Тогда он прижал их к бокам, но это мешало есть.
И что это за зеленоватая кашица у него в тарелке? Бен с подозрением потыкал ее вилкой и отставил в сторону, так и не попробовав.
Кусок говядины тоже не вызывал особого доверия, но был слишком мал, чтобы всерьез повредить желудку, и Бен решил рискнуть. Он легкомысленно не обратил внимания на соус густо-багрового цвета, в котором покоился означенный кусок, и, отправив мясо в рот, немедленно пожалел о своей ошибке. Ничего более острого он в жизни своей не пробовал. Нёбо обожгло огнем, горло перехватило, на глазах выступили слезы. Если здесь так кормят, то что же будет в Канзас-Сити? Нет, такая жизнь не для него. Это точно. Пусть он как был, так и останется навсегда неотесанной деревенщиной, но травить себя не позволит.
Десса отдавала дань первому за долгое время приличному ужину и не сразу поняла, что с Беном творится что-то неладное.
– В чем дело, Бен? – спросила она. – Тебе не нравится мясо?
Он сердито стряхнул с вилки недоеденный кусок назад в тарелку.
– Да как тебе сказать… Оно довольно необычное. Но ты ешь, не обращай на меня внимания.
– А почему у тебя такой вид, будто ты проглотил ежа? – рассмеялась Десса.
Он осторожно положил вилку на край тарелки.
– Здесь все другое – одежда, еда, даже воздух… И не могу сказать, что мне это по вкусу. В «Континентале», разумеется, было не так роскошно, но люди приходили туда поесть, а не пофорсить друг перед другом. Ты только посмотри на них…
Десса посмотрела. Вокруг полным ходом шел парад мод. За столиками распускались диковинные цветы женских платьев, пышные кринолины полностью скрывали кресла и заполняли проходы, создавая немалые проблемы для снующих туда-сюда официантов; мужские костюмы пестрели затейливыми галстуками и шейными платками, казавшимися экзотическими островками в кружевной пене жабо белоснежных рубашек. Лишенные эмоций, вяло текущие разговоры, пресные восхищения, светские «Ах, не может быть!», дежурные улыбки, холодные глаза… Да, конечно, в Виргиния-Сити публика и одевалась и вела себя проще, но…
– К этому быстро привыкаешь, – мудро заметила Десса. – Да и то, как ты одет, еще ни о чем не говорит.
– Вот именно, – фыркнул Бен. – Так зачем же мучить себя подобным образом?
Он указал глазами на толстяка лет пятидесяти, затянутого, как в перчатку, в короткий серый сюртук; под тройным подбородком, подпертым жестко накрахмаленным стоячим воротничком, короткую шею безжалостно перетягивал узкий шейный платок, завязанный кокетливым узлом, от чего лицо несчастного приобрело землисто-бурый оттенок, а глаза готовы были вывалиться из орбит. Для полноты картины казни через повешение не хватало только высунутого языка.
– Ты слишком строг, Бен, – покачала головой Десса. – Здесь другая жизнь, и идет она по иным законам. В чужой монастырь со своим уставом не ходят, постарайся это понять.
Он ничего ей не ответил, а про себя подумал, что с отъездом тянуть не стоит. По крайней мере у него не было ни малейшего желания принять участие в «семейном торжестве», которое наверняка устроят друзья Дессы по поводу ее возвращения. К тому времени он очень надеялся сидеть уже в поезде, направляющемся пусть на дикий, но простой и понятный Запад. Десса попала наконец в привычную ей атмосферу, он же здесь чужой, и его не должно больше волновать, что она намерена делать дальше.
Бен встал, бросил салфетку в тарелку и сказал:
– Если не возражаешь, я пойду немного пройдусь.
– Для этого тебе совершенно не обязательно спрашивать моего разрешения, – довольно сухо ответила она. – Поступай как хочешь, а я поднимусь к себе и лягу спать.
Он кивнул и направился к выходу, старательно обходя пышные кринолины дам.
Дессу охватило чувство одиночества и жалости к себе. Бен даже не пытался понять эту другую, незнакомую ему жизнь. Почему она, оказавшись в Виргиния-Сити, смогла сделать это, а он не может? Или не хочет? В самом деле, зачем стараться, если меньше чем через сутки возвращаться назад? Назад… Неужели он сможет бросить ее с такой же легкостью, с какой только что ушел? Да и любит ли он ее? А она его? Там, в поезде, все было легко и просто. Они оба были счастливы. Так почему же, стоило им добраться до мало-мальски цивилизованных мест, все сразу изменилось? И кто в этом виноват, он или она сама?
От обилия вопросов гудела голова, и, поднявшись в свой номер, Десса долго не могла заснуть. Что принесет ей завтрашний день? Сможет ли она научиться жить без Бена?
