— Вот метка медведя, вот след его когтей…
Несмотря на страшную усталость, всё моё существо пронизывала великая досада и злоба на то, что я заблудился и не сумел предупредить сына. Воображение рисовало мрачные картины, и я невольно прислушивался, не раздадутся ли звуки выстрелов из Маргаритина… Но был слышен только гул комаров и совиный хохот…
Кто не бывал в девственных уральских лесах, тот не поймёт, так же как не понимал и я, что можно заблудиться в полосе в три версты шириной, да ещё прорезанной двумя линиями железных дорог. Но тот, кто знает леса, эти чертовы городища, сопки да болота, тот не отнесёт мою ошибку к разряду легкомысленных. Нет, без компаса сюда соваться нечего даже опытному лесничему.
Передо мной стоял вопрос уже не о спасении сына, а о том, как выбраться из этого заколдованного леса, как избавиться хотя бы от комаров, от укусов которых и у меня, и у несчастного немца опухли лица…
В мыслях — пусто, и в дополнение ко всему, начала томить ужасная жажда.
Взошла луна, и мы тихо тронулись в путь, сами не зная куда. Шли, отмахиваясь от комаров.
Вдруг Иоганн крикнул радостным голосом:
— Герр барон, штрассе, штрассе!
И мы выходим на шоссе саженях в десяти от верстового столба.
Приглядываюсь к цифре, читаю: «Девятнадцать». Смотрю на часы — половина второго. Итак, я совершенно бесплодно проблуждал целых три с половиной часа. Теперь торопиться нечего. Закуриваю трубку и с удовольствием ложусь прямо на пыльное каменное шоссе. Мокрое платье облегает ноги, ноющие от усталости, комаров почти нет, нет и тревожных мыслей…
— Господи Боже милостивый, — твержу я, глядя в беспредельное тёмное небо, — да будет воля Твоя.
И на меня ниспало такое спокойствие, что, кажется, если бы я увидел не только тигров, львов, медведей, но даже дюжину комиссаров, то не только бы их не испугался, но и не двинулся бы с места.
Однако всё больше хотелось пить, несмотря на лёгкий предутренний ветерок, от которого моим мокрым ногам становилось не на шутку холодно. Делать нечего — надо вставать.
Взяв Иоганна под руку, я двинулся, как автомат, по знакомой дороге. Прошли пять вёрст. Появился мост через Решётку. Было ещё темно. Спустившись к речке, мы жадно припали к воде.
— А вот и моя земля, — указал я Иоганну на жалкие шесть десятин.
Иоганн восхитился моим богатством.
— Помилуйте, — прошептал он, — целых шесть десятин такой земли и такого леса…
* * *
Уже рассвело, когда я подходил к усадьбе Маргаритино, с трепетом думая о судьбе сына.
На застеклёной террасе ещё горел огонь, в окнах торчали незнакомые головы.
Я направился во флигель и залез под полог на кровать сына. Вот где блаженство!.. Неожиданно возле меня очутился мой верный пёс Трамсик, выказывающий визгами и лизанием моего лица свою неподдельную радость и дружбу.
Дверь отворилась и вошла Маргарита Викторовна.
— Владимир Петрович, это вы?
— Я.
— Ну, слава Богу. Я вас увидала, но никто из комиссаров вас не заметил. Сейчас же бегите в лес, а то вас арестуют. Владимир Михайлович и Володя успели убежать, а Толя и Боря с ними отлично беседуют. Обыск закончился благополучно…
— Ну нет, я никуда не убегу — мочи нет. Пусть лучше арестуют, — не то наяву, не то во сне ответил я. — Принесите, ради Бога, холодного молока…
Выпив залпом два стакана, я залез под одеяло, и приятная дремота охватила моё усталое тело. Ведь, шутка ли сказать, за небольшими отдыхами я пробыл на ногах более двенадцати часов и, значит, сделал от тридцати шести до сорока вёрст по ужасной дороге!
Однако, как ни был я утомлен, всё же сознание близкой опасности гнало сон, и время от времени я высовывал голову из-под полога и через окошко старался рассмотреть, что происходит на террасе.
Дверь отворилась, и вбежала Оля Имшенецкая.
— Слава Богу, всё благополучно: закладывают лошадей. Они всё поджидали вас, но решили, что вы вернулись в город.
Убежала.
На дворе уже светало… Из усадьбы вышли «товарищи» с винтовками. Лениво волоча приклады по земле, они направились к флигелю. Один из них взошёл на крыльцо. Запрыгала щеколда в запоре. Ну, теперь я пропал… Схватил Трамсика за морду, чтобы не смел лаять… Но чудо свершилось! Почему-то дверь, так легко открывающуюся, комиссар не открыл, сойдя ленивой походкой с крылечка и направившись обратно в дом.
Слава Богу!
С комиссарами из усадьбы выехал и дворник Фёдор.
Слава Богу, мы спасены!
* * *
Хозяин заимки, Владимир Михайлович Имшенецкий, был человек практичный, не без хитрецы. Дабы спасти свою заимку, он с ранней весны начал хлопотать в Екатеринбургском, Исетском и Решётском совдепах о разрешении организовать сельскохозяйственную коммуну. После уплаты мзды его хлопоты увенчались успехом… Коммуна была разрешена. В члены была записана вся семья Имшенецких, моя и, для большей демократичности, дворник Фёдор и два плотника. Мы честь честью заказали бланки, печать и выдавали друг другу мандаты на право проезда в город, что тогда было запрещено. Комиссаром расписывался Имшенецкий, а секретарём — я.
Комиссаром села Решёты состоял очень умный, хозяйственный солдат-мужик и безусловно честный человек. (Был такой случай: Имшенецкий решил сделать ему подарок и преподнёс пятьсот рублей. Он спокойно выслушал и, отказавшись от мзды, предложил ему эти деньги внести в Решётскую коммуну, о чём и выдал квитанцию.) Частенько, почти каждое воскресенье, он приезжал к нам наблюдать за нашими работами и присылал крестьян посмотреть работу огородника-немца и инкубатор, который всех крестьян очень интересовал.
Вот эти-то документы, гласящие о том, что у нас коммуна, и спасли положение, сбив с толку приехавших делать обыск «товарищей»… Выяснилось, что обыск был назначен по доносу плотника Николая. Он совершенно верно указал, что у нас имеются такие запрещённые к владению предметы, как пишущая машинка, револьверы, сёдла, велосипеды и даже мотоциклетка. Имелась и мука в большем, чем полагалось, количестве, и сахар. Было чем поживиться. Но всего за несколько дней до обыска, предчувствуя грозу, наша молодёжь воспользовалась тем, что плотники перепились, сварив себе самогонку. Разобрав в лачужке плотников потолок, юноши положили на чердак мотоциклетку, велосипеды и пишущую машинку.
«Товарищи» приехали поздно ночью, голодные и злые на доносчика Николая, проглядевшего дорогу. Обыск производили тщательно, разбивали даже стены наших антресолей, но ничего не нашли, за исключением сёдел. Зайти же в хибарку плотников не догадались…
Старик Имшенецкий принял «товарищей» за меня и спросил в окно:
— Владимир Петрович, это вы?
— Из штаба Красной армии.
Он тотчас захлопнул окно, быстро оделся и через дверь, ведущую на двор, убежал в лес.
Старший его сын Володя ушёл гулять и, возвращаясь в усадьбу вместе со своим другом Виталием, заметил огонёк дымящейся папиросы дежурившего часового.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107