- Константин Федорович...- Голос задрожал, осекся, по щекам потекли крупные слезы: Константин Федорович...
Рыдания командира полка потонули в ружейном залпе.
И дома беда. Мать прислала письмо, сообщила, что Василий ранен, отправлен в тыловой госпиталь, что Тамара уехала к нему. Чует материнское сердце: быть ее дочке вдовой, а внучке сироткой.
Тяжело живется в разбитом, разграбленном городе. Мать болеет почти постоянно, а за детьми - тринадцатилетней Августой и трехлетней Верочкой и уход, и присмотр нужен. Очень плохо с питанием. "Одно и спасает, Володенька, твой аттестат и внимание работников военкомата: мне, матери фронтовика, больной, неработающей женщине, дают рабочую карточку".
"Сколько бед и несчастий натворили фашисты на нашей земле!.. Учительница, я всю жизнь любила людей и желала им только добра. Считала, кем бы они ни были, они прежде всего люди, достойные в одном случае уважения, в другом сочувствия, а возможно и жалости, но хорошей, человеческой. Теперь я убедилась, что иметь человеческий облик - это еще не значит быть человеком. Фашисты - это не люди. Мое сердце переполнено ненавистью, и я страстно желаю, чтобы каждый фашистский дом был отмечен несчастьем. Чтобы матери, жены и дети фашистских солдат, пришедших на нашу землю, залились слезами...
Бей, сыночек, фашистов! Бей беспощадно. Это тебе мой материнский наказ. И товарищам своим передай этот наказ. Бейте. Уничтожайте. Каждого. Всех до единого...".
Прочитал Владимир письмо, задумался. Сколько он знает мать, всегда она в трудах и заботах. Отец непрестанно болел, не мог быть ее настоящим помощником. А детей трое, Нужда, нехватки - постоянные спутники семьи. Мать, хрупкая женщина, билась как рыба об лед. Но духом не падала, головы не вешала. Всегда была ровной, приветливой, чуткой к чужой беде. Любила свою работу. Очень любила детей. И своих, и тех, что учила в школе.
Непосильный труд, переживания окончательно подорвали ее и без того некрепкое здоровье. И вот она инвалид. Стало еще труднее. Отец вскоре умер, и первым помощником матери стал Владимир. Учился и подрабатывал, где придется, приносил с Волги рыбу.
А годы шли. Первой самостоятельно на ноги стала Тамара - училась и работала. За ней поднялся Владимир. Не только ушел с родительского иждивения, но и стал помогать матери, стал присылать деньги. Сколько радости было - живи только, наслаждайся счастьем своим материнским, и вдруг война...
Владимир снова глянул в письмо. "Мое сердце переполнено ненавистью... Бей, сыночек, фашистов! Бей беспощадно!..".
Неужели это говорит его мать, нежная, хрупкая, ласковая? Да, это ее слова. И слова эти - материнское благословение.
Враг упорно, несмотря на бесчисленные потери, продвигается вперед. Бушуев и Константинов, выполняя разведку юго-западнее Сталинграда, наблюдали движение его войск в обход Сталинграда с юга. Летали около трех часов. После чего сделали три вылета на переправу Трехостровскую. Оттуда немцы идут на Сталинград, обходя его с севера.
Полет в Мало-Ивановку
Полк пополняется. Когда находились по ту сторону Дона, прибыли летчики Дудник и Потапкин, штурманы Томашевский и Кальянко. Сюда, в Ерзовку, штурманы Георгий Ашаров и Василий Сапрыкин.
Снова начал летать Иван Ломовцев. Не долечившись, он возвратился в полк в середине июня. Ходил с перебинтованными руками и головой, левый глаз закрыт черной повязкой. Худой, желтый, но бодрый и радостный - он снова попал к друзьям в родную авиачасть. Летать пока было нельзя - многие осколки снаряда, оставшись в теле, пока еще не прижились, беспокоили. Ивана вначале назначили адъютантом эскадрильи. Одна из обязанностей адъютанта сбор данных о проделанной боевой работе. Владимир очень любил разговаривать с Ломовцевым в такие минуты. Подойдя к только что прилетевшему экипажу, адъютант спрашивал штурмана:
- Расскажи, анчуткин сын, что ты там натворил у фашистов? Что там горело?
- Не знаю, - отвечал Константинов, - не видел.
- Я знаю, - убежденно говорил Ломовцев, - танк. А сколько уничтожил гитлеровских солдат?
- Не видел.
- Я видел: взвод.
Пошутив, они начинали серьезным разговор, и Ломовцев сразу становился придирчивым и сердитым, он терпеть не мог неточностей.