Бен был зол как черт, но не мог понять, на кого злится – на Дессу или на себя. И за что? Стоило им сойти с поезда, как все пошло шиворот-навыворот. Этот ленивый жирный город с его показной роскошью и глупыми нарядами подействовал на Дессу как наркотик. А на него – как рвотное. Неужели она не видит, что все здесь насквозь фальшиво и лицемерно? Неужели это холеное, обрюзгшее от безделья «общество» и в самом деле так ей дорого? Как так вышло, что садился он в поезд с одной Дессой Фоллон, а сошел с другой?
Вопросы всплывали один за другим, и Бен почувствовал настоятельную необходимость промочить горло. Он свернул за угол и увидел широкую полосу веселого золотистого света, прорезавшую сгущающиеся на улице сумерки. Из распахнутых дверей долетали звуки голосов и звон стаканов. Ноги сами привели его туда, куда надо.
Бармен нацедил ему кружку пива, и он прошел в дальний конец заведения, где за несколькими столами шла оживленная игра в покер. Бен сел и стал наблюдать.
– Ну, док, отвечаешь или уходишь? – спросил банкомет седовласого джентльмена с моноклем и толстой золотой цепочкой на жилетке, обтягивавшей довольно объемистый живот.
– Я думаю.
– Похвальное занятие, – буркнул сидящий рядом с Беном молодой человек с грубым и наглым лицом. – Ночи хватит?
Бен заглянул в его карты и увидел три тройки и два валета – фул-хауз.
– И сколько я должен ответить? – спросил док, постукивая пальцами по стопке голубых фишек.
– Сотню. Давай, старина, решайся, – нетерпеливо заерзал молокосос.
Бен закашлялся, якобы поперхнувшись пивом, надеясь, что док поймет этот старый, как мир, знак и бросит карты. Раз он так долго думает, значит, похвастаться ему особо нечем и, следовательно, фул-хауз не побить.
– Ухожу, – вздохнул док.
Бен посмотрел на второго игрока, судя по обветренному загорелому лицу, простой широкополой шляпе и холщовым штанам с подтяжками – фермера. Тот ответил ему понимающим взглядом и тоже швырнул карты на стол:
– И я.
Молокосос с досадой сгреб скудный банк – он явно рассчитывал на более крупный выигрыш – и злобно зыркнул на Бена:
– Когда я играю, мистер, я не люблю, чтобы рядом кто-то сидел. Иди пей свое пиво куда-нибудь еще.
Бен был не в том настроении, чтобы ввязываться в выяснение отношений с этим нахальным юнцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
И что это за зеленоватая кашица у него в тарелке? Бен с подозрением потыкал ее вилкой и отставил в сторону, так и не попробовав.
Кусок говядины тоже не вызывал особого доверия, но был слишком мал, чтобы всерьез повредить желудку, и Бен решил рискнуть. Он легкомысленно не обратил внимания на соус густо-багрового цвета, в котором покоился означенный кусок, и, отправив мясо в рот, немедленно пожалел о своей ошибке. Ничего более острого он в жизни своей не пробовал. Нёбо обожгло огнем, горло перехватило, на глазах выступили слезы. Если здесь так кормят, то что же будет в Канзас-Сити? Нет, такая жизнь не для него. Это точно. Пусть он как был, так и останется навсегда неотесанной деревенщиной, но травить себя не позволит.
Десса отдавала дань первому за долгое время приличному ужину и не сразу поняла, что с Беном творится что-то неладное.
– В чем дело, Бен? – спросила она. – Тебе не нравится мясо?
Он сердито стряхнул с вилки недоеденный кусок назад в тарелку.
– Да как тебе сказать… Оно довольно необычное. Но ты ешь, не обращай на меня внимания.
– А почему у тебя такой вид, будто ты проглотил ежа? – рассмеялась Десса.
Он осторожно положил вилку на край тарелки.
– Здесь все другое – одежда, еда, даже воздух… И не могу сказать, что мне это по вкусу. В «Континентале», разумеется, было не так роскошно, но люди приходили туда поесть, а не пофорсить друг перед другом. Ты только посмотри на них…
Десса посмотрела. Вокруг полным ходом шел парад мод. За столиками распускались диковинные цветы женских платьев, пышные кринолины полностью скрывали кресла и заполняли проходы, создавая немалые проблемы для снующих туда-сюда официантов; мужские костюмы пестрели затейливыми галстуками и шейными платками, казавшимися экзотическими островками в кружевной пене жабо белоснежных рубашек. Лишенные эмоций, вяло текущие разговоры, пресные восхищения, светские «Ах, не может быть!», дежурные улыбки, холодные глаза… Да, конечно, в Виргиния-Сити публика и одевалась и вела себя проще, но…
– К этому быстро привыкаешь, – мудро заметила Десса. – Да и то, как ты одет, еще ни о чем не говорит.
– Вот именно, – фыркнул Бен. – Так зачем же мучить себя подобным образом?
