обстановка, как никогда, требует сил и бодрости, а я по физическому состоянию приближаюсь к состоянию разбитой клячи.
По сведениям с юга, полученным в корпусном комитете, многие солдаты старых сроков службы, получившие по приказу Керенского право вернуться домой, отказались от пользования этим правом и предпочли остаться на фронте, продолжать получать жалованье, продовольствие и разные недоеды и недодачи, и в то же время ничего не делать, ничем не рисковать и заниматься торговлей, сейчас очень выгодной. Петроград, Москва, Киев, Одесса и главные города тыла переполнены старыми "дядьями" и молодыми подсосками, торгующими на улицах едой, папиросами, одеждой, награбленным имуществом и т. п. За последнее время появились немецкие модные товары, галантерея, ботинки, вымениваемые у немцев во время братаний. Какой дурак променяет такую жизнь на тяжелую работу в деревне; ведь, и до революции многие солдаты отказывались от отпуска, зная, что когда они придут в деревню, то выбившиеся из силы бабы заставят их исполнять тяжелые полевые и домашние работы.
18 Октября.
Ездил опять в штаб и полки 120 дивизии; не хочу лишать товарищей возможности проявить свое искусство по части уничтожения неугодного им корпусного командира. Кроме того надо продолжать начатое мной подтягивание хозяйственной части и интендантства этой дивизии, так как, как и всегда и везде, сильное разложение полков находится в сильной зависимости от плохого довольствия и от беспорядков по хозяйственной части.
Приходится переживать тяжелый продовольственный кризис; общий революционный развал разрушил довольно сносную раньше систему сбора запасов и подачи их на фронт; первое время нам помогали накопленные раньше всюду войсковые запасы, но им теперь пришел конец и всюду начинается недохват и недовоз. Я думаю, что если бы верхи фронта к тыла более чутко понимали бы все значение для армий продовольственных вопросов, то и при развале все же можно было не допустить дело дойти до критического положения; но, к сожалению, наши ставочные и тыловые Юпитеры очень мало интересуются вопросами довольствия и начинают беспокоиться только тогда, когда надвигается катастрофа и всюду начинается гвалт. По продовольственной части первые годы войны приучили смотреть на все походя, все де обойдется; по этой части низам скулить не разрешалось, и все урезки, недохваты и даже голодание считались мелочами, недостойными высокого юпитерского внимания, справляться с которыми обязаны были полковые командиры и начальники дивизий. Всюду прежде царило: "мало ли что нет; молчать!" Ну, а теперь молчать не хотят, и все, касающееся брюха, властно вылезло наверх; справляться же со всеми недохватами предоставляют нам; верхи остаются в стороне, и весь ответ, и вся злоба солдатских масс, объясняющих все только злым умыслом начальства, падает на нас.
Даже офицеры не желают понять стихийных причин, влияющих на продовольственное снабжение армий, и так же, как и солдаты, валят все на ближайшее начальство и на его нераспорядительность; что же тогда требовать от солдат, которых все время науськивают специальные по развалу армии агитаторы, и которые уже научились применять не только жалобы, но к физическое воздействие против тех, кого они считают или на кого им указывают, как на виновника всех недодач и урезок; агитаторы отлично знают, какую остроту имеют все вопросы по довольствию и какое стихийное и чисто звериное озлобление они вызывают.
Сейчас нужны какие то совершенно исключительные меры, чтобы обеспечить довольствие фронта; все пpиxoдящие из тылу сведения показывают, что дело сбора запасов идет все хуже и хуже; первое, что надо, это сократить армию в несколько раз и оставить на фронте только то, что надо для обороны. Иначе мы очень скоро придем к голодным бунтам на фронте.
Сейчас дача хлеба сокращена уже до полутора фунтов, подвоз мяса почти прекратился, с жирами совсем слабо, а с фуражом еще хуже. 70 дивизия еще держится благодаря развитой при мне системе заготовки кое каких запасов в ближайшем тылу собственным попечением войск, но в молодой и бесхозяйной 120 дивизии все недостатки по довольствию сказываются особенно остро. Приказал не жалеть никаких денег, чтобы покупать муку и сало; нельзя доводить войска до голодного бунта; усмирение всех беспорядков, возникающих на почве требований брюха, были всегда очень трудны, ну, а при современной обстановка это может быть смертельной и окончательной катастрофой. Ведь, если бы в феврале этого года в Петрограде была бы мука, было бы мясо и был бы уголь, и их во время дали бы населению, то мы не сидели бы теперь у того полуразбитого корыта, которым является Россия.
