Ясно, что при стоимости рубля, не превышающей двадцати копеек, ничего порядочного устроить было нельзя. Тогда я решил готовить ужин не на шестьсот человек, а на восемьсот и выпустил двести почётных билетов стоимостью пятьдесят рублей каждый, а даровые билеты послал только английскому и французскому консулам.
Ругали меня за это крепко, а всё же двухсот билетов оказалось мало.
Праздник прошёл на славу. Началось всё, конечно, торжественным молебствием, затем прошёл парад войск на Соборной площади. Но, Боже мой, как мало было войск! Общее число их в Екатеринбурге не превышало пятисот человек. Это всё, что осталось в городе как резерв. За два дня до назначенного праздника красные повели наступление на Екатеринбург. Один момент был настолько тяжёл, что меня вызвал по телефону Вологовский в свой магазин, где над составлением подарков работали не на шутку встревоженные дамы. Все они просили меня поехать к командующему и узнать, в каком положении город.
Я застал командующего в вестибюле Первой женской гимназии. На мой вопрос о положении дел он радостно ответил, что опасность миновала и я могу успокоить комитетских дам. Как-то не верилось в возможность взятия Екатеринбурга красными, несмотря на то что временами, особенно ночью, слышалась артиллерийская стрельба.
После парада с трибуны бесконечной вереницей ораторов произносились речи. Пришлось, конечно, выступать и мне. Слава Богу, речи все были очень короткими, а ораторы неизменно встречались и провожались громом аплодисментов.
После речей все мы, причастные к устроению праздника, выстроились в ряд по четыре и под звуки военного оркестра под национальными флагами двинулись длинной вереницей позади войск к Общественному собранию, против которого жил хорошо мне знакомый и бывавший у меня английский консул Томас Гиндебрандович Престон. У него же остановился и французский консул.
Здесь овации по адресу союзников приняли шумный и искренний характер. Опять говорились речи, раздавались крики «ура!», а оркестр исполнял то французский, то английский и чешский гимны. Увы, нашего чудного русского гимна тогда, как и теперь, не играли, чего-то опасаясь.
Наконец толпа разошлась по кинематографам и наскоро устроенным кофейням, где и зрелища и напитки давались даром.
Центральной кофейной стала моя квартира, где всё время пришедшим гостям подавались кофе, чай и сладости. Мой зал, столовая и кабинет были набиты битком.
Главной заботой моей жены Марии Петровны являлся ужин, который решено было накрыть в клубе, на садовой площадке перед эстрадой. Столы, поставленные буквой «П», занимали более половины клубной площади. Каким чудом уда-лось жене всё это сервировать, я до сих пор понять не могу. Столы ломились от яств и были украшены не только разбросанными по столам цветами, но и большими букетами. Один был недостаток — сравнительно слабое для еды освещение, так как негде было достать должного количества дуговых фонарей. Мы ужасно опасались сильного дождя, который в этот вечер начинал накрапывать раза два.
Гвоздём ужина был крюшон, который готовил мой сын Анатолий. Крюшон был превосходный, и подавали его в несчётном количестве. В это время вин и спиртных напитков в продаже не было. Всё приходилось доставать из частных запасов буржуазии, а также из конфискованного военным ведомством.
По программе ужин должен был начаться после концерта в городском театре, куда, помимо офицерства, были приглашены почётные граждане города.
Не обошлось и без скандалов. Перед самым началом концерта в число ораторов с разрешения распорядителя концерта Атласа записался какой-то только что прибывший в Екатеринбург гражданин высокого роста, отрекомендовавшися представителем Самарского правительства.
Этот великан, выйдя на сцену, после цветистого приветствия, изобличавшего в нём недюжинного митингового оратора, начал речь, продолжавшуюся более часа. Каждая фраза была шедевром провокаторского искусства. Всё, что он говорил, можно было понять различно — и за и против чехов, и за и против союзников. Для меня становилось ясным, что это один из тех ораторов, которых выставляют «товарищи» с целью затянуть время и сорвать митинг. К сожалению, Атлас не догадался распорядиться дать занавес. Митинг затянулся, и я, отказавшись от данного мне слова, уехал в клуб на помощь жене.
