Комиссар второй день ходит мрачный, о чем-то думает.
- Что стряслось? Что беспокоит? - наконец я спросил его.
- Постигла неудача наших связных в Севастополе - раз, маркуровская операция провалилась - два, из колендовской мельницы муку вывезли - три. Что это? Случайность? Нет!
- Что же ты думаешь?
- Среди нас есть шпик, вот что думаю.
Мы насторожились.
Начальник штаба Иваненко упорно доискивался причины провала маркуровской операции. Перед операцией на связь и разведку в Маркур ходили только дед Кравец и Мамут Кангиев, пришедший к нам после нападения фашистов на Куйбышевский отряд.
Еще осенью Кангиев принимал участие в бою, когда гитлеровцы напали на партизан у Чайного домика, и после этого много раз бывал на операциях.
В действиях Кангиева при разведке Маркура Иваненко не нашел ничего подозрительного. Провал, несомненно, шел от молодежной группы. Когда же стали выяснять, откуда молодежная группа могла знать о приходе отряда в Маркур в эту ночь, оказалось, что виноват Кравец.
Отправившись в разведку с Кангиевым, дед не утерпел-таки и в беседе с одним жителем села проболтался: "Скоро, мол, придем к вам в гости".
Иваненко арестовал деда и пришел с ним в штаб. Кравец, без оружия, печальный и осунувшийся, стоял рядом с Иваненко. В эту минуту он показался мне глубоким стариком.
- Что же, Кравец? Ты своей болтовней сорвал операцию. Ты знаешь, что за этом следует? - спросил Иваненко.
- Знаю, товарищ начальник. Я виноват. Погорячился, - тихо сказал старик.
- Ты погорячился, а нас в каждом доме засада ждала. Виноват ты, дед. Пусть начальник и комиссар решают твою судьбу, - закончил Иваненко.
Домнин все слушал молча. Что-то ему не нравилось в этом допросе. Больно ретив был Иваненко, от которого в другое время и слова не услышишь.
Я тоже думал. Жаль мне было старика. Вспомнилось, как он дрался с фашистами на мосту... Правда, тут же всплывали в памяти злополучные сапоги. Дисциплина слабовата. Своеволен старик, болтлив. Надо подтянуть его, надо и в отрядах укрепить дисциплину... Но не может быть, чтобы такой человек сознательно предал.
- Вот что, Иваненко. Отпусти деда. Пусть у нас при штабе побудет, приказал комиссар.
- Как же так? Мы порядка не наведем, если такое прощать, разволновался Иваненко.
- Отпусти, - коротко приказал я. - Верни ему оружие.
Когда Иваненко отдал деду оружие, Кравец запрыгал от радости, как ребенок, крепко прижимая к груди автомат.
Иваненко и дед ушли, Домнин посмотрел на меня.
- Что ты думаешь? - спросил я его.
- Думаю, что Иваненко особенно доверять нельзя.
- Основание?
- Пока подозрение, что трусоват, слабоват. Я анализировал его поход за продуктами, допрашивал партизан. Иваненко на базах показал себя безвольным командиром, спасал только свою шкуру...
- Тогда надо его отстранить от штаба.
- Да, надо.
- А в данном случае почему старается? - спросил я.
- Чувствует, что тучи над ним сгущаются, вот и выслуживается. Кравца наказать надо, но не методом Иваненко.
...Было только одно странно: почему нас не трогают фашистские каратели? Мы с Домниным решили дождаться связи с Севастополем и переходить в Заповедник.
А пока комиссар неутомимо сколачивал партийные организации. Назначили парторгов, провели закрытые партийные собрания. В лесу действовал единый пароль.
Двадцать третьего февраля радист Иванов наладил приемник и нам удалось принять приказ Верховного Главнокомандования. Как горды, как счастливы были мы, слушая слова, обращенные к нам, партизанам и партизанкам! Затерянные в крымских лесах, под носом у врага, все мы ощущали в этот ветреный февральский день горячее дыхание Родины: о нас помнят, о нас заботятся. Советская Армия и мы - одно целое.
Я давно не чувствовал себя таким сильным, как в эти дни. И не я один. Об этом приливе бодрости и сил многие партизаны говорили и писали в своих боевых листках, выпущенных в день праздника в каждом отряде.
Наконец каратели вспомнили о нас. К нашему району стали подтягиваться крупные силы. Наша разведка донесла, что в непосредственной близости от партизанских стоянок появились усиленные вражеские отряды. Эти сведения мы немедленно послали в Центральный штаб. Связной, прибывший от командующего, принес нам приказ о передислокации. Видимо, командование партизанским движением решило обезопасить наш район и приказало нам переходить на территорию Заповедника.
Перед выходом в Заповедник штаб разработал план нападения на село Коккозы. Мы узнали, что там, в бывшем Юсуповском дворце, у гитлеровцев были богатые продовольственные базы.
