Я не нахожу ответа.
— У тебя нет ответа, а у меня — целых два. — оказывается, Иггельд уже поразмышлял, предвидя суть вопроса воспитанника. Возможно, ведун просто заставил, заодно, привести беспорядочный рой мыслей в голове отрока в стройный, подобно воинскому, ряд. — Итак, первое. Долго продолжающаяся, близкая к нестерпимой, боль может привести к двум результатам. Первый — особое телесное состояние, когда кожа бледнеет, покрывается холодным потом, сердце бьется быстро, но пульс очень слабый. Тоже самое случается со многими тяжелоранеными после боя. Обрати внимание — не сразу после ранения, а чуть погодя. Помогает опий, согревание… Так, оставим лекарские дела. Если юношу доводят до такого, скорее всего, он — умрет. Смысл тут — отсеять тех, кто не перенесет ранений. Другой исход долгой чрезмерной боли — юноша как бы уходит в другой мир, ощущая себя в яви лишь равнодушным свидетелем мучений собственного тела. Боль как бы уходит. Нередко дух долетает до врат нави, испытуемому являются души предков… Переход от мальчика к юноше — это временное посещение нави, причащение тем светом. Ну, у яги причащаешься навьей пищей, получаешь тайное имя, по которому тебя знают только в мире духов, да в княжестве Вия. Повторю первый ответ. Причащение к нави с помощью боли.
— А второй?
— Второй, увы, касается нас непосредственно, — громкий стариковский вздох, — ты совершенно правильно вцепился в этот обряд, молодец! Дух испытывающего беспримерную боль мальчика может не уйти слишком далеко, опытный колдун не допусти этого. Отрок беззащитен в такой момент не только телесно, но и духовно. Избивая, мучая до полного отупения, ведун может затем оставить уже в душе мальчика своего рода надпись, внушить страх на всю жизнь, застолбить место бога… Короче, если в дальнейшем от мальчика, ставшего мужем, даже стариком с внуками, что-то потребуется — колдуну стоит слов сказать — и тот, кого Белый Ведун мучил, на ремнях из собственной кожи подвешивая, все исполнит. Теперь ясно?
— Все мужчины, что за Гремячей живут — рабы Белого Ведуна?
— Не сознающие этого… — добавил Иггельд, направляя жеребца чуть левее. Неожиданно старик резко притормозил, скакун аж встал на дыбы. Младояр, хоть и отреагировал достаточно быстро, все-таки столкнулся с наставником, благо, удержался в седле. — Это для нас!
Можно было и не указывать, княжич уже заметил тоненькую нить, натянутую в сажени от земли. Только на всадника! Подросток повертел головой, ища самострел — ни права, ни слева!
Иггельд спешился, Младояр тоже выпрыгнул из седла на мягкий зеленый мох. Обошли вокруг — вот они луки-самострелы, целых два, стрелки короткие, наконечники — как иглы острые с зазубринами. Такой не убьешь, но поранишь непременно, если не повезет — и через брони кольнет. Иггельд озирался — нет ли кого поблизости, может — здесь еще и засада? Вроде — никого…
— Поставлена для всадника, — сказал Младояр.
— И так понятно, — оборвал его Иггельд.
— Стрелы отравлены.
— Разумеется, — кивнул лекарь, — молочайный яд, запах выдает.
— Поставлено на нас! — закончил княжич.
— Что-то не разгляжу, на одной написано — Млад, а на другой — Игг?
— Луки прикрыты толстым стволом ели, причем их легко увидеть, если ехать на Крутен, но для отправляющихся по направлению к Гремячей речке стрел не заметить, — объяснил паренек, потянувшись, было, к стреле.
— Ты уверен, что дерево тоже не отравлено?
Младояр отдернул руку.
— А как же тогда заряжали самострел?
— В перчатках, само собой… — объяснил Иггельд, затем покачал головой, добавив со вздохом, — А разряжать все одно придется!