А теперь он добился, чтобы его допустили к полетам. Летал с ним майор Хороших. Сначала днем, затем ночью. На днях, возвратившись из дневного полета, Ломовцев приземлился не на аэродром, а прямо на улицу Ерзовки, чтобы быстрее зарулить в сад, на стоянку. Увидев это, майор Хороших сказал:
- Пример положительный. Всем, кто придет с ночного боевого задания уже в светлое время, садиться надо на улицу. Взлетать в светлое время тоже надо вдоль улицы. Чтобы аэродром не демаскировать.
23 августа воздушные эскадры врага обрушились на Сталинград. С аэродрома, расположенного в восемнадцати километрах севернее города, на берегу Волги, между деревнями Ерзовка и Пичуга, видны боевые порядки фашистских бомбардировщиков, непрерывно идущих на город. Дойдя до какого-то невидимого отсюда рубежа, они один за другим падают вниз, затем поднимаются, одновременно разворачиваясь и удаляясь в том же направлении, откуда пришли.
Каждый раз, когда они приближаются, перед ними встают дымные стены разрывов зенитных снарядов, их встречают группы наших истребителей, но каждый раз с уходом бомбардировщиков к Дону над городом вздымаются огромные клубы дыма и волны зловещего, потрясающего землю грохота.
- Страшно подумать, что там находятся люди, - говорит Константинов, наши советские люди.
- Да, - подтверждает Бушуев, - войска, население.
Старая, потертая карта-двухкилометровка. Может, она сохранилась случайно, а может, ее берегли. На ней с северо-востока на юго-запад светло-голубой бахромчатой лентой тянется Волга. Не доходя до нижнего обреза карты, лента делает резкий изгиб и тянется дальше, уже на юго-восток. В западной части изгиба - пятно из черных прямоугольников. Их много. Они расположены в определенном порядке около ленты-реки. Прямоугольники - это кварталы условно изображенного города. Внизу четкая надпись: Сталинград.
Кварталы и подходящие к ним ниточки-дороги местами взяты в красный кружок. Это КПМ - конечные пункты маршрута. Там, где кончался маршрут, находилась цель, объект бомбового удара. К ним подходят красные линии - это маршруты полетов. Они тянутся с востока, из-за Волги. Не все обрываются в кварталах и улицах города, некоторые тянутся дальше - на запад, к Дону, к самому обрезу карты. Вот еще одна линия. Она протянулась из города на север и затерялась среди приволжских степей и балок, у деревни Мало-Ивановки...
...Вечереет. Летчики и штурманы собрались в штабной палатке, установленной близ стоянки машин. На лицах, в глазах - ожидание:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Рыдания командира полка потонули в ружейном залпе.
И дома беда. Мать прислала письмо, сообщила, что Василий ранен, отправлен в тыловой госпиталь, что Тамара уехала к нему. Чует материнское сердце: быть ее дочке вдовой, а внучке сироткой.
Тяжело живется в разбитом, разграбленном городе. Мать болеет почти постоянно, а за детьми - тринадцатилетней Августой и трехлетней Верочкой и уход, и присмотр нужен. Очень плохо с питанием. "Одно и спасает, Володенька, твой аттестат и внимание работников военкомата: мне, матери фронтовика, больной, неработающей женщине, дают рабочую карточку".
"Сколько бед и несчастий натворили фашисты на нашей земле!.. Учительница, я всю жизнь любила людей и желала им только добра. Считала, кем бы они ни были, они прежде всего люди, достойные в одном случае уважения, в другом сочувствия, а возможно и жалости, но хорошей, человеческой. Теперь я убедилась, что иметь человеческий облик - это еще не значит быть человеком. Фашисты - это не люди. Мое сердце переполнено ненавистью, и я страстно желаю, чтобы каждый фашистский дом был отмечен несчастьем. Чтобы матери, жены и дети фашистских солдат, пришедших на нашу землю, залились слезами...
Бей, сыночек, фашистов! Бей беспощадно. Это тебе мой материнский наказ. И товарищам своим передай этот наказ. Бейте. Уничтожайте. Каждого. Всех до единого...".
Прочитал Владимир письмо, задумался. Сколько он знает мать, всегда она в трудах и заботах. Отец непрестанно болел, не мог быть ее настоящим помощником. А детей трое, Нужда, нехватки - постоянные спутники семьи. Мать, хрупкая женщина, билась как рыба об лед. Но духом не падала, головы не вешала. Всегда была ровной, приветливой, чуткой к чужой беде. Любила свою работу. Очень любила детей. И своих, и тех, что учила в школе.
Непосильный труд, переживания окончательно подорвали ее и без того некрепкое здоровье. И вот она инвалид. Стало еще труднее. Отец вскоре умер, и первым помощником матери стал Владимир. Учился и подрабатывал, где придется, приносил с Волги рыбу.
