«Я многое испытала, и поверь, я страшно устала и несчастна. Я – жертва, и я так больше не могу!» Но, даже оставаясь жертвой, она была выше всего, что бы с ней ни приключилось. Гордость ее осанки, искренность взгляда, готовность забыть о страхе и, собрав последние силы, снова броситься на защиту своего достоинства – все это Бен увидел сразу. Но в то же мгновение он понял и кое-что другое. Эта девушка не про него. Она родилась и выросла в другом мире, в мире благополучия и достатка, и когда все ее беды останутся позади, она даже не взглянет на него. Да и кто он, собственно, такой, чтобы претендовать на это?
В самом деле, кто он такой? Бродяга без кола без двора, привыкший считать своим домом тот, где живет сейчас. Когда ему нужна была женщина, он шел в салун «Золотое солнце», брал первую попавшуюся, а через пару часов грубых ласк в ее до тошноты надушенной постели уходил спать в прерию – на свежий воздух, на пусть жесткую, но не продажную землю. Таким он был всегда, таким навсегда и останется. А это значит, что милая хрупкая девушка, спящая сейчас под отеческим присмотром Вилли в хижине, никогда не взглянет на него, как на равного. Может, это и к лучшему. Может, там, в незнакомом ему мире, у нее давно уже есть жених. Что же касается его, Бена Пула, то ему остается лишь обожать ее на расстоянии. И чем больше будет это расстояние, тем лучше. Для них обоих.
Едва она взглянула на него, так наивно и доверчиво, он сразу понял, что грязь прошлой жизни никогда не позволит ему приблизиться к ней. Впрочем, девушка, не ведая о том, что тяготит его душу, могла под влиянием минуты проникнуться к нему искренней симпатией. Можно было бы, конечно, воспользоваться этим, отнестись ко всему происходящему как к игре, наконец, просто обмануть ее… Но он всю жизнь ненавидел людей, легко творивших подобные обманы, и не собирался им уподобляться.
В ту ночь Бен долго не мог уснуть. Земля казалась жесткой, как никогда, каждый камешек впивался в его плоть, не давая успокоиться, будоража, будя желание, которое, просыпаясь в молодом, полном сил теле, растекалось по нему могучей волной, вздувая жилы, кипя под самой кожей, доставляя мучительно-сладостную боль.
Когда Вилли Мосс вышел на рассвете облегчиться за лагерем, Бен неохотно поднялся и, тяжело ступая, направился к нему.
– Как она там? – буркнул он, останавливаясь в нескольких футах от старика.
– Нормально, – отозвался тот. – Бедная малышка! Все ноги в кровь сбила. Ей теперь и дюйма не пройти. Да, кстати, она направляется в Виргиния-Сити, как и мы, вот я и пообещал взять ее с собой. Когда ты приладишь наконец к повозке это чертово колесо, разумеется.
– Зачем ты это сделал? – спросил Бен сквозь зубы, готовый в этот момент придушить своего товарища.
– Я же сказал, она не может идти, – ответил Вилли, окидывая его быстрым проницательным взглядом. – Да что это с тобой, парень?
– Не может идти, значит, пусть остается здесь, – с трудом выдавливая слова, произнес Бен, – а мы потом пришлем к ней кого-нибудь… женщину, например, которая… которая сможет ей помочь. Здесь с ней ничего не случится, да и подождать-то придется всего один день.
– Смотрю я на тебя, Бен Пул, и удивляюсь, – покачал головой Вилли. – То ли ты еще не проснулся, то ли у тебя за ночь совсем крыша съехала. Бросить эту кроху здесь совсем одну? После всего того, что ей пришлось пережить? А если сюда заявится какой-нибудь мерзавец, скажем, один из тех, от кого она убежала, что тогда? Да как только такое могло прийти тебе в голову?!
– Да ладно тебе, – смущенно пробормотал Бен. – Я вовсе не имел в виду ничего такого, просто… А, черт с тобой, пойду займусь колесом. Нам и вправду пора убираться отсюда, а то Бенноны решат, что зря тратят на нас деньги.
– Вот так-то лучше. А я пока что приготовлю завтрак. Когда будет готов, крикну.
– Побереги глотку, мне придется изрядно повозиться, и я не хочу отвлекаться. Поем, когда доберемся до города. – Бен даже зубами скрипнул, говоря это, так ему хотелось есть, но он не сможет проглотить ни куска, находясь рядом с этой малышкой.
Вилли пошел прочь, качая головой и бормоча что-то себе под нос. Бен горько усмехнулся. Он намерен держаться от этой девицы подальше, а старик пусть думает что хочет. Уже одно ее присутствие где-то неподалеку волновало его, заставляло нервничать, мешало сосредоточиться на работе.