Он указал глазами на толстяка лет пятидесяти, затянутого, как в перчатку, в короткий серый сюртук; под тройным подбородком, подпертым жестко накрахмаленным стоячим воротничком, короткую шею безжалостно перетягивал узкий шейный платок, завязанный кокетливым узлом, от чего лицо несчастного приобрело землисто-бурый оттенок, а глаза готовы были вывалиться из орбит. Для полноты картины казни через повешение не хватало только высунутого языка.
– Ты слишком строг, Бен, – покачала головой Десса. – Здесь другая жизнь, и идет она по иным законам. В чужой монастырь со своим уставом не ходят, постарайся это понять.
Он ничего ей не ответил, а про себя подумал, что с отъездом тянуть не стоит. По крайней мере у него не было ни малейшего желания принять участие в «семейном торжестве», которое наверняка устроят друзья Дессы по поводу ее возвращения. К тому времени он очень надеялся сидеть уже в поезде, направляющемся пусть на дикий, но простой и понятный Запад. Десса попала наконец в привычную ей атмосферу, он же здесь чужой, и его не должно больше волновать, что она намерена делать дальше.
Бен встал, бросил салфетку в тарелку и сказал:
– Если не возражаешь, я пойду немного пройдусь.
– Для этого тебе совершенно не обязательно спрашивать моего разрешения, – довольно сухо ответила она. – Поступай как хочешь, а я поднимусь к себе и лягу спать.
Он кивнул и направился к выходу, старательно обходя пышные кринолины дам.
Дессу охватило чувство одиночества и жалости к себе. Бен даже не пытался понять эту другую, незнакомую ему жизнь. Почему она, оказавшись в Виргиния-Сити, смогла сделать это, а он не может? Или не хочет? В самом деле, зачем стараться, если меньше чем через сутки возвращаться назад? Назад… Неужели он сможет бросить ее с такой же легкостью, с какой только что ушел? Да и любит ли он ее? А она его? Там, в поезде, все было легко и просто. Они оба были счастливы. Так почему же, стоило им добраться до мало-мальски цивилизованных мест, все сразу изменилось? И кто в этом виноват, он или она сама?
От обилия вопросов гудела голова, и, поднявшись в свой номер, Десса долго не могла заснуть. Что принесет ей завтрашний день? Сможет ли она научиться жить без Бена?
Бен был зол как черт, но не мог понять, на кого злится – на Дессу или на себя. И за что? Стоило им сойти с поезда, как все пошло шиворот-навыворот. Этот ленивый жирный город с его показной роскошью и глупыми нарядами подействовал на Дессу как наркотик. А на него – как рвотное. Неужели она не видит, что все здесь насквозь фальшиво и лицемерно? Неужели это холеное, обрюзгшее от безделья «общество» и в самом деле так ей дорого? Как так вышло, что садился он в поезд с одной Дессой Фоллон, а сошел с другой?
Вопросы всплывали один за другим, и Бен почувствовал настоятельную необходимость промочить горло. Он свернул за угол и увидел широкую полосу веселого золотистого света, прорезавшую сгущающиеся на улице сумерки. Из распахнутых дверей долетали звуки голосов и звон стаканов. Ноги сами привели его туда, куда надо.
Бармен нацедил ему кружку пива, и он прошел в дальний конец заведения, где за несколькими столами шла оживленная игра в покер. Бен сел и стал наблюдать.
– Ну, док, отвечаешь или уходишь? – спросил банкомет седовласого джентльмена с моноклем и толстой золотой цепочкой на жилетке, обтягивавшей довольно объемистый живот.
– Я думаю.
– Похвальное занятие, – буркнул сидящий рядом с Беном молодой человек с грубым и наглым лицом. – Ночи хватит?
Бен заглянул в его карты и увидел три тройки и два валета – фул-хауз.
– И сколько я должен ответить? – спросил док, постукивая пальцами по стопке голубых фишек.
– Сотню. Давай, старина, решайся, – нетерпеливо заерзал молокосос.
Бен закашлялся, якобы поперхнувшись пивом, надеясь, что док поймет этот старый, как мир, знак и бросит карты. Раз он так долго думает, значит, похвастаться ему особо нечем и, следовательно, фул-хауз не побить.
– Ухожу, – вздохнул док.
Бен посмотрел на второго игрока, судя по обветренному загорелому лицу, простой широкополой шляпе и холщовым штанам с подтяжками – фермера. Тот ответил ему понимающим взглядом и тоже швырнул карты на стол:
– И я.
Молокосос с досадой сгреб скудный банк – он явно рассчитывал на более крупный выигрыш – и злобно зыркнул на Бена:
– Когда я играю, мистер, я не люблю, чтобы рядом кто-то сидел. Иди пей свое пиво куда-нибудь еще.
Бен был не в том настроении, чтобы ввязываться в выяснение отношений с этим нахальным юнцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77