120 дивизия прислала постановление соединенных комитетов с требованием немедленного заключения мира и отвода дивизии в резерв; но вместе с тем полковой комитет 477 полка уведомил меня, что он исключил из своего состава того товарища, который на последнем собрании в господском дворе Анисимовичи наговорил дерзостей по моему адресу. Вечером же в почте я нашел письмо на мое имя с приложением утвержденного какой то пятеркой смертного мне приговора (письмо с пометкой на конверте почтового вагона, так что отправлено кем то с пути). Засчитываю себе это еще в одну очередную награду за хорошую службу.
Вечерний доклад начальника штаба и председателя корпусного комитета принесли целые вороха самых безотрадных известий и донесений; волна большевизма все захлестывает; развал перебросился на артиллерию и специальные команды; все средства связи уже всецело в руках большевистских комитетов. Вообще гангрена расползается с поражающей быстротой; армия гниет, как кусок уже тронувшегося мяса в очень жаркий день.
Трещат и лопаются одна за другой последние связи, везде разинутые пасти, полные слюны вожделения; отовсюду только требования прав, льгот, уступок, отмены обязанностей. С каждым часом толпа все более и более сознает свою силу и становится все дерзче. Вечером в штаб корпуса явилась депутация от рот 8 инженерного полка и заявила, что роты не желают ждать никаких разъяснений по поводу выдачи зарабочих денег за окопные работы в 1915 и 1916 годах и грозят разбить денежные ящики и удовлетворить свои претензии собственным попечением. Способов противодействия у меня никаких; для спасения последнего авторитета власти пришлось прибегнуть к передержке, заявив, что разъяснение в пользу выдачи только что получено, и что, хотя я и считаю сделанные мне заявления дерзкими и неуместными, но разрешаю претензии удовлетворить, как уже утвержденные контролем.
Какой я жалкий начальник, раз приходится прибегать к таким непристойным уловкам; разве я корпусный командир?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
По сведениям с юга, полученным в корпусном комитете, многие солдаты старых сроков службы, получившие по приказу Керенского право вернуться домой, отказались от пользования этим правом и предпочли остаться на фронте, продолжать получать жалованье, продовольствие и разные недоеды и недодачи, и в то же время ничего не делать, ничем не рисковать и заниматься торговлей, сейчас очень выгодной. Петроград, Москва, Киев, Одесса и главные города тыла переполнены старыми "дядьями" и молодыми подсосками, торгующими на улицах едой, папиросами, одеждой, награбленным имуществом и т. п. За последнее время появились немецкие модные товары, галантерея, ботинки, вымениваемые у немцев во время братаний. Какой дурак променяет такую жизнь на тяжелую работу в деревне; ведь, и до революции многие солдаты отказывались от отпуска, зная, что когда они придут в деревню, то выбившиеся из силы бабы заставят их исполнять тяжелые полевые и домашние работы.
18 Октября.
Ездил опять в штаб и полки 120 дивизии; не хочу лишать товарищей возможности проявить свое искусство по части уничтожения неугодного им корпусного командира. Кроме того надо продолжать начатое мной подтягивание хозяйственной части и интендантства этой дивизии, так как, как и всегда и везде, сильное разложение полков находится в сильной зависимости от плохого довольствия и от беспорядков по хозяйственной части.
Приходится переживать тяжелый продовольственный кризис; общий революционный развал разрушил довольно сносную раньше систему сбора запасов и подачи их на фронт; первое время нам помогали накопленные раньше всюду войсковые запасы, но им теперь пришел конец и всюду начинается недохват и недовоз. Я думаю, что если бы верхи фронта к тыла более чутко понимали бы все значение для армий продовольственных вопросов, то и при развале все же можно было не допустить дело дойти до критического положения; но, к сожалению, наши ставочные и тыловые Юпитеры очень мало интересуются вопросами довольствия и начинают беспокоиться только тогда, когда надвигается катастрофа и всюду начинается гвалт. По продовольственной части первые годы войны приучили смотреть на все походя, все де обойдется; по этой части низам скулить не разрешалось, и все урезки, недохваты и даже голодание считались мелочами, недостойными высокого юпитерского внимания, справляться с которыми обязаны были полковые командиры и начальники дивизий. Всюду прежде царило: "мало ли что нет; молчать!" Ну, а теперь молчать не хотят, и все, касающееся брюха, властно вылезло наверх; справляться же со всеми недохватами предоставляют нам; верхи остаются в стороне, и весь ответ, и вся злоба солдатских масс, объясняющих все только злым умыслом начальства, падает на нас.