Интересно, а что бы она сделала, если бы он не стал бороться с собой, а просто обнял бы ее и крепко прижал к себе? Стала бы кусаться и царапаться? Ну, это еще не самое страшное. Он боялся не этого. Он боялся слов. А если, наоборот, начнет мурлыкать, как довольная кошка, что тогда делать ему? Вот ведь задача…
Пытаясь поставить на место упрямое колесо и предаваясь попутно своим невеселым мыслям, Бен не сразу заметил, что девушка вышла из дома. Их взгляды встретились, и он поспешно отвел глаза, делая вид, что всецело поглощен работой, но продолжал исподтишка наблюдать за ней. Она улыбнулась ему и, слегка прихрамывая, направилась к умывальнику. Мягкие лучи утреннего солнца ложились золотистым ореолом на ее волосы, которые, хотя и отчаянно нуждались в расческе, своим матовым блеском напоминали полированное ореховое дерево.
– Занимайся делом, дурак ты этакий, и нечего по сторонам глазеть! – зло буркнул себе Бен и с утроенной силой взялся за колесо. Но когда она, ополоснув лицо, возвращалась назад, он снова поднял глаза от работы. Это было выше его.
Девушка выглядела усталой, но вовсе не казалась сломленной. Высоко поднятая голова и гордо расправленные плечи говорили об этом красноречивее всяких слов, и даже ее хромота вызывала сочувствие, но вовсе не казалась жалкой. Тот, кто довел ее до этого, должен ответить. Гореть ему в аду! Бен от души презирал людей, способных поднять руку на слабых и беззащитных. Мужчина, обидевший женщину или ребенка, переставал быть для него человеком.
Он примерился и ударил молотком по металлическому ободу, снова ударил, но погнувшаяся железка никак не хотела вставать на место.
– Я пришла поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали, – раздался голос у него прямо над головой, и от неожиданности он едва не выронил молоток, – и сказать, что завтрак готов. Я жутко голодна! Кажется, съела бы слона, если бы они, конечно, здесь водились, и если бы вы были столь любезны, чтобы убить одного для меня. Да и вы, похоже, не отказались бы от столь же обильной трапезы. Но, поверьте, я просто не могу сесть за стол без вас. По-моему, это верх несправедливости – завтракать, когда вы работаете. Не могли бы вы присоединиться к нам? И, пожалуйста, не медлите, а то мне грозит голодная смерть.
Ну вот, так он и знал. Оправдывались худшие опасения: девчонка говорила легко и свободно, с изрядной толикой уверенности в себе… словом, так, будто единственным его занятием было сидеть и слушать ее изысканную болтовню, которой ее научили явно где-то на Восточном побережье – в одной из этих шикарных закрытых школ, куда берут только детей толстосумов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
В самом деле, кто он такой? Бродяга без кола без двора, привыкший считать своим домом тот, где живет сейчас. Когда ему нужна была женщина, он шел в салун «Золотое солнце», брал первую попавшуюся, а через пару часов грубых ласк в ее до тошноты надушенной постели уходил спать в прерию – на свежий воздух, на пусть жесткую, но не продажную землю. Таким он был всегда, таким навсегда и останется. А это значит, что милая хрупкая девушка, спящая сейчас под отеческим присмотром Вилли в хижине, никогда не взглянет на него, как на равного. Может, это и к лучшему. Может, там, в незнакомом ему мире, у нее давно уже есть жених. Что же касается его, Бена Пула, то ему остается лишь обожать ее на расстоянии. И чем больше будет это расстояние, тем лучше. Для них обоих.
Едва она взглянула на него, так наивно и доверчиво, он сразу понял, что грязь прошлой жизни никогда не позволит ему приблизиться к ней. Впрочем, девушка, не ведая о том, что тяготит его душу, могла под влиянием минуты проникнуться к нему искренней симпатией. Можно было бы, конечно, воспользоваться этим, отнестись ко всему происходящему как к игре, наконец, просто обмануть ее… Но он всю жизнь ненавидел людей, легко творивших подобные обманы, и не собирался им уподобляться.
В ту ночь Бен долго не мог уснуть. Земля казалась жесткой, как никогда, каждый камешек впивался в его плоть, не давая успокоиться, будоража, будя желание, которое, просыпаясь в молодом, полном сил теле, растекалось по нему могучей волной, вздувая жилы, кипя под самой кожей, доставляя мучительно-сладостную боль.
Когда Вилли Мосс вышел на рассвете облегчиться за лагерем, Бен неохотно поднялся и, тяжело ступая, направился к нему.
– Как она там? – буркнул он, останавливаясь в нескольких футах от старика.
– Нормально, – отозвался тот. – Бедная малышка! Все ноги в кровь сбила. Ей теперь и дюйма не пройти. Да, кстати, она направляется в Виргиния-Сити, как и мы, вот я и пообещал взять ее с собой. Когда ты приладишь наконец к повозке это чертово колесо, разумеется.
