Якобу — сорок лет, Вильгельму — тридцать девять. Их имена известны в литературных и научных кругах далеко за пределами стран немецкого языка. Внешне положение в библиотеке при существующих доходах было более чем скромным.
Политическая обстановка двадцатых годов являла собой полную неразбериху. По-прежнему было неясно, по какому же пути пойдет Германия. Повсюду услужливые правительства коронованных владетелей подавляли всякое участие народа в государственной жизни. На родине Гриммов — в Гессенском курфюршестве все так же остро ощущалось отсутствие конституционных гарантий. Несмотря на атмосферу застоя и гнета, в народе не угасало желание найти единую форму существования раздробленных немецких земель, равно как и требование точнее установить права власть имущих и те границы, где они кончаются. Бюргеры тосковали по жизни в условиях большей свободы. Но во всех этих устремлениях не было уже того подъема, какой наблюдался в первые годы после освободительных войн.
Братья Гримм, глубоко переживавшие за судьбу своей родины, искали утешения в работе. Якоб настолько углубился в решение исследовательских задач, разрабатывая новые научные области, что, по словам одного из его современников, как бы «обручился с наукой». Неутомимый труженик, он в познании научных истин нашел смысл жизни. В нем было нечто почти монашеское. Отказ от личного семейного счастья не был для него жертвой или вымученным отречением. Он был невероятно загружен, постоянно шел вперед в своих научных исследованиях, как путешественник-первооткрыватель, который стремится во что бы то ни стало пройти незнакомые места. Однако Якоб не превратился в мизантропа, в нелюдима. С любовью относясь к своим родственникам и друзьям, он принимал сердечное участие в их человеческих радостях и страданиях.
Вильгельм не разделял аскетическую одержимость своего брата. Его решение жениться в тридцатидевятилетнем возрасте не было вызвано вспышкой мгновенной, бурной страсти; оно зрело на протяжении многих лет. Его избранницей стала дочь кассельского аптекаря Доротея, или, как ее чаще всего называли, Дортхен Вильд. Она родилась в 1795 году, то есть была на десять лет моложе Вильгельма, и к моменту вступления в брак ей было уже тридцать лет. Девушку из «Солнечной аптеки» на Марктгассе, одну из дочерей аптекаря Рудольфа Вильда, братья Гримм знали еще с детства. Дортхен частенько наведывалась к Гриммам, когда еще жива была их матушка. Особенно тепло и сердечно Дортхен относилась к Лотте, единственной сестре Якоба и Вильгельма. Матушка Гримм любила симпатичную дочь аптекаря, как собственное дитя.
Когда братья Гримм занялись собиранием сказок, Дортхен, тогда двенадцатилетняя девочка, рассказала им несколько историй, которые она слышала в родительском доме, особенно от старой Марии. Подрастая, Дортхен узнавала новые и рассказывала их Вильгельму, когда они бывали за городом, в саду, а в зимнее время «во флигеле возле печки». Естественно и незаметно эта добрая и мягкая девушка вошла в семью Гриммов. С большой самоотверженностью она заботилась о детях своей рано умершей сестры Гретхен. Еще раньше она преданно ухаживала за больными матерью и отцом.
Вильгельм Гримм видел, как нелегко было Дортхен, и заботился о ней.
В начале 1815 года, когда Якоб был на Венском конгрессе, он писал ему: «Старый Вильд умер на рождество, утром, после мучительных страданий; еще неясно, как все устроится и что будет с Дортхен. Она совсем исхудала, а в последние две недели ей не удавалось даже поспать; целую зиму она этого не выдержала бы. Мне ее часто было жалко до глубины сердца, в самом деле, это такая верная, честная душа».
