Я ношу свои распущенными из тщеславия, но они не идут ни в какое сравнение с твоими.
Дара молча покачала головой и начала заплетать волосы, которыми так восхищалась Анна, в тяжелые косы.
Анна улыбнулась:
– Я не буду противиться тому, что может скрыть красоту соперницы.
У нее был приятный голос, ее акцент был похож на акцент Дары, ведь север Англии не сильно отличался от юга Шотландии, хотя упорно утверждалось обратное. Приграничные земли разнились друг от друга лишь в зависимости от силы защитников на той или другой стороне. Поэтому, несмотря на то, что Лаоклейн, как все Макамлейды, говорил с гэльским акцентом шотландских горцев, речь Анны не показалась Даре странной.
Она пожала плечами.
– Я носила их распущенными дома, а здесь… здесь мне нужно сохранять достоинство любой ценой.
Чуткая Анна ощутила скрытое страдание за этим признанием. Она замолчала на минуту, глядя на Дару. Когда они вновь заговорили, это была уже совсем другая тема.
– Ниалл уверил меня, что я должна выразить свою благодарность хозяину за подарок. Я должна показать, как ценю его, мне необходимо доказать мое удовольствие. Я всегда была безразлична к соколиной охоте, она кажется мне жестоким и бессмысленным занятием. И, – добавила она, быстро улыбнувшись, – мне никогда не удастся убедить его светлость в моей любви к соколиной охоте. Он не глуп. Но все же Ниалл прав. Моя попытка доставит ему удовольствие. Да и отец тоже обеспокоен. Ему хочется, чтобы хозяин был доволен.
Было ясно, что ее стремление угодить Лаоклейну не было связано с отцовским. Она сказала зло:
– Бедный отец мечтает о власти, ему мало его богатства. Ну что же, мне не повредит уступить его желаниям, если они к тому же совпадают с желаниями Ниалла.
Дара слушала молча, пока Анна не высказала свою просьбу:
– Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Ниалл уверяет, что Макамлейд может быть опасен, и я боюсь быть одна среди мужчин.
– Мне кажется, что, то о чем ты просишь, не умно. И тебе откажут.
– Я уверена, что не умно то, что тебя заточили в эту башню. Ты ведь не преступница! А что касается запрещения, я думаю, тебе не стоит беспокоиться об этом!
Даре хотелось знать, видел ли когда-нибудь Ниалл свою возлюбленную с выражением непокорности на лице. Все же, какие бы ни были причины, предложение Анны было соблазнительным.
– Я устала от этих стен. Если разрешат, я поеду с радостью.
Обрадовавшись тому, что Дара покорно согласилась, Анна коснулась другой темы и сделала это с большим тактом.
– У меня есть юбка для верховой езды, которая тебе будет впору. Надо лишь переделать длину. Пока мы завтракаем, Сирда проследит за этим.
Когда они спускались по лестнице, в Даре разгоралась надежда. Даже если ей сразу же не разрешат присутствовать среди охотников, она все равно насладится прогулкой, какие бы ни были последствия.
Со времени приезда гостей в Атдаир застолья стали более формальными. Хотя мужчины в большинстве своем ели на рассвете, а затем уходили, Лаоклейн и Дункан присоединились к Ниаллу и Кермичилу за богато накрытым столом. Завтрак редко бывал разным, даже для гостей. Дара поняла, что та обильная еда, которую она ела в то первое утро, была редкостью. Обычно утром подавали овсянку и рыбу. Дара не любила ни то, ни другое. Она довольствовалась хлебом, который каждый день был свежим и горячим.
Ее жизнь протекала более или менее ровно со времени дня Всех Святых. Руод все время был занят и уезжал из замка. Лорда и леди Кермичил Дара избегала. Его из-за холодного взгляда, с которым он смотрел на нее, когда бы они ни встретились. Ее из-за любопытства, которое она не могла скрыть. Дара не выносила любопытства. Криг и Анна, однако, были замечательными друзьями, которые ее понимали и разделяли с ней ее заточение в стенах замка Атдаир.
Спокойное заявление Анны о том, что Дара должна поехать с ними, было неоспоримым, хотя Дара вела себя неспокойно. Ниалл согласился, Криг – тем более. Дара успокоилась и уже думала о том удовольствии, которое ожидало ее впереди в течение нескольких часов.
Это был прекрасный день, редкий для этого времени года. Все еще радовало яркое солнце, бодрящий воздух. Все это было необычно для октября, месяца обычно сырого и серого. Даре было удобно в одежде, которую ей дала Анна. На ней была плотно прилегающая куртка из мягкой замши и широкая темно-зеленая юбка. Сирда оказалась действительно искусной мастерицей. Никто не мог сказать, что юбку отпустили в подоле; она выглядела так, как будто ее шили специально для Дары. Маленькая красивая шляпа такого же темного оттенка, что и юбка, подчеркивала яркие медные волосы.
