.. И вот вместо праздничной ракеты над стартом взлетела красная, означающая сигнал: "Терплю бедствие".
По этому сигналу к месту посадки должны прибежать механики, приехать пожарная и санитарная машины. Так и случилось, все собрались, все ждали беды и все хотели помочь экипажу, терпящему бедствие.
- Ошибка! - громко сказал Бушуев, приподнявшись в кабине.- Прошу по своим местам.
Когда все разъехались и разошлись, он повернулся к штурману взъерошенный, обозленный.
- Ты надо мной смеешься? - закричал Бушуев.- Ты меня за дурака считаешь! Ты... Ты...- он заикался, подбирая обидное слово, наконец крикнул в запальчивости: - Ты подвести можешь в тяжелый момент, предать!
Владимир был ошеломлен. Он мог ожидать всего, но такое...
- Иди ты!..- крикнул он и, вырвав из кармана горсть сигнальных ракет, с силой швырнул на землю. Они разлетелись в разные стороны.- Чтобы я еще с тобой полетел!
Он повернулся и, оставив обозленного и изумленного летчика, быстро пошел на старт, к командиру полка, чтобы пожаловаться, чтобы раз и навсегда отказаться летать с Бушуевым. Зачем это нужно терпеть унижения, оскорбления... С ним, опытным штурманом, согласится летать любой из пилотов. С ним даже летал сам Калашников. Это было еще в июле. Они бомбили живую силу и технику противника в районе населенного пункта Первомайский. Сделали три вылета, несмотря на плохую погоду и низкую облачность. В третьем вылете облачность понизилась до двухсот метров, но экипаж точно вышел на цель и удачно отбомбился. Командир полка остался доволен и потом не раз летал с Константиновым.
Идет Владимир на старт, а ночь звездная, прохладная. Ветерок обдувает разгоряченное лицо, освежает, успокаивает. Постепенно с крупного, размашистого шага Владимир переходит на тихий, неспешный. Возникает новая мысль: не ошибиться бы. Верно, Бушуев человек бескомпромиссный, ошибок не прощает, случайностей не признает. Ну и что же? Не так уж это и плохо. Главное, что они, штурман и летчик, сработались, в бою понимают друг друга без слов. А то, что разозлился, наговорил грубостей, оскорбил товарища, так себе же и сделал хуже. Ибо сам будет терзаться, сам мучиться. Человек он, в общем-то, справедливый, хороший.
Владимир остановился, подумал и... снова пошел к самолету. Бушуев стоял в стороне, дожидался. Они сели в кабину, Бушуев запустил мотор и порулил на старт. В эту ночь они выполнили еще три полета. Молча.
На следующую ночь они бомбили скопление вражеских войск в районе близ линии фронта. В третьем вылете, подходя к цели, Владимир увидел трассы "эрликона", идущие далеко в стороне от их самолета. Самолет, к которому тянулись снаряды, вдруг загорелся. Было хорошо видно, что пламя охватило правую плоскость, но машина, как догадался Владимир, находилась на боевом курсе и летчик не "шелохнулся", не отвернул в сторону. Но вот сброшены бомбы, и самолет начал скользить на левую плоскость, летчик пытался сбить пламя. Но было уже поздно, огонь перекинулся на кабину, уже горел фюзеляж... Минута, и самолет, полыхая как факел, понесся к земле.
- Они сгорели в воздухе, - глухим и хрипловатым от волнения голосом сказал Бушуев.- Чей это экипаж?
- Не знаю, - тихо ответил Владимир.
Вернувшись из полета, узнали: летчик старший сержант Стернин и штурман лейтенант Головин. Оба пришли в полк под Ростовом. Они были еще совсем молоды.
В полк возвратились Оглоблин и Фунтиков. Немцы подбили их месяц назад при бомбежке переправы у Никополя. Осколками снаряда был поврежден мотор, управление самолетом. Сколько могли они тянули на восток, на свою территорию. Шли со снижением, сели в днепровские плавни на чужой территории. Замаскировав свой самолет, они выбрались к населенному пункту, связались с партизанами и около месяца пробыли в их отряде, выполняли боевые задания. Вернувшись в родную часть, Оглоблин спустя несколько дней вызволил из трясины и свой самолет. Прибыв на место посадки со старшим техником Бардиным, они отремонтировали У-2 и перегнали его на свой аэродром.
О том, что Оглоблин и Фунтиков живы, стало известно за несколько дней до их возвращения. Об этом сообщили партизаны. К ним и улетел командир эскадрильи Дудник. В полку знали, когда примерно он возвратится, и все равно прилет был неожиданным: товарищей ждали с нетерпением, радостью и, как обычно бывает в таких случаях, с любопытством.
К месту приземления самолета бежали все, кто был на стоянке. Первым подоспел Бушуев. Он порывисто обнял Оглоблина, прижал к себе. Владимир удивился: Бушуев, и вдруг такие эмоции. Вот и пойми человека...