Разведку мы поручили ак-мечетцам, выделив им на помощь деда Кравца. Калашникова особо предупредили, чтобы Кангиева он в разведку не посылал, порекомендовали использовать для этой цели агронома Бекира Османовича Османова. Этот человек, хороший знаток Крыма, отличный проводник, был очень уравновешенным, спокойным, незаметным и оживал только тогда, когда получал боевое задание, к тому же никогда не подводил.
Для рекогносцировки местности командиры отрядов собрались на скалу Орлиный залет.
Я впервые попал на вершину этой поистине орлиной скалы. Какой горизонт! На юго-востоке тянется бесконечная цепь вершин самой высокогорной части Крыма; подернутые дымкой, еле проступают очертания высшей точки Таврии - Роман-Коша. На северных склонах яйлы - черные пятна букового леса, перемежающегося с горными пастбищами - чаирами. Под нами Большой Крымский каньон. На востоке - тройная цепь гор. Где-то там действуют отряды четвертого и третьего районов.
Орлиный залет был до войны излюбленным местом экскурсантов. На скалах, деревьях вырезаны имена, пронзенные стрелами сердца. Но сейчас нам не до сердец. В восьмикратный бинокль рассматриваем объект нашего нападения - Юсуповский дворец. Тщательно изучаем подступы. Со скалы отлично виден рельеф. Ущелья, овраги, скалы. Кажется, намечаются удачные пути подхода.
В операции должно участвовать более трехсот партизан.
Исходной позицией для выхода в бой назначили лагерь Ак-Мечетского отряда. Завтра в 16 часов все командиры должны сосредоточиться в этом районе. Такой приказ был передан в штабы отрядов.
Когда вернулась разведка, посланная Калашниковым в Коккозы, мы с комиссаром пошли лично выяснить обстановку. Каково же было наше удивление, когда перед нами предстал Кангиев!
- В Коккозах около 250 немцев и полицаев, сегодня прибыла одна машина, забрала двух коров и уехала. В ближайшем селе Фоти-Сала до 1000 человек гарнизона, но вооружены слабо, ни минометов, ни пушек нет, спокойно доложил Кангиев.
- Откуда данные?
- Мы зашли на окраину к знакомому кузнецу. Он рассказал.
- Вы ему ничего не говорили о наших делах?
- Нет, что вы, товарищ комиссар!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
- Что стряслось? Что беспокоит? - наконец я спросил его.
- Постигла неудача наших связных в Севастополе - раз, маркуровская операция провалилась - два, из колендовской мельницы муку вывезли - три. Что это? Случайность? Нет!
- Что же ты думаешь?
- Среди нас есть шпик, вот что думаю.
Мы насторожились.
Начальник штаба Иваненко упорно доискивался причины провала маркуровской операции. Перед операцией на связь и разведку в Маркур ходили только дед Кравец и Мамут Кангиев, пришедший к нам после нападения фашистов на Куйбышевский отряд.
Еще осенью Кангиев принимал участие в бою, когда гитлеровцы напали на партизан у Чайного домика, и после этого много раз бывал на операциях.
В действиях Кангиева при разведке Маркура Иваненко не нашел ничего подозрительного. Провал, несомненно, шел от молодежной группы. Когда же стали выяснять, откуда молодежная группа могла знать о приходе отряда в Маркур в эту ночь, оказалось, что виноват Кравец.
Отправившись в разведку с Кангиевым, дед не утерпел-таки и в беседе с одним жителем села проболтался: "Скоро, мол, придем к вам в гости".
Иваненко арестовал деда и пришел с ним в штаб. Кравец, без оружия, печальный и осунувшийся, стоял рядом с Иваненко. В эту минуту он показался мне глубоким стариком.
- Что же, Кравец? Ты своей болтовней сорвал операцию. Ты знаешь, что за этом следует? - спросил Иваненко.
- Знаю, товарищ начальник. Я виноват. Погорячился, - тихо сказал старик.
- Ты погорячился, а нас в каждом доме засада ждала. Виноват ты, дед. Пусть начальник и комиссар решают твою судьбу, - закончил Иваненко.
Домнин все слушал молча. Что-то ему не нравилось в этом допросе. Больно ретив был Иваненко, от которого в другое время и слова не услышишь.
Я тоже думал. Жаль мне было старика. Вспомнилось, как он дрался с фашистами на мосту... Правда, тут же всплывали в памяти злополучные сапоги. Дисциплина слабовата. Своеволен старик, болтлив. Надо подтянуть его, надо и в отрядах укрепить дисциплину... Но не может быть, чтобы такой человек сознательно предал.
- Вот что, Иваненко. Отпусти деда. Пусть у нас при штабе побудет, приказал комиссар.