Лошади, которых крепко держали, с нетерпением стучали по камням подковами, от чего эти четкие звуки становились еще сильнее. Ниалл крепко взял руку Анны и потянул ее вперед, чтобы она ускорила шаг. Дара шла следом, обеспокоенная нахлынувшими дурными предчувствиями. Криг сидел верхом на лошади, а рядом с ним Дара узнала игреневого коня Лаоклейна. Он фыркал, так как вынужден был ждать. Дару привлекло движение у входа в конюшню. Она увидела Лаоклейна, выводящего гнедого мерина. Он сразу же посмотрел на Дару, его кивок рассеял ее сомнения. Она быстро огляделась, ища конюха, который бы ей помог. Но Макамлейд сам с легкостью поднял ее и усадил в седло. От того, как он это сделал, у нее перехватило дыхание. Поднимая Дару, он сильно, крепко сжал ее, и это движение породило у нее определенное предчувствие. До этой минуты она не думала о возможной близости во время этого выезда.
Они встали тесной группой, по бокам – слуги, державшие зачехленных соколов. Птицы, жившие на болотах, и куропатки, испуганные приближением охотников, с шумом взлетали. Слышался сильный шорох крыльев и сухого орляка. Соколы под своими колпаками оставались на месте, хотя видно было, что звуки происходящего волновали их.
Все вокруг говорило о приближении зимы. На пустошах виднелись лишь голые деревья да самые крепкие кустарники. Было ветрено, но Дара не чувствовала этого, она была тепло одета.
На открытом склоне охотники остановили лошадей, потянув за поводья, и спустились на землю. Лаоклейн посадил своего сокола на руку в перчатке. Это была большая птица, она заняла все место от согнутого локтя до вытянутых пальцев. Оперение на хвосте и крыльях было иссиня-черное, светлее оно было на груди – серо-белое. В каждом перышке чувствовалась скрытая сила, смертельная сила была в загнутых когтях. На птице был яркий чехол. Между сильными пальцами Лаоклейна были продернуты яркие шнурки, которыми птица была к нему привязана. Очень осторожно Лаоклейн развязал чехол и снял его с сокола.
Дара видела, что Анна была в напряжении. Ее огромные, темные глаза оглядели склон холма, не упуская из вида ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Дара молча покачала головой и начала заплетать волосы, которыми так восхищалась Анна, в тяжелые косы.
Анна улыбнулась:
– Я не буду противиться тому, что может скрыть красоту соперницы.
У нее был приятный голос, ее акцент был похож на акцент Дары, ведь север Англии не сильно отличался от юга Шотландии, хотя упорно утверждалось обратное. Приграничные земли разнились друг от друга лишь в зависимости от силы защитников на той или другой стороне. Поэтому, несмотря на то, что Лаоклейн, как все Макамлейды, говорил с гэльским акцентом шотландских горцев, речь Анны не показалась Даре странной.
Она пожала плечами.
– Я носила их распущенными дома, а здесь… здесь мне нужно сохранять достоинство любой ценой.
Чуткая Анна ощутила скрытое страдание за этим признанием. Она замолчала на минуту, глядя на Дару. Когда они вновь заговорили, это была уже совсем другая тема.
– Ниалл уверил меня, что я должна выразить свою благодарность хозяину за подарок. Я должна показать, как ценю его, мне необходимо доказать мое удовольствие. Я всегда была безразлична к соколиной охоте, она кажется мне жестоким и бессмысленным занятием. И, – добавила она, быстро улыбнувшись, – мне никогда не удастся убедить его светлость в моей любви к соколиной охоте. Он не глуп. Но все же Ниалл прав. Моя попытка доставит ему удовольствие. Да и отец тоже обеспокоен. Ему хочется, чтобы хозяин был доволен.
Было ясно, что ее стремление угодить Лаоклейну не было связано с отцовским. Она сказала зло:
– Бедный отец мечтает о власти, ему мало его богатства. Ну что же, мне не повредит уступить его желаниям, если они к тому же совпадают с желаниями Ниалла.
Дара слушала молча, пока Анна не высказала свою просьбу:
– Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Ниалл уверяет, что Макамлейд может быть опасен, и я боюсь быть одна среди мужчин.
– Мне кажется, что, то о чем ты просишь, не умно. И тебе откажут.
– Я уверена, что не умно то, что тебя заточили в эту башню. Ты ведь не преступница! А что касается запрещения, я думаю, тебе не стоит беспокоиться об этом!
Даре хотелось знать, видел ли когда-нибудь Ниалл свою возлюбленную с выражением непокорности на лице. Все же, какие бы ни были причины, предложение Анны было соблазнительным.
