.. Левицкий ушел, а она все клокотала. «Дура какая! Дура ненормальная! Правильно Ледовских сказал: идиотка! Это неужели меня надо было по башке стукнуть, чтобы я привела в порядок собственные мысли! Ведь, скорее всего, правда уже была сказана! Я ее слышала! Просто она настолько невероятна, что поверить в нее невозможно! А почему, собственно, невероятна? А потому, что кое-кто ее вывернул наизнанку! А с помощью чего? Да с помощью писем и вывернул!»
Зашедшая спустя пять минут медсестра была удивлена миролюбивым настроем Анюты. Та послушно выпила все лекарства и согласилась на все процедуры. «Любовник ей выдал, наверное! А то смотри-ка – фифа!» – довольная, подумала медсестра.
Анюта выставила вперед руку, чтобы ей поставили капельницу. Выйти из больницы она решила как можно скорее.
* * *
Новые данные по делу об убийстве в Клязьме поступили в прокуратуру в понедельник. Данные эти были непонятные и, откровенно говоря, ненужные. Согласно им, некая дамочка, случайная знакомая Григория Ледовских, узнала о том, что у художника незадолго до смерти могла быть большая сумма денег. Сумма не уточнялась.
Буквально за неделю до смерти Игорь Ледовских сообщил священнику Крестовоздвиженской церкви, что этих денег у него больше нет. Он не сказал, что их украли, и в милицию заявлять отказался.
Теперь же, судя по показаниям этой дамочки, она обнаружила след пропавших денег: в виде новой машины, одежды и мобильного телефона. Все эти вещи за несколько дней понакупил отчисленный студент Григорий Ледовских.
Дальше шла и вовсе чертовщина. Оказывается, дамочка стала следить за Ледовских, он ее слежку заметил, стал ей угрожать, и вечером того же дня на нее был совершено покушение, что зафиксировано в протоколе и по поводу чего возбуждено отдельное дело.
И главное: данные пришли из ФСБ!
«Они-то при чем?» – недоуменно спросил молодой Квашнин.
«А ты не понял? – более опытный Иванов раздраженно дернул головой: он возился с чайником у окна. У чайника все время отходил провод. – Она их сотрудница, как пить дать! Помнишь, там какая-то путаница с письмами была? Еще терроризм подозревали. Наверное, они дело-то продолжают…»
Пришлось всерьез заниматься пропавшими деньгами. Еще не выходя из кабинета, молодой Квашнин понял, что это будет почти безнадежное дело.
Иконописец-самоучка Игорь Ледовских был не очень общительным человеком. Нельзя сказать, что он не любил людей – он их, скорее, сторонился. Основания для этого у него были.
Раннее сиротство (годы до сиротства безоблачными тоже не были), потом ужасный интернат, потом скитания непонятно где, потом тихая, спокойная, но очень бедная жизнь. О его болезни говорили мало, но было понятно, что он не родился таким искалеченным – травму получил, скорее всего, в интернате.
Прошло уже больше десяти лет с тех пор, как Игорь вышел из Фрязинского интерната, теперь здесь работали только два человека, которые его знали: директор и завпищеблоком. Разумеется, и та и другая пытались показать следователям, как у них хорошо живется: как питательно кормят, как правильно воспитывают, как отремонтирована столовая, какие закуплены парты и компьютеры. Однако уже то, что за десять лет почти полностью сменился персонал, было плохим признаком: из хороших мест люди не бегут даже при маленьких зарплатах.
Серо, тоскливо, ужасно было в интернате. В коридорах пахло подгоревшей капустой, в библиотеке стояло книг пятьдесят, не больше, во дворе не было видно ни одного турника.
Однако по директорским словам выходило все очень даже неплохо. Она вообще не столько рассказывала об Игоре Ледовских (у следователей сложилось впечатление, что директор его не помнит или делает вид, что не помнит), сколько оправдывалась – и оправдывалась привычными, давным-давно заученными словами: «на вверенном мне объекте за последнюю декаду…» и так далее. Муторно было слушать.
Зато повезло на выходе. Мужчина-сторож, бодрый старичок лет восьмидесяти, давно прислушивавшийся к ним, вдруг встрял в разговор. «А я его прекрасно помню!» – сказал он.
Директор попыталась остаться, но Иванов непреклонно отсек ее рукой. Они пошли со стариком к калитке.
– Что с Игорем случилось? – спросил тот.
– Его убили.
– Этого следовало ожидать, – старик помолчал, порылся в карманах, глянул на следователя беспомощно. Тот понял, вынул пачку сигарет.
Старик прикурил, жадно затянулся. В груди у него что-то клокотало, булькало, сипело. Вряд ли ему можно было курить.
– Почему? – не выдержал паузы Квашнин.
– Он был как воронка! – неожиданно сказал старик и для иллюстрации изобразил рукой спираль. Дым от сигареты закрутился, и действительно сизая, тающая воронка образовалась между ними и калиткой. – Вообще-то, он был задуман святым. Я знаю, что говорю. Я пришел к Богу через такие овраги, такие буреломы!.. Этот Игорь – он был маленьким солнечным коридором, понимаете? Он открывал вход к свету!
– У вас что – высшее образование? – спросил Иванов с такой недоброй подозрительностью, словно бы спрашивал о судимости. Впрочем, интересоваться судимостью необходимости не было: то, что она у старика имелась, было буквально написано у него на лбу.
– И не одно, – усмехнулся старик. – У меня два высших образования. И докторская степень заодно… Я политический, вообще-то. Бывший ученый… Религиозный философ, если вы понимаете, что это… Ну, обычная история. Отсидел и отсидел: полстраны отсидело. Но я взялся за такие эксперименты с разумом… – он вдруг помрачнел, словно туча набежала на несуществующее солнце и тень покрыла не только его лицо, но и весь двор. Следователям захотелось поежиться. – В общем, еле выкарабкался. С тех пор я уверен: дьявол реален. Реален в средневековом смысле! То есть буквально состоит из плоти и крови! И он ходит по земле, знаете? Он соблазняет, он шепчет, он предлагает легкие пути. И он ненавидит свет! Когда он видит свет, его корежит! Как вампира! В последнее время этот гражданин перестал стесняться вообще! Он дошел до того, что поменял плюсы на минусы, он убедил людей в том, что добро – это зло, а зло – это добро. Он так задурил всем голову, что уже стыдно проповедовать добро, стыдно быть добрым! Я просто слышу его шепот в каждой песне, каждом лозунге, каждом телевизионном интервью! В каждой книге теперь я его встречаю! Везде слышен этот, как он теперь называется? Бэк-вокал… Его бэк-вокал.
«Сумасшедший!» – догадался Иванов.
– Я не сумасшедший! – вслух возразил старик. – Если вы об этом подумали… Когда с трибуны говорят: «главное деньги» – что это? Когда на каждом угле пишут: «аборт в день обращения, на любом сроке» – что это?! Когда кто-то ворует у сирот и при этом ссылается на открытия науки, свидетельствующие о том, что мы живем один раз – то это как?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63