Даже офицеры не желают понять стихийных причин, влияющих на продовольственное снабжение армий, и так же, как и солдаты, валят все на ближайшее начальство и на его нераспорядительность; что же тогда требовать от солдат, которых все время науськивают специальные по развалу армии агитаторы, и которые уже научились применять не только жалобы, но к физическое воздействие против тех, кого они считают или на кого им указывают, как на виновника всех недодач и урезок; агитаторы отлично знают, какую остроту имеют все вопросы по довольствию и какое стихийное и чисто звериное озлобление они вызывают.
Сейчас нужны какие то совершенно исключительные меры, чтобы обеспечить довольствие фронта; все пpиxoдящие из тылу сведения показывают, что дело сбора запасов идет все хуже и хуже; первое, что надо, это сократить армию в несколько раз и оставить на фронте только то, что надо для обороны. Иначе мы очень скоро придем к голодным бунтам на фронте.
Сейчас дача хлеба сокращена уже до полутора фунтов, подвоз мяса почти прекратился, с жирами совсем слабо, а с фуражом еще хуже. 70 дивизия еще держится благодаря развитой при мне системе заготовки кое каких запасов в ближайшем тылу собственным попечением войск, но в молодой и бесхозяйной 120 дивизии все недостатки по довольствию сказываются особенно остро. Приказал не жалеть никаких денег, чтобы покупать муку и сало; нельзя доводить войска до голодного бунта; усмирение всех беспорядков, возникающих на почве требований брюха, были всегда очень трудны, ну, а при современной обстановка это может быть смертельной и окончательной катастрофой. Ведь, если бы в феврале этого года в Петрограде была бы мука, было бы мясо и был бы уголь, и их во время дали бы населению, то мы не сидели бы теперь у того полуразбитого корыта, которым является Россия.
120 дивизия прислала постановление соединенных комитетов с требованием немедленного заключения мира и отвода дивизии в резерв; но вместе с тем полковой комитет 477 полка уведомил меня, что он исключил из своего состава того товарища, который на последнем собрании в господском дворе Анисимовичи наговорил дерзостей по моему адресу. Вечером же в почте я нашел письмо на мое имя с приложением утвержденного какой то пятеркой смертного мне приговора (письмо с пометкой на конверте почтового вагона, так что отправлено кем то с пути). Засчитываю себе это еще в одну очередную награду за хорошую службу.
Вечерний доклад начальника штаба и председателя корпусного комитета принесли целые вороха самых безотрадных известий и донесений; волна большевизма все захлестывает; развал перебросился на артиллерию и специальные команды; все средства связи уже всецело в руках большевистских комитетов. Вообще гангрена расползается с поражающей быстротой; армия гниет, как кусок уже тронувшегося мяса в очень жаркий день.
Трещат и лопаются одна за другой последние связи, везде разинутые пасти, полные слюны вожделения; отовсюду только требования прав, льгот, уступок, отмены обязанностей. С каждым часом толпа все более и более сознает свою силу и становится все дерзче. Вечером в штаб корпуса явилась депутация от рот 8 инженерного полка и заявила, что роты не желают ждать никаких разъяснений по поводу выдачи зарабочих денег за окопные работы в 1915 и 1916 годах и грозят разбить денежные ящики и удовлетворить свои претензии собственным попечением. Способов противодействия у меня никаких; для спасения последнего авторитета власти пришлось прибегнуть к передержке, заявив, что разъяснение в пользу выдачи только что получено, и что, хотя я и считаю сделанные мне заявления дерзкими и неуместными, но разрешаю претензии удовлетворить, как уже утвержденные контролем.
Какой я жалкий начальник, раз приходится прибегать к таким непристойным уловкам; разве я корпусный командир?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108