– Я устала от этих стен. Если разрешат, я поеду с радостью.
Обрадовавшись тому, что Дара покорно согласилась, Анна коснулась другой темы и сделала это с большим тактом.
– У меня есть юбка для верховой езды, которая тебе будет впору. Надо лишь переделать длину. Пока мы завтракаем, Сирда проследит за этим.
Когда они спускались по лестнице, в Даре разгоралась надежда. Даже если ей сразу же не разрешат присутствовать среди охотников, она все равно насладится прогулкой, какие бы ни были последствия.
Со времени приезда гостей в Атдаир застолья стали более формальными. Хотя мужчины в большинстве своем ели на рассвете, а затем уходили, Лаоклейн и Дункан присоединились к Ниаллу и Кермичилу за богато накрытым столом. Завтрак редко бывал разным, даже для гостей. Дара поняла, что та обильная еда, которую она ела в то первое утро, была редкостью. Обычно утром подавали овсянку и рыбу. Дара не любила ни то, ни другое. Она довольствовалась хлебом, который каждый день был свежим и горячим.
Ее жизнь протекала более или менее ровно со времени дня Всех Святых. Руод все время был занят и уезжал из замка. Лорда и леди Кермичил Дара избегала. Его из-за холодного взгляда, с которым он смотрел на нее, когда бы они ни встретились. Ее из-за любопытства, которое она не могла скрыть. Дара не выносила любопытства. Криг и Анна, однако, были замечательными друзьями, которые ее понимали и разделяли с ней ее заточение в стенах замка Атдаир.
Спокойное заявление Анны о том, что Дара должна поехать с ними, было неоспоримым, хотя Дара вела себя неспокойно. Ниалл согласился, Криг – тем более. Дара успокоилась и уже думала о том удовольствии, которое ожидало ее впереди в течение нескольких часов.
Это был прекрасный день, редкий для этого времени года. Все еще радовало яркое солнце, бодрящий воздух. Все это было необычно для октября, месяца обычно сырого и серого. Даре было удобно в одежде, которую ей дала Анна. На ней была плотно прилегающая куртка из мягкой замши и широкая темно-зеленая юбка. Сирда оказалась действительно искусной мастерицей. Никто не мог сказать, что юбку отпустили в подоле; она выглядела так, как будто ее шили специально для Дары. Маленькая красивая шляпа такого же темного оттенка, что и юбка, подчеркивала яркие медные волосы.
Лошади, которых крепко держали, с нетерпением стучали по камням подковами, от чего эти четкие звуки становились еще сильнее. Ниалл крепко взял руку Анны и потянул ее вперед, чтобы она ускорила шаг. Дара шла следом, обеспокоенная нахлынувшими дурными предчувствиями. Криг сидел верхом на лошади, а рядом с ним Дара узнала игреневого коня Лаоклейна. Он фыркал, так как вынужден был ждать. Дару привлекло движение у входа в конюшню. Она увидела Лаоклейна, выводящего гнедого мерина. Он сразу же посмотрел на Дару, его кивок рассеял ее сомнения. Она быстро огляделась, ища конюха, который бы ей помог. Но Макамлейд сам с легкостью поднял ее и усадил в седло. От того, как он это сделал, у нее перехватило дыхание. Поднимая Дару, он сильно, крепко сжал ее, и это движение породило у нее определенное предчувствие. До этой минуты она не думала о возможной близости во время этого выезда.
Они встали тесной группой, по бокам – слуги, державшие зачехленных соколов. Птицы, жившие на болотах, и куропатки, испуганные приближением охотников, с шумом взлетали. Слышался сильный шорох крыльев и сухого орляка. Соколы под своими колпаками оставались на месте, хотя видно было, что звуки происходящего волновали их.
Все вокруг говорило о приближении зимы. На пустошах виднелись лишь голые деревья да самые крепкие кустарники. Было ветрено, но Дара не чувствовала этого, она была тепло одета.
На открытом склоне охотники остановили лошадей, потянув за поводья, и спустились на землю. Лаоклейн посадил своего сокола на руку в перчатке. Это была большая птица, она заняла все место от согнутого локтя до вытянутых пальцев. Оперение на хвосте и крыльях было иссиня-черное, светлее оно было на груди – серо-белое. В каждом перышке чувствовалась скрытая сила, смертельная сила была в загнутых когтях. На птице был яркий чехол. Между сильными пальцами Лаоклейна были продернуты яркие шнурки, которыми птица была к нему привязана. Очень осторожно Лаоклейн развязал чехол и снял его с сокола.
Дара видела, что Анна была в напряжении. Ее огромные, темные глаза оглядели склон холма, не упуская из вида ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70