Какое-то время она ничего не могла вспомнить. Ей казалось, что голова набита ватой, что вся информация о ее прошлой жизни сокрыта за тяжелым темным занавесом, отодвинуть который не хватало сил. Реальными были лишь прохладная живительная влага, мягкая постель да боль в измученном теле. Чужая комната, чужое тело, чужая голова…
Когда память обо всем происшедшем вернулась к ней, вернулась внезапно и грубо, подобно прорвавшему туман локомотиву, она едва не закричала. Ограбление дилижанса, бегство от бандитов, Бен Пул и Вилли Мосс, пепелище, слова шерифа…
Неужели все это действительно было? А если да, то почему она до сих пор жива? Зачем? Она отчаянно дерется за свою жизнь и честь, а, добравшись наконец до этого жуткого городка, обнаруживает, что ее родители мертвы. Разве это справедливо? Ее душа и сердце разрывались на части, мозг отказывался что-либо соображать. Слишком много вопросов, на которые нет ответа.
Она допила воду и снова упала на подушку. Мягкие темные крылья спасительного забытья снова сомкнулись над ней.
Сидя за столиком, Бен заканчивал рассказывать Роуз печальную повесть о нападении на почтовый дилижанс, хладнокровном убийстве кучера и охранника и прочих злоключениях девушки по имени Десса Фоллон. Подняв глаза от кружки с пивом, он встретил испытующий взгляд.
– В чем дело, Роуз?
Она отвела глаза, потом снова посмотрела на него.
– Дорогой мой Бен, ты еще простодушнее, чем я ожидала. Стоит какой-нибудь смазливой мордашке угостить тебя душераздирающей историей, и ты уже таешь, как воск на солнце.
– Дорогая моя Роуз, – невесело усмехнувшись, в тон ей ответил Бен, – ты еще подозрительнее, чем я думал. Неужели ты и впрямь считаешь все это выдумкой?
Она покачала головой, и россыпи белокурых локонов, составлявших неотъемлемую часть ее высокой замысловатой прически, заколыхались, подобно маленьким золотистым пружинкам.
– Ой, только не заставляй меня снова кого-то спасать! Однажды я уже попалась на эту удочку, выходила умирающего от голода мальчишку, и чем все это кончилось? Передо мной сидит здоровенный детина, который готов распускать нюни по любому поводу, забывая, сколько раз его доброта ему же выходила боком. Когда ты наконец начнешь думать о себе, Бен Пул?
– Черт, Роуз, снова ты об этом… Ты же сама знаешь, что людям надо помогать. Вот, например, Мэгги: ей все время что-то требуется, а денег у нее, скажем прямо, негусто. Или Сэра и ее близняшки… Когда ее муж… погиб, вся семья осталась ни с чем.
Роуз протянула руку и ласково накрыла ладонью его пальцы, выстукивающие на грубой деревянной поверхности стола нервную дробь.
– Не казни себя, Бен. Пойми же наконец, это была просто шальная пуля. Ты сделал все, как надо, и не твоя вина, что он сам полез под выстрел.
Бен упрямо мотнул головой:
– Мне следовало быть осторожнее, Роуз. Мужчина обязан уметь отвечать за свои поступки – это святая истина, и никуда от нее не деться. Поверь мне, на свете нет ничего хуже, чем убить человека. Мне было страшно плохо, Роуз, так плохо, что даже не хотелось жить.
Она вздохнула и встала.
– Пойду посмотрю, как там твоя бедная маленькая сиротка. Выпей еще пива и уходи. Снова забирайся под свою чертову повозку, спи на жесткой земле… Быть может, все же настанет день, когда ты перестанешь наконец винить себя во всех грехах этого мира!
– Не надо так переживать, Роуз, я в полном порядке, – улыбнулся ей Бен. – Вы с Мэгги вырастили меня и научили разбираться в том, что хорошо, а что плохо, и я усвоил это накрепко. Не волнуйся, я со всем справлюсь. Что ж, пожалуй, от пива я откажусь и лучше отправлюсь спать. Завтра утром, прежде чем уехать из города, мы с Вилли заскочим проведать Дессу.
С этими словами он тоже встал и вышел из салуна. Роуз молча проводила его взглядом.
Если бы не Бен, она бы неминуемо сошла с ума, когда Джеррад Линкольншир привез свою жену и уединился с ней в особняке, построенном им на холме, и совершенно забыл о ее, Роуз, существовании, словно они никогда не любили друг друга. Впоследствии ей так и не удалось полюбить никого другого, но тогда она была воистину на грани помешательства, и лишь забота о Бене, полумертвом от голода и горя, почти одичавшем мальчишке, которого она из жалости приютила, спасла ее рассудок.
С тех пор он стал для нее кем-то вроде сына. Благодаря ему теперь она могла остановиться посреди улицы и спокойно взглянуть на каменную громаду особняка, ничего при этом не испытывая. Вернее, почти ничего… В прошлом году англичанин умер, его жена и дети вернулись на родину, а особняк продолжал стоять, высокомерно взирая на город пустыми глазницами своих подслеповатых окон.
Роуз вздрогнула, как от озноба, и отогнала непрошеные воспоминания. Не стоило ворошить прошлое. Что было, то было. Придерживая подол пышного платья, она стала подниматься по лестнице в комнату своей новой подопечной.
Когда Десса проснулась, ее встретил яркий солнечный свет, щедро льющийся сквозь раздвинутые шелковые шторы, и, прежде чем память вернулась к ней окончательно, она впервые за последнее время почувствовала прилив сил и душевный подъем. Чудесная комната, задрапированная шелком и атласом, дорогие шторы, складки которых, чуть колышимые утренним ветром, были то розовыми, то темно-багровыми. Кто же живет в такой роскоши? И как она здесь оказалась?
Поток горьких воспоминаний снова подхватил ее и понес по рекам слез, которые, будто только того и ожидая, немедленно вырвались на волю. Смерть родителей вытеснила в ее сознании все остальное, и Десса не сразу вспомнила о том, как приехала в город с Беном Пулом и как они ходили вместе к шерифу. Когда же это наконец произошло, она заставила себя успокоиться, вытерла глаза и встала с кровати.
На другом конце комнаты стояло то, чего она никак не ожидала в такой глуши: ванна, самая настоящая ванна во всем своем великолепии! Так куда же она попала? Что это за сказочный дом? Кто принес ее сюда? Бен Пул? А кто раздел? Неужели тоже он?!
Десса бесшумно прокралась к двери, быстро открыла ее и прислушалась. Тишина. Тогда она осмелилась сделать шаг вперед и осмотреться. Прямо перед ней распахнутые стеклянные двери вели на широкую галерею. Она подошла к перилам. Внизу был отделанный красным деревом бар, стены которого украшали овальные зеркала и картины; у одной из стен стояло фортепьяно, и в нем наметанный глаз девушки с изумлением узнал великолепный образчик изделий знаменитых кремонских мастеров. В самом деле, она же слышала музыку! О, сколько ночей напролет она протанцевала в объятиях кавалеров под ту же мелодию, что наигрывал тогда незримый пианист! Кто бы мог подумать, что она услышит ее здесь, в этом забытом богом городишке!
Музыка снова навеяла воспоминания о том времени, когда были живы родители, и подбородок девушки предательски задрожал, предвещая новый поток слез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77