– Там за дверью миссис Блейр. Хочет с тобой поговорить.
– Кто?!
– Миссис Блейр, жена преподобного Блейра, нашего священника. У тебя что-то с памятью, Роуз?
Роуз невольным жестом поправила прическу и одернула свое крикливо-яркое платье с более чем откровенным вырезом.
– Как ты думаешь, что ей надо? – почти испуганно спросила она.
– Понятия не имею, но, если ты не захочешь выйти к ней, я могу пойти и спросить. Но могу сказать тебе совершенно точно прямо сейчас: она пришла не танцевать.
Роуз усмехнулась и решительно направилась к двери; Бен поспешил следом, но все же упустил большую часть произнесенной скрипучей скороговоркой приветственной речи миссис Блейр:
– …сюда на минутку. Нам надо поговорить.
– Что ж, – ответила Роуз и распахнула перед ней одну из низких створок двери, – раз надо, значит, надо. Входите, буду рада угостить вас кружкой пива.
Бен покачал головой: Роуз не следовало этого говорить. Молли Блейр надменно вздернула подбородок:
– Я бы сочла это оскорблением.
Она была именно такой, какой принято изображать жен провинциальных священников: песочные волосы, собранные в тугой пучок на макушке, маленькие бесцветные глазки, плотно сжатые тонкие губы с опущенными уголками, острый подбородок и тонкая, как у цыпленка, шея. В ее лице не было ничего примечательного, если не считать, конечно, длинного острого носа с неестественно большими ноздрями. Даже если бы ей и разрешили быть красивой, она бы не смогла.
– Но, миссис Блейр, – пожала плечами Роуз, – если вы считаете для себя оскорбительным переступить порог моего дома, то нам нечего больше сказать друг другу.
Драконьи ноздри благочестивой женщины раздулись так, словно из них вот-вот готов был повалить дым, а затем и появиться пламя.
– Отлично, значит, мне придется высказать вам все прямо отсюда. Я… то есть мы, порядочные женщины, почитающие святую церковь, хотим видеть наш замечательный город свободным от заведений, подобных вашему, равно как и от посещающего их сброда. Мы намерены сделать Виргиния-Сити достойным, спокойным местом, в котором люди могли бы жить, не опасаясь за нравственность своих детей. Местом, где не надо закрывать своим малолетним сыновьям и дочерям глаза и уши всякий раз, когда выходишь с ними на улицу. Настало время вам и вашим блудницам убраться отсюда!
Похоже, Молли Блейр всерьез полагала, что если произносить подобные фразы замогильным голосом, глядя при этом горящим взором не в глаза собеседнице, а куда-то поверх ее плеча, то они возымеют немедленное действие: Роуз, рыдая и ломая руки, упадет на колени и уползет в ночь, за ней тем же путем дружно изыдут все ее блудницы, после чего в доме, ставшем, разумеется, собственностью церкви, можно будет отслужить благодарственный молебен.
Ее пламенная речь действительно имела некоторый результат. Услышав завывания под дверью, все служащие сгрудились за спиной Бена, молча, но не без любопытства досмотрели спектакль до конца и вернулись к своим делам: бармен – к пивному крану, музыканты – к инструментам, а «блудницы» – на площадку для танцев. Среди клиентов послышался смех, и взоры, бросаемые ими в сторону жрицы нравственности, послужили весьма выразительным послесловием к ее выступлению.
– Ну и ведьма! – Роуз так раскраснелась от смеха, что румяна на ее щеках стали выглядеть бледными пятнами. – Надо же явиться сюда с такой белибердой, да еще и ночью! На кой черт ей это понадобилось, Бен?
– Не знаю, – ответил тот, задумчиво теребя край своей шляпы. – Она глупа как пень, но мы догадывались об этом и раньше. Знаешь, во всей ее трескотне мне очень не понравилось слово «мы». Похоже, Роуз, тебя ждут неприятности. Но не стоит принимать это близко к сердцу: спроси любого мужика, кого бы он выбрал – ее или тебя, и ты поймешь, что я прав. Перед тобой никто не в силах устоять.
– Иди ты к черту, Бен Пул! – фыркнула Роуз. – Забирайся под свою телегу, накройся драной попоной, и спокойных тебе снов! Впрочем, если тебе надоело общество лошадей, дорогу сюда ты знаешь.
Продолжая посмеиваться, Бен пересек улицу и направился к постоялому двору, где его ждала постель. Он предвидел, что Молли Блейр и ее армия святош-доброхотов не скоро отцепятся от Роуз, но в конце концов Роуз разнесет их в пух и прах. А на это, что ни говори, стоило посмотреть!
6
На следующее утро Дессу разбудил мерный гул церковного колокола. Проснувшись, она не сразу поняла, где находится, но вершины далеких гор, маячащие в квадрате открытого окна, сразу напомнили ей об этом. Прошлым вечером девушка не стала опускать шторы и теперь лежала, наслаждаясь бездонной голубизной неба и ярким солнечным светом. День начинался хорошо.
Похороны остались позади, и это вызывало в ней чувство облегчения. Возможно, люди и специально придумали такую долгую и пышную церемонию погребения, чтобы потом вздохнуть свободнее, не стыдясь этого. Установленный ритуал очищал душу и сердце, позволял достойно, как и полагается цивилизованному человеку, разделить свое горе с другими, но чтобы завершить все предписываемые им формальности, Дессе надо было появиться в церкви.
Наспех ополоснувшись, она задумчиво посмотрела на свое траурное платье. Для посещения церкви оно подходило как нельзя лучше. Другое дело – то, что обычно носят под ним. Десса с трудом заставила себя смириться с пошлым шелковым нижним бельем, но решительно отложила в сторону черный надушенный корсет, сплошь состоящий из кружев и ленточек. Надеть такое в церковь она никак не могла, даже зная, что его там все равно никто не увидит.
Вчера, когда Роуз помогала ей одеться к похоронам, Десса была не в том состоянии, чтобы придирчиво изучать каждую деталь туалета и тем более спорить. Но сегодня она снова стала самой собой. Сегодня она ни за что не наденет этот позорный корсет, принадлежавший ранее одной из «девочек» Роуз, быть может, даже той самой Вирджи, к которой так спешил тогда Бен Пул. Неужели Бену могут нравиться женщины, носящие такие корсеты?
Долго раздумывать времени не было: она могла опоздать к службе. Девушка быстро причесалась, влезла в черное платье, отыскала одолженные у кого-то туфли и черную шляпку и выскользнула из комнаты.
Мама вряд ли одобрила бы ее вид: волосы толком не уложены, платье недостаточно отглажено… Да и врываться в церковь после начала службы не принято… При мысли о родителях к глазам Дессы вновь подступили слезы, но она решительно вскинула голову, не поддаваясь им. Сегодня был первый день ее новой жизни, и начинать его с рыданий ей совершенно не хотелось.
На лестничной площадке девушка на мгновение остановилась, а потом стала осторожно спускаться, придерживая одной рукой шляпку, другой – подол длинного платья и внимательно глядя под ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77