* * *
Два дерева впереди оказались срублены, густая хвоя крон напрочь перекрывали тропу. Слева буерак, справа, через полсотни шагов — кусты, посреди коих — видать уже кто-то продирался, намекая — вот тропинка. Что это засада, и старик, и юноша поняли без слов. Младояр извлек лук, изготовил стрелу. Воины спешились, да ринулись вперед, чуть пригнувшись. Мгновение — и оба притаились за деревьями. Ожидание. Кто не выдержит первым — они или те, кто там, в сплошном зеленом месиве кустарника? Птиц не слышно — кто-то есть! Через некоторое время из кустов донесся негромкий хрип. Молниеносно выпустив стрелу, Младояр вновь спрятался за деревом. Возня в кустах. Иггельд перекатился поближе, укрылся за поваленным стволом, вгляделся в кусты. Рука старика так и мелькнула — брошенный нож знал свою цель — глухой стон. Млад тут же выпустил еще одну стрелу, как раз там, где зашевелились зеленые ветки. Вновь возня — и прямо из кустов вывалился, как медведь, огромный человечище. Мало того, что ростом в сажень с парой вершков, еще и такой широкоплечий да толстый, не человек — бычий пузырь надутый! В руках — дубина, из брюха стрела торчит, а харя — что маска застывшая. Понятное дело, иные пустоглазые боли не чуют. Вслед богатырю выступили еще двое, с длинными ножами. Толстяк уставился пустым взглядом на Иггельда, да пошел на лекаря, замахиваясь огромной суковатой дубиной. Правее пошел другой мертвяк. Третий направился к Младояру. Старик легко перекатился налево, привстав — ведун перекувырнулся через голову, не выпуская из рук мечей, вот его седые волосы блеснули позади обоих. Толстяк поворачивался медленно, Иггельд успел ткнуть острием длинного клинка здоровяку под правое колено, и, не дожидаясь результата — встретил развернувшегося пустоглаза, того, что поменьше, лицом к лицу. Глупый замах длинного ножа легко отбит коротким кривым клинком, что держал Иггельд в левой руке, длинный меч правой делает свое дело — голова врагадер держится теперь только на хребте, вся мягкая часть шеи перерезана. Иггельд рассчитал, как всегда, верно — здоровяк завалился направо, не мешаясь. Осталось немногое — умертвить лежащего, что ведун проделал походя.
«Никогда не играй с врагом, даже если у него нет шансов против тебя!» — мелькнуло в сознании Младояра, едва подросток понял, что у нападавшего на него пустоглаза нет никаких шансов, хоть он и на голову выше, и сильнее, небось. Движения замедленны, броней нет и в помине, с таким ножом супротив меча княжича и делать нечего. «Но я могу спотыкнуться, упасть. Нет, никакого риска!» — отрезвил себя паренек. Прыжок налево, вот правая нога отставлена чуть назад, левая быстро вперед, правая за ней, стремительный боевой танец, столь много раз повторенный на учениях. Враг вертит безмозглой башкой, уши красные — еще бы, только что жертва была перед ним, а вот — уже и скрылась из глаз! Младояр позволил себе удар с замахом. Увы, разрубить по-богатырски, так, чтобы надвое от шеи и до паха — не получилось, но удар нанес смертельный…
— Моих три, — Иггельд нашел в кустах еще одного мертвяка, прямо над ямкой между ключиц торчала рукоять стариковского ножа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— У тебя нет ответа, а у меня — целых два. — оказывается, Иггельд уже поразмышлял, предвидя суть вопроса воспитанника. Возможно, ведун просто заставил, заодно, привести беспорядочный рой мыслей в голове отрока в стройный, подобно воинскому, ряд. — Итак, первое. Долго продолжающаяся, близкая к нестерпимой, боль может привести к двум результатам. Первый — особое телесное состояние, когда кожа бледнеет, покрывается холодным потом, сердце бьется быстро, но пульс очень слабый. Тоже самое случается со многими тяжелоранеными после боя. Обрати внимание — не сразу после ранения, а чуть погодя. Помогает опий, согревание… Так, оставим лекарские дела. Если юношу доводят до такого, скорее всего, он — умрет. Смысл тут — отсеять тех, кто не перенесет ранений. Другой исход долгой чрезмерной боли — юноша как бы уходит в другой мир, ощущая себя в яви лишь равнодушным свидетелем мучений собственного тела. Боль как бы уходит. Нередко дух долетает до врат нави, испытуемому являются души предков… Переход от мальчика к юноше — это временное посещение нави, причащение тем светом. Ну, у яги причащаешься навьей пищей, получаешь тайное имя, по которому тебя знают только в мире духов, да в княжестве Вия. Повторю первый ответ. Причащение к нави с помощью боли.
— А второй?
— Второй, увы, касается нас непосредственно, — громкий стариковский вздох, — ты совершенно правильно вцепился в этот обряд, молодец! Дух испытывающего беспримерную боль мальчика может не уйти слишком далеко, опытный колдун не допусти этого. Отрок беззащитен в такой момент не только телесно, но и духовно. Избивая, мучая до полного отупения, ведун может затем оставить уже в душе мальчика своего рода надпись, внушить страх на всю жизнь, застолбить место бога… Короче, если в дальнейшем от мальчика, ставшего мужем, даже стариком с внуками, что-то потребуется — колдуну стоит слов сказать — и тот, кого Белый Ведун мучил, на ремнях из собственной кожи подвешивая, все исполнит. Теперь ясно?
— Все мужчины, что за Гремячей живут — рабы Белого Ведуна?
— Не сознающие этого… — добавил Иггельд, направляя жеребца чуть левее. Неожиданно старик резко притормозил, скакун аж встал на дыбы. Младояр, хоть и отреагировал достаточно быстро, все-таки столкнулся с наставником, благо, удержался в седле. — Это для нас!