А годы шли. Первой самостоятельно на ноги стала Тамара - училась и работала. За ней поднялся Владимир. Не только ушел с родительского иждивения, но и стал помогать матери, стал присылать деньги. Сколько радости было - живи только, наслаждайся счастьем своим материнским, и вдруг война...
Владимир снова глянул в письмо. "Мое сердце переполнено ненавистью... Бей, сыночек, фашистов! Бей беспощадно!..".
Неужели это говорит его мать, нежная, хрупкая, ласковая? Да, это ее слова. И слова эти - материнское благословение.
Враг упорно, несмотря на бесчисленные потери, продвигается вперед. Бушуев и Константинов, выполняя разведку юго-западнее Сталинграда, наблюдали движение его войск в обход Сталинграда с юга. Летали около трех часов. После чего сделали три вылета на переправу Трехостровскую. Оттуда немцы идут на Сталинград, обходя его с севера.
Полет в Мало-Ивановку
Полк пополняется. Когда находились по ту сторону Дона, прибыли летчики Дудник и Потапкин, штурманы Томашевский и Кальянко. Сюда, в Ерзовку, штурманы Георгий Ашаров и Василий Сапрыкин.
Снова начал летать Иван Ломовцев. Не долечившись, он возвратился в полк в середине июня. Ходил с перебинтованными руками и головой, левый глаз закрыт черной повязкой. Худой, желтый, но бодрый и радостный - он снова попал к друзьям в родную авиачасть. Летать пока было нельзя - многие осколки снаряда, оставшись в теле, пока еще не прижились, беспокоили. Ивана вначале назначили адъютантом эскадрильи. Одна из обязанностей адъютанта сбор данных о проделанной боевой работе. Владимир очень любил разговаривать с Ломовцевым в такие минуты. Подойдя к только что прилетевшему экипажу, адъютант спрашивал штурмана:
- Расскажи, анчуткин сын, что ты там натворил у фашистов? Что там горело?
- Не знаю, - отвечал Константинов, - не видел.
- Я знаю, - убежденно говорил Ломовцев, - танк. А сколько уничтожил гитлеровских солдат?
- Не видел.
- Я видел: взвод.
Пошутив, они начинали серьезным разговор, и Ломовцев сразу становился придирчивым и сердитым, он терпеть не мог неточностей.
А теперь он добился, чтобы его допустили к полетам. Летал с ним майор Хороших. Сначала днем, затем ночью. На днях, возвратившись из дневного полета, Ломовцев приземлился не на аэродром, а прямо на улицу Ерзовки, чтобы быстрее зарулить в сад, на стоянку. Увидев это, майор Хороших сказал:
- Пример положительный. Всем, кто придет с ночного боевого задания уже в светлое время, садиться надо на улицу. Взлетать в светлое время тоже надо вдоль улицы. Чтобы аэродром не демаскировать.
23 августа воздушные эскадры врага обрушились на Сталинград. С аэродрома, расположенного в восемнадцати километрах севернее города, на берегу Волги, между деревнями Ерзовка и Пичуга, видны боевые порядки фашистских бомбардировщиков, непрерывно идущих на город. Дойдя до какого-то невидимого отсюда рубежа, они один за другим падают вниз, затем поднимаются, одновременно разворачиваясь и удаляясь в том же направлении, откуда пришли.
Каждый раз, когда они приближаются, перед ними встают дымные стены разрывов зенитных снарядов, их встречают группы наших истребителей, но каждый раз с уходом бомбардировщиков к Дону над городом вздымаются огромные клубы дыма и волны зловещего, потрясающего землю грохота.
- Страшно подумать, что там находятся люди, - говорит Константинов, наши советские люди.
- Да, - подтверждает Бушуев, - войска, население.
Старая, потертая карта-двухкилометровка. Может, она сохранилась случайно, а может, ее берегли. На ней с северо-востока на юго-запад светло-голубой бахромчатой лентой тянется Волга. Не доходя до нижнего обреза карты, лента делает резкий изгиб и тянется дальше, уже на юго-восток. В западной части изгиба - пятно из черных прямоугольников. Их много. Они расположены в определенном порядке около ленты-реки. Прямоугольники - это кварталы условно изображенного города. Внизу четкая надпись: Сталинград.
Кварталы и подходящие к ним ниточки-дороги местами взяты в красный кружок. Это КПМ - конечные пункты маршрута. Там, где кончался маршрут, находилась цель, объект бомбового удара. К ним подходят красные линии - это маршруты полетов. Они тянутся с востока, из-за Волги. Не все обрываются в кварталах и улицах города, некоторые тянутся дальше - на запад, к Дону, к самому обрезу карты. Вот еще одна линия. Она протянулась из города на север и затерялась среди приволжских степей и балок, у деревни Мало-Ивановки...
...Вечереет. Летчики и штурманы собрались в штабной палатке, установленной близ стоянки машин. На лицах, в глазах - ожидание:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86