алексей уже знал о том, что приключилось с женой Толстого и в каком состоянии в данный момент пребывает господин генеральный директор. Теперь Воскресенский и сам увидел Анатолия Анатольевича, безмолвной глыбой застывшего на кушетке. Что могли значить его, Воскресенского, ссадины в сравнении с такими событиями? Но свои соображения Алексей выразил проще:
- Ранен - громко сказано. Вы не будете возражать, если я останусь и буду полезен. Во всяком случае, постараюсь...
- Алексей Степанович, дорогой... - нахмурился Буржуй. - Как бы вам это объяснить... То, что здесь происходит, а главное будет происходить, это... не работа. Это месть и война. И это наши месть и война. Я бы сказал даже - лично мои, но мы - одна семья.
Алексей помолчал немного. А когда заговорил, в голосе все же прорвалась обида:
- Я все понимаю. Конечно... Нет, не подумайте, я не могу напрашиваться, это было бы странно и некрасиво...
- Напрашиваться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107