Можно было и не указывать, княжич уже заметил тоненькую нить, натянутую в сажени от земли. Только на всадника! Подросток повертел головой, ища самострел — ни права, ни слева!
Иггельд спешился, Младояр тоже выпрыгнул из седла на мягкий зеленый мох. Обошли вокруг — вот они луки-самострелы, целых два, стрелки короткие, наконечники — как иглы острые с зазубринами. Такой не убьешь, но поранишь непременно, если не повезет — и через брони кольнет. Иггельд озирался — нет ли кого поблизости, может — здесь еще и засада? Вроде — никого…
— Поставлена для всадника, — сказал Младояр.
— И так понятно, — оборвал его Иггельд.
— Стрелы отравлены.
— Разумеется, — кивнул лекарь, — молочайный яд, запах выдает.
— Поставлено на нас! — закончил княжич.
— Что-то не разгляжу, на одной написано — Млад, а на другой — Игг?
— Луки прикрыты толстым стволом ели, причем их легко увидеть, если ехать на Крутен, но для отправляющихся по направлению к Гремячей речке стрел не заметить, — объяснил паренек, потянувшись, было, к стреле.
— Ты уверен, что дерево тоже не отравлено?
Младояр отдернул руку.
— А как же тогда заряжали самострел?
— В перчатках, само собой… — объяснил Иггельд, затем покачал головой, добавив со вздохом, — А разряжать все одно придется!
* * *
Два дерева впереди оказались срублены, густая хвоя крон напрочь перекрывали тропу. Слева буерак, справа, через полсотни шагов — кусты, посреди коих — видать уже кто-то продирался, намекая — вот тропинка. Что это засада, и старик, и юноша поняли без слов. Младояр извлек лук, изготовил стрелу. Воины спешились, да ринулись вперед, чуть пригнувшись. Мгновение — и оба притаились за деревьями. Ожидание. Кто не выдержит первым — они или те, кто там, в сплошном зеленом месиве кустарника? Птиц не слышно — кто-то есть! Через некоторое время из кустов донесся негромкий хрип. Молниеносно выпустив стрелу, Младояр вновь спрятался за деревом. Возня в кустах. Иггельд перекатился поближе, укрылся за поваленным стволом, вгляделся в кусты. Рука старика так и мелькнула — брошенный нож знал свою цель — глухой стон. Млад тут же выпустил еще одну стрелу, как раз там, где зашевелились зеленые ветки. Вновь возня — и прямо из кустов вывалился, как медведь, огромный человечище. Мало того, что ростом в сажень с парой вершков, еще и такой широкоплечий да толстый, не человек — бычий пузырь надутый! В руках — дубина, из брюха стрела торчит, а харя — что маска застывшая. Понятное дело, иные пустоглазые боли не чуют. Вслед богатырю выступили еще двое, с длинными ножами. Толстяк уставился пустым взглядом на Иггельда, да пошел на лекаря, замахиваясь огромной суковатой дубиной. Правее пошел другой мертвяк. Третий направился к Младояру. Старик легко перекатился налево, привстав — ведун перекувырнулся через голову, не выпуская из рук мечей, вот его седые волосы блеснули позади обоих. Толстяк поворачивался медленно, Иггельд успел ткнуть острием длинного клинка здоровяку под правое колено, и, не дожидаясь результата — встретил развернувшегося пустоглаза, того, что поменьше, лицом к лицу. Глупый замах длинного ножа легко отбит коротким кривым клинком, что держал Иггельд в левой руке, длинный меч правой делает свое дело — голова врагадер держится теперь только на хребте, вся мягкая часть шеи перерезана. Иггельд рассчитал, как всегда, верно — здоровяк завалился направо, не мешаясь. Осталось немногое — умертвить лежащего, что ведун проделал походя.
«Никогда не играй с врагом, даже если у него нет шансов против тебя!» — мелькнуло в сознании Младояра, едва подросток понял, что у нападавшего на него пустоглаза нет никаких шансов, хоть он и на голову выше, и сильнее, небось. Движения замедленны, броней нет и в помине, с таким ножом супротив меча княжича и делать нечего. «Но я могу спотыкнуться, упасть. Нет, никакого риска!» — отрезвил себя паренек. Прыжок налево, вот правая нога отставлена чуть назад, левая быстро вперед, правая за ней, стремительный боевой танец, столь много раз повторенный на учениях. Враг вертит безмозглой башкой, уши красные — еще бы, только что жертва была перед ним, а вот — уже и скрылась из глаз! Младояр позволил себе удар с замахом. Увы, разрубить по-богатырски, так, чтобы надвое от шеи и до паха — не получилось, но удар нанес смертельный…
— Моих три, — Иггельд нашел в кустах еще одного мертвяка, прямо над ямкой между ключиц торчала рукоять стариковского ножа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105