- Как же так? Мы порядка не наведем, если такое прощать, разволновался Иваненко.
- Отпусти, - коротко приказал я. - Верни ему оружие.
Когда Иваненко отдал деду оружие, Кравец запрыгал от радости, как ребенок, крепко прижимая к груди автомат.
Иваненко и дед ушли, Домнин посмотрел на меня.
- Что ты думаешь? - спросил я его.
- Думаю, что Иваненко особенно доверять нельзя.
- Основание?
- Пока подозрение, что трусоват, слабоват. Я анализировал его поход за продуктами, допрашивал партизан. Иваненко на базах показал себя безвольным командиром, спасал только свою шкуру...
- Тогда надо его отстранить от штаба.
- Да, надо.
- А в данном случае почему старается? - спросил я.
- Чувствует, что тучи над ним сгущаются, вот и выслуживается. Кравца наказать надо, но не методом Иваненко.
...Было только одно странно: почему нас не трогают фашистские каратели? Мы с Домниным решили дождаться связи с Севастополем и переходить в Заповедник.
А пока комиссар неутомимо сколачивал партийные организации. Назначили парторгов, провели закрытые партийные собрания. В лесу действовал единый пароль.
Двадцать третьего февраля радист Иванов наладил приемник и нам удалось принять приказ Верховного Главнокомандования. Как горды, как счастливы были мы, слушая слова, обращенные к нам, партизанам и партизанкам! Затерянные в крымских лесах, под носом у врага, все мы ощущали в этот ветреный февральский день горячее дыхание Родины: о нас помнят, о нас заботятся. Советская Армия и мы - одно целое.
Я давно не чувствовал себя таким сильным, как в эти дни. И не я один. Об этом приливе бодрости и сил многие партизаны говорили и писали в своих боевых листках, выпущенных в день праздника в каждом отряде.
Наконец каратели вспомнили о нас. К нашему району стали подтягиваться крупные силы. Наша разведка донесла, что в непосредственной близости от партизанских стоянок появились усиленные вражеские отряды. Эти сведения мы немедленно послали в Центральный штаб. Связной, прибывший от командующего, принес нам приказ о передислокации. Видимо, командование партизанским движением решило обезопасить наш район и приказало нам переходить на территорию Заповедника.
Перед выходом в Заповедник штаб разработал план нападения на село Коккозы. Мы узнали, что там, в бывшем Юсуповском дворце, у гитлеровцев были богатые продовольственные базы.
Разведку мы поручили ак-мечетцам, выделив им на помощь деда Кравца. Калашникова особо предупредили, чтобы Кангиева он в разведку не посылал, порекомендовали использовать для этой цели агронома Бекира Османовича Османова. Этот человек, хороший знаток Крыма, отличный проводник, был очень уравновешенным, спокойным, незаметным и оживал только тогда, когда получал боевое задание, к тому же никогда не подводил.
Для рекогносцировки местности командиры отрядов собрались на скалу Орлиный залет.
Я впервые попал на вершину этой поистине орлиной скалы. Какой горизонт! На юго-востоке тянется бесконечная цепь вершин самой высокогорной части Крыма; подернутые дымкой, еле проступают очертания высшей точки Таврии - Роман-Коша. На северных склонах яйлы - черные пятна букового леса, перемежающегося с горными пастбищами - чаирами. Под нами Большой Крымский каньон. На востоке - тройная цепь гор. Где-то там действуют отряды четвертого и третьего районов.
Орлиный залет был до войны излюбленным местом экскурсантов. На скалах, деревьях вырезаны имена, пронзенные стрелами сердца. Но сейчас нам не до сердец. В восьмикратный бинокль рассматриваем объект нашего нападения - Юсуповский дворец. Тщательно изучаем подступы. Со скалы отлично виден рельеф. Ущелья, овраги, скалы. Кажется, намечаются удачные пути подхода.
В операции должно участвовать более трехсот партизан.
Исходной позицией для выхода в бой назначили лагерь Ак-Мечетского отряда. Завтра в 16 часов все командиры должны сосредоточиться в этом районе. Такой приказ был передан в штабы отрядов.
Когда вернулась разведка, посланная Калашниковым в Коккозы, мы с комиссаром пошли лично выяснить обстановку. Каково же было наше удивление, когда перед нами предстал Кангиев!
- В Коккозах около 250 немцев и полицаев, сегодня прибыла одна машина, забрала двух коров и уехала. В ближайшем селе Фоти-Сала до 1000 человек гарнизона, но вооружены слабо, ни минометов, ни пушек нет, спокойно доложил Кангиев.
- Откуда данные?
- Мы зашли на окраину к знакомому кузнецу. Он рассказал.
- Вы ему ничего не говорили о наших делах?
- Нет, что вы, товарищ комиссар!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76