В клубе меня обступили распорядители с просьбой усилить контроль за входящей публикой, которая, несмотря на протесты контролёров, врывалась силой. Прибегали с заявлениями, что офицеры перелезают через забор. Многие из непрошеных гостей набрасывались на закуски. Приходилось охранять столы от голодных людей. Оркестр из любительской студии, обидевшись на то, что эстрада занята военным оркестром, отказался играть и засел за столы с яствами.
Затем пошли скандалы, устраиваемые Вишневецким. Сперва он выступил на организационном собрании по устроению праздника, под гром аплодисментов заявив, что жертвует на издание газеты против коммунистов две тысячи рублей.
Присутствующий на собрании прапорщик Герасимов, впоследствии за личную храбрость получивший генеральский чин, обращаясь к Вишневецкому, заявил:
— Господин Вишневецкий, потрудитесь сейчас же выложить на стол две тысячи, ибо я неоднократно убеждался в неисполнении обещанного вами.
На этот раз Герасимов оказался не прав, ибо пресловутые две тысячи были внесены на другой же день. Теперь Вишневецкий попросил у меня разрешения устроить аукционную продажу цветов. Не вполне доверяя этому человеку, я не дал согласия, мотивируя отказ как недостатком времени, так и тем, что приглашённое офицерство вряд ли может дать большую сумму. К тому же мне говорили, что восемнадцать тысяч, полученные за проданную лошадь, Вишневецкий ещё не сдал казначею. Этот отказ вызвал со стороны Вишневецкого совершенно неприличный выпад. Заметив, что многим из офицеров не хватило за столами мест, он встал и заявил: «Господа чешские офицеры, вам, спасшим Екатеринбург, не хватает за столами мест. Поэтому я прошу оказать мне честь и пожаловать в мой дом, где обещаю угостить вас хорошим ужином».
Я тотчас же встал и, обратившись к гражданам города Екатеринбурга, попросил их уступить свои места нашим гостям — чешскому офицерству.
Моя просьба была исполнена, но, несмотря на это, чехов тридцать вслед за Вишневецким покинули собрание.
Наконец все успокоилось, гости утолили свой голод, и начали разносить крюшон.
Первую здравицу я произнес за многострадальное русское офицерство.
Вторую — за чешских офицеров.
Третью — за казаков-бурят.
Публика развеселилась и после ужина направилась в пустующие залы клуба, где начались танцы.
Дождались рассвета, и едва утренние лучи солнца осветили клубную площадку, как раздался пушечный выстрел, за ним другой, третий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Ругали меня за это крепко, а всё же двухсот билетов оказалось мало.
Праздник прошёл на славу. Началось всё, конечно, торжественным молебствием, затем прошёл парад войск на Соборной площади. Но, Боже мой, как мало было войск! Общее число их в Екатеринбурге не превышало пятисот человек. Это всё, что осталось в городе как резерв. За два дня до назначенного праздника красные повели наступление на Екатеринбург. Один момент был настолько тяжёл, что меня вызвал по телефону Вологовский в свой магазин, где над составлением подарков работали не на шутку встревоженные дамы. Все они просили меня поехать к командующему и узнать, в каком положении город.
Я застал командующего в вестибюле Первой женской гимназии. На мой вопрос о положении дел он радостно ответил, что опасность миновала и я могу успокоить комитетских дам. Как-то не верилось в возможность взятия Екатеринбурга красными, несмотря на то что временами, особенно ночью, слышалась артиллерийская стрельба.
После парада с трибуны бесконечной вереницей ораторов произносились речи. Пришлось, конечно, выступать и мне. Слава Богу, речи все были очень короткими, а ораторы неизменно встречались и провожались громом аплодисментов.
После речей все мы, причастные к устроению праздника, выстроились в ряд по четыре и под звуки военного оркестра под национальными флагами двинулись длинной вереницей позади войск к Общественному собранию, против которого жил хорошо мне знакомый и бывавший у меня английский консул Томас Гиндебрандович Престон. У него же остановился и французский консул.
Здесь овации по адресу союзников приняли шумный и искренний характер. Опять говорились речи, раздавались крики «ура!», а оркестр исполнял то французский, то английский и чешский гимны. Увы, нашего чудного русского гимна тогда, как и теперь, не играли, чего-то опасаясь.
Наконец толпа разошлась по кинематографам и наскоро устроенным кофейням, где и зрелища и напитки давались даром.
Центральной кофейной стала моя квартира, где всё время пришедшим гостям подавались кофе, чай и сладости. Мой зал, столовая и кабинет были набиты битком.