Нет, необычный все-таки человек, этот Бушуев. Недавно Владимир был свидетелем острого разговора между Калашниковым и Бушуевым. Говорили об одном из командиров в его же присутствии.
- Почему, товарищ майор, его вы посылаете только на передовую, когда полет составляет тридцать - сорок минут, а меня на разведку, и я хожу под огнем часами? Он за пять ночей сделал двадцать полетов, а мы с Константиновым только лишь семь. Почему? Потому что он начальник? А к наградам, как известно, представляют именно за количество боевых вылетов...
- А ты что, за ордена воюешь?! - возмутился Калашников.
- И за ордена тоже, товарищ майор, - отрезал Бушуев.- Я воюю за Родину, и мне не безразлично, что обо мне скажут после войны. Глядя на мои ордена, никто не скажет и никто не подумает, что я не был на фронте, что я обошел его стороной.
- Ты знаешь, что твоему экипажу я доверяю больше, чем многим другим, смягчился Калашников.- У вас большой опыт.
- Пусть и другие его набираются, - стоял на своем Бушуев, - а опыт приходит с полетами.
После того разговора Константинов сказал Бушуеву: "Не удивлюсь, если после такой "беседы" ты будешь иметь неприятности. Командир тоже человек, у него есть нервы, самолюбие, и если каждый из нас будет вставать в позу и говорить все, что ему вздумается, то недолго наскочить и на неприятность".
Но Владимир ошибся, Анатолий Захарович не затаил зло на Бушуева, а боевые задания стал распределять еще более справедливо, еще с большей тщательностью. А по истечении какого-то времени представил Бушуева и Константинова к ордену Александра Невского. И теперь только у них, у двоих из всего полка, такие большие награды: ордена Красного Знамени, Красной Звезды и вот теперь - Невского.
И Владимир приходит к твердому выводу: надо быть таким, как Дмитрий Бушуев, - знающим, принципиальным, умеющим отстоять свое мнение.
Аэродром Аккерман близ Мелитополя, 7 ноября 1943 года. В полку митинг в честь 26-й годовщины Великого Октября. Общее построение с выносом гвардейского знамени. Знаменосец Константинов, ассистенты Оглоблин и Бушуев. Так их втроем и засняли. Это последний из немногих снимков Бушуева...
8 и 11 ноября последние ночи совместной боевой работы Бушуева и Константинова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
По этому сигналу к месту посадки должны прибежать механики, приехать пожарная и санитарная машины. Так и случилось, все собрались, все ждали беды и все хотели помочь экипажу, терпящему бедствие.
- Ошибка! - громко сказал Бушуев, приподнявшись в кабине.- Прошу по своим местам.
Когда все разъехались и разошлись, он повернулся к штурману взъерошенный, обозленный.
- Ты надо мной смеешься? - закричал Бушуев.- Ты меня за дурака считаешь! Ты... Ты...- он заикался, подбирая обидное слово, наконец крикнул в запальчивости: - Ты подвести можешь в тяжелый момент, предать!
Владимир был ошеломлен. Он мог ожидать всего, но такое...
- Иди ты!..- крикнул он и, вырвав из кармана горсть сигнальных ракет, с силой швырнул на землю. Они разлетелись в разные стороны.- Чтобы я еще с тобой полетел!
Он повернулся и, оставив обозленного и изумленного летчика, быстро пошел на старт, к командиру полка, чтобы пожаловаться, чтобы раз и навсегда отказаться летать с Бушуевым. Зачем это нужно терпеть унижения, оскорбления... С ним, опытным штурманом, согласится летать любой из пилотов. С ним даже летал сам Калашников. Это было еще в июле. Они бомбили живую силу и технику противника в районе населенного пункта Первомайский. Сделали три вылета, несмотря на плохую погоду и низкую облачность. В третьем вылете облачность понизилась до двухсот метров, но экипаж точно вышел на цель и удачно отбомбился. Командир полка остался доволен и потом не раз летал с Константиновым.
Идет Владимир на старт, а ночь звездная, прохладная. Ветерок обдувает разгоряченное лицо, освежает, успокаивает. Постепенно с крупного, размашистого шага Владимир переходит на тихий, неспешный. Возникает новая мысль: не ошибиться бы. Верно, Бушуев человек бескомпромиссный, ошибок не прощает, случайностей не признает. Ну и что же? Не так уж это и плохо. Главное, что они, штурман и летчик, сработались, в бою понимают друг друга без слов. А то, что разозлился, наговорил грубостей, оскорбил товарища, так себе же и сделал хуже. Ибо сам будет терзаться, сам мучиться. Человек он, в общем-то, справедливый, хороший.