– Зачем ты это сделал? – спросил Бен сквозь зубы, готовый в этот момент придушить своего товарища.
– Я же сказал, она не может идти, – ответил Вилли, окидывая его быстрым проницательным взглядом. – Да что это с тобой, парень?
– Не может идти, значит, пусть остается здесь, – с трудом выдавливая слова, произнес Бен, – а мы потом пришлем к ней кого-нибудь… женщину, например, которая… которая сможет ей помочь. Здесь с ней ничего не случится, да и подождать-то придется всего один день.
– Смотрю я на тебя, Бен Пул, и удивляюсь, – покачал головой Вилли. – То ли ты еще не проснулся, то ли у тебя за ночь совсем крыша съехала. Бросить эту кроху здесь совсем одну? После всего того, что ей пришлось пережить? А если сюда заявится какой-нибудь мерзавец, скажем, один из тех, от кого она убежала, что тогда? Да как только такое могло прийти тебе в голову?!
– Да ладно тебе, – смущенно пробормотал Бен. – Я вовсе не имел в виду ничего такого, просто… А, черт с тобой, пойду займусь колесом. Нам и вправду пора убираться отсюда, а то Бенноны решат, что зря тратят на нас деньги.
– Вот так-то лучше. А я пока что приготовлю завтрак. Когда будет готов, крикну.
– Побереги глотку, мне придется изрядно повозиться, и я не хочу отвлекаться. Поем, когда доберемся до города. – Бен даже зубами скрипнул, говоря это, так ему хотелось есть, но он не сможет проглотить ни куска, находясь рядом с этой малышкой.
Вилли пошел прочь, качая головой и бормоча что-то себе под нос. Бен горько усмехнулся. Он намерен держаться от этой девицы подальше, а старик пусть думает что хочет. Уже одно ее присутствие где-то неподалеку волновало его, заставляло нервничать, мешало сосредоточиться на работе.
Интересно, а что бы она сделала, если бы он не стал бороться с собой, а просто обнял бы ее и крепко прижал к себе? Стала бы кусаться и царапаться? Ну, это еще не самое страшное. Он боялся не этого. Он боялся слов. А если, наоборот, начнет мурлыкать, как довольная кошка, что тогда делать ему? Вот ведь задача…
Пытаясь поставить на место упрямое колесо и предаваясь попутно своим невеселым мыслям, Бен не сразу заметил, что девушка вышла из дома. Их взгляды встретились, и он поспешно отвел глаза, делая вид, что всецело поглощен работой, но продолжал исподтишка наблюдать за ней. Она улыбнулась ему и, слегка прихрамывая, направилась к умывальнику. Мягкие лучи утреннего солнца ложились золотистым ореолом на ее волосы, которые, хотя и отчаянно нуждались в расческе, своим матовым блеском напоминали полированное ореховое дерево.
– Занимайся делом, дурак ты этакий, и нечего по сторонам глазеть! – зло буркнул себе Бен и с утроенной силой взялся за колесо. Но когда она, ополоснув лицо, возвращалась назад, он снова поднял глаза от работы. Это было выше его.
Девушка выглядела усталой, но вовсе не казалась сломленной. Высоко поднятая голова и гордо расправленные плечи говорили об этом красноречивее всяких слов, и даже ее хромота вызывала сочувствие, но вовсе не казалась жалкой. Тот, кто довел ее до этого, должен ответить. Гореть ему в аду! Бен от души презирал людей, способных поднять руку на слабых и беззащитных. Мужчина, обидевший женщину или ребенка, переставал быть для него человеком.
Он примерился и ударил молотком по металлическому ободу, снова ударил, но погнувшаяся железка никак не хотела вставать на место.
– Я пришла поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали, – раздался голос у него прямо над головой, и от неожиданности он едва не выронил молоток, – и сказать, что завтрак готов. Я жутко голодна! Кажется, съела бы слона, если бы они, конечно, здесь водились, и если бы вы были столь любезны, чтобы убить одного для меня. Да и вы, похоже, не отказались бы от столь же обильной трапезы. Но, поверьте, я просто не могу сесть за стол без вас. По-моему, это верх несправедливости – завтракать, когда вы работаете. Не могли бы вы присоединиться к нам? И, пожалуйста, не медлите, а то мне грозит голодная смерть.
Ну вот, так он и знал. Оправдывались худшие опасения: девчонка говорила легко и свободно, с изрядной толикой уверенности в себе… словом, так, будто единственным его занятием было сидеть и слушать ее изысканную болтовню, которой ее научили явно где-то на Восточном побережье – в одной из этих шикарных закрытых школ, куда берут только детей толстосумов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77