Главной заботой моей жены Марии Петровны являлся ужин, который решено было накрыть в клубе, на садовой площадке перед эстрадой. Столы, поставленные буквой «П», занимали более половины клубной площади. Каким чудом уда-лось жене всё это сервировать, я до сих пор понять не могу. Столы ломились от яств и были украшены не только разбросанными по столам цветами, но и большими букетами. Один был недостаток — сравнительно слабое для еды освещение, так как негде было достать должного количества дуговых фонарей. Мы ужасно опасались сильного дождя, который в этот вечер начинал накрапывать раза два.
Гвоздём ужина был крюшон, который готовил мой сын Анатолий. Крюшон был превосходный, и подавали его в несчётном количестве. В это время вин и спиртных напитков в продаже не было. Всё приходилось доставать из частных запасов буржуазии, а также из конфискованного военным ведомством.
По программе ужин должен был начаться после концерта в городском театре, куда, помимо офицерства, были приглашены почётные граждане города.
Не обошлось и без скандалов. Перед самым началом концерта в число ораторов с разрешения распорядителя концерта Атласа записался какой-то только что прибывший в Екатеринбург гражданин высокого роста, отрекомендовавшися представителем Самарского правительства.
Этот великан, выйдя на сцену, после цветистого приветствия, изобличавшего в нём недюжинного митингового оратора, начал речь, продолжавшуюся более часа. Каждая фраза была шедевром провокаторского искусства. Всё, что он говорил, можно было понять различно — и за и против чехов, и за и против союзников. Для меня становилось ясным, что это один из тех ораторов, которых выставляют «товарищи» с целью затянуть время и сорвать митинг. К сожалению, Атлас не догадался распорядиться дать занавес. Митинг затянулся, и я, отказавшись от данного мне слова, уехал в клуб на помощь жене.
В клубе меня обступили распорядители с просьбой усилить контроль за входящей публикой, которая, несмотря на протесты контролёров, врывалась силой. Прибегали с заявлениями, что офицеры перелезают через забор. Многие из непрошеных гостей набрасывались на закуски. Приходилось охранять столы от голодных людей. Оркестр из любительской студии, обидевшись на то, что эстрада занята военным оркестром, отказался играть и засел за столы с яствами.
Затем пошли скандалы, устраиваемые Вишневецким. Сперва он выступил на организационном собрании по устроению праздника, под гром аплодисментов заявив, что жертвует на издание газеты против коммунистов две тысячи рублей.
Присутствующий на собрании прапорщик Герасимов, впоследствии за личную храбрость получивший генеральский чин, обращаясь к Вишневецкому, заявил:
— Господин Вишневецкий, потрудитесь сейчас же выложить на стол две тысячи, ибо я неоднократно убеждался в неисполнении обещанного вами.
На этот раз Герасимов оказался не прав, ибо пресловутые две тысячи были внесены на другой же день. Теперь Вишневецкий попросил у меня разрешения устроить аукционную продажу цветов. Не вполне доверяя этому человеку, я не дал согласия, мотивируя отказ как недостатком времени, так и тем, что приглашённое офицерство вряд ли может дать большую сумму. К тому же мне говорили, что восемнадцать тысяч, полученные за проданную лошадь, Вишневецкий ещё не сдал казначею. Этот отказ вызвал со стороны Вишневецкого совершенно неприличный выпад. Заметив, что многим из офицеров не хватило за столами мест, он встал и заявил: «Господа чешские офицеры, вам, спасшим Екатеринбург, не хватает за столами мест. Поэтому я прошу оказать мне честь и пожаловать в мой дом, где обещаю угостить вас хорошим ужином».
Я тотчас же встал и, обратившись к гражданам города Екатеринбурга, попросил их уступить свои места нашим гостям — чешскому офицерству.
Моя просьба была исполнена, но, несмотря на это, чехов тридцать вслед за Вишневецким покинули собрание.
Наконец все успокоилось, гости утолили свой голод, и начали разносить крюшон.
Первую здравицу я произнес за многострадальное русское офицерство.
Вторую — за чешских офицеров.
Третью — за казаков-бурят.
Публика развеселилась и после ужина направилась в пустующие залы клуба, где начались танцы.
Дождались рассвета, и едва утренние лучи солнца осветили клубную площадку, как раздался пушечный выстрел, за ним другой, третий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107