Владимир остановился, подумал и... снова пошел к самолету. Бушуев стоял в стороне, дожидался. Они сели в кабину, Бушуев запустил мотор и порулил на старт. В эту ночь они выполнили еще три полета. Молча.
На следующую ночь они бомбили скопление вражеских войск в районе близ линии фронта. В третьем вылете, подходя к цели, Владимир увидел трассы "эрликона", идущие далеко в стороне от их самолета. Самолет, к которому тянулись снаряды, вдруг загорелся. Было хорошо видно, что пламя охватило правую плоскость, но машина, как догадался Владимир, находилась на боевом курсе и летчик не "шелохнулся", не отвернул в сторону. Но вот сброшены бомбы, и самолет начал скользить на левую плоскость, летчик пытался сбить пламя. Но было уже поздно, огонь перекинулся на кабину, уже горел фюзеляж... Минута, и самолет, полыхая как факел, понесся к земле.
- Они сгорели в воздухе, - глухим и хрипловатым от волнения голосом сказал Бушуев.- Чей это экипаж?
- Не знаю, - тихо ответил Владимир.
Вернувшись из полета, узнали: летчик старший сержант Стернин и штурман лейтенант Головин. Оба пришли в полк под Ростовом. Они были еще совсем молоды.
В полк возвратились Оглоблин и Фунтиков. Немцы подбили их месяц назад при бомбежке переправы у Никополя. Осколками снаряда был поврежден мотор, управление самолетом. Сколько могли они тянули на восток, на свою территорию. Шли со снижением, сели в днепровские плавни на чужой территории. Замаскировав свой самолет, они выбрались к населенному пункту, связались с партизанами и около месяца пробыли в их отряде, выполняли боевые задания. Вернувшись в родную часть, Оглоблин спустя несколько дней вызволил из трясины и свой самолет. Прибыв на место посадки со старшим техником Бардиным, они отремонтировали У-2 и перегнали его на свой аэродром.
О том, что Оглоблин и Фунтиков живы, стало известно за несколько дней до их возвращения. Об этом сообщили партизаны. К ним и улетел командир эскадрильи Дудник. В полку знали, когда примерно он возвратится, и все равно прилет был неожиданным: товарищей ждали с нетерпением, радостью и, как обычно бывает в таких случаях, с любопытством.
К месту приземления самолета бежали все, кто был на стоянке. Первым подоспел Бушуев. Он порывисто обнял Оглоблина, прижал к себе. Владимир удивился: Бушуев, и вдруг такие эмоции. Вот и пойми человека...
Нет, необычный все-таки человек, этот Бушуев. Недавно Владимир был свидетелем острого разговора между Калашниковым и Бушуевым. Говорили об одном из командиров в его же присутствии.
- Почему, товарищ майор, его вы посылаете только на передовую, когда полет составляет тридцать - сорок минут, а меня на разведку, и я хожу под огнем часами? Он за пять ночей сделал двадцать полетов, а мы с Константиновым только лишь семь. Почему? Потому что он начальник? А к наградам, как известно, представляют именно за количество боевых вылетов...
- А ты что, за ордена воюешь?! - возмутился Калашников.
- И за ордена тоже, товарищ майор, - отрезал Бушуев.- Я воюю за Родину, и мне не безразлично, что обо мне скажут после войны. Глядя на мои ордена, никто не скажет и никто не подумает, что я не был на фронте, что я обошел его стороной.
- Ты знаешь, что твоему экипажу я доверяю больше, чем многим другим, смягчился Калашников.- У вас большой опыт.
- Пусть и другие его набираются, - стоял на своем Бушуев, - а опыт приходит с полетами.
После того разговора Константинов сказал Бушуеву: "Не удивлюсь, если после такой "беседы" ты будешь иметь неприятности. Командир тоже человек, у него есть нервы, самолюбие, и если каждый из нас будет вставать в позу и говорить все, что ему вздумается, то недолго наскочить и на неприятность".
Но Владимир ошибся, Анатолий Захарович не затаил зло на Бушуева, а боевые задания стал распределять еще более справедливо, еще с большей тщательностью. А по истечении какого-то времени представил Бушуева и Константинова к ордену Александра Невского. И теперь только у них, у двоих из всего полка, такие большие награды: ордена Красного Знамени, Красной Звезды и вот теперь - Невского.
И Владимир приходит к твердому выводу: надо быть таким, как Дмитрий Бушуев, - знающим, принципиальным, умеющим отстоять свое мнение.
Аэродром Аккерман близ Мелитополя, 7 ноября 1943 года. В полку митинг в честь 26-й годовщины Великого Октября. Общее построение с выносом гвардейского знамени. Знаменосец Константинов, ассистенты Оглоблин и Бушуев. Так их втроем и засняли. Это последний из немногих снимков Бушуева...
8 и 11 ноября последние ночи совместной боевой работы Бушуева и Константинова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86