О добрых отношениях семьи Гриммов с семьей Вильдов свидетельствует и «Домашний дневник», который Якоб в 1820 году подарил своим братьям и сестре с просьбой записывать важнейшие события из жизни близких. В дневнике сохранились даты рождения и смерти родителей Дортхен. Был там отмечен и день рождения самой Дортхен. В предисловии Якоб обратился не только к братьям и сестре, но и к Дортхен со следующими словами: «Ты прости меня, дорогая Дортхен, что я и тебя включил в этот дневник, это отчасти для того, чтобы сделать дневник посолидней, так как почти все наше семейство вымерло, не оставив корней, а частично потому, что я люблю тебя так же, как моих братьев и сестру».
Тепло и нежно относился к ней и Вильгельм. Прошли годы, и дружеское участие и нежность переросли в любовь. В декабре 1824 года он обручился с Дортхен. В январе 1825 года Якоб сообщил о свадьбе Вильгельма Карлу Лахману: «Дело тянулось очень долго и только перед рождеством решилось окончательно; его невеста — всем нам приятная, желанная и честная девушка, зовут ее Дортхен Вильд. Для нашего хозяйства это будет полезно, так как оно налажено и зиждется на давнем, нерушимом, хотя и молчаливом, согласии, что мы, братья (Якоб и Вильгельм), живем вместе и ведем общее хозяйство. Так что Вы можете пожелать Вильгельму счастья; пишу я, поскольку он стыдится об этом говорить».
Якоб одобрял выбор брата, так как уважал Дортхен, подругу юности, за ее доброту, скромность. Не менее важно было и то, что братья оставались жить вместе. Для Вильгельма женитьба не была результатом пламенной юношеской страсти. Он долго обдумывал и взвешивал разумность этого шага; в письме священнику Бангу он писал о своей невесте: «Она — моя самая старая и самая милая подруга, я знал ее еще с детства, и все мы без исключения давным-давно любим ее как родную сестру. Если кто и подходит нам, так это она. Это отнюдь не восхваление, во всех других отношениях Вы тоже с легким сердцем можете пожелать мне счастья».
15 мая 1825 года в Касселе состоялось венчание. На нем присутствовали братья, сестра и ближайшие родственники. Семейное торжество отпраздновали без всякого шума, в приятной домашней обстановке. Через несколько дней Вильгельм писал своему другу Зуабедиссену, профессору философии в Марбурге: «Этот месяц мне не кажется медовым, как его принято называть, но у меня такое предчувствие, что я всю жизнь буду таким же счастливым, как в эти восемь дней. Она сердечна, естественна, разумна и весела, она радуется всему земному и готова в любой момент целиком посвятить себя чему-либо возвышенному и прекрасному, к чему мы стремимся, но чего не дает нам жизнь». Еще более восторженным становится его тон, когда он наконец отважился сообщить о своей женитьбе Карлу Лахману: «Я не верю, что я мог бы на этом свете жениться на ком-нибудь другом или быть с кем-либо другим счастливым».
Ритм жизни семьи Гриммов не был нарушен этой свадьбой; наоборот, с появлением Дортхен она еще больше укрепилась. По-прежнему жили они в Касселе на улице Беллевюштрассе, любуясь «открытым и прекрасным видом из окна».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Политическая обстановка двадцатых годов являла собой полную неразбериху. По-прежнему было неясно, по какому же пути пойдет Германия. Повсюду услужливые правительства коронованных владетелей подавляли всякое участие народа в государственной жизни. На родине Гриммов — в Гессенском курфюршестве все так же остро ощущалось отсутствие конституционных гарантий. Несмотря на атмосферу застоя и гнета, в народе не угасало желание найти единую форму существования раздробленных немецких земель, равно как и требование точнее установить права власть имущих и те границы, где они кончаются. Бюргеры тосковали по жизни в условиях большей свободы. Но во всех этих устремлениях не было уже того подъема, какой наблюдался в первые годы после освободительных войн.
Братья Гримм, глубоко переживавшие за судьбу своей родины, искали утешения в работе. Якоб настолько углубился в решение исследовательских задач, разрабатывая новые научные области, что, по словам одного из его современников, как бы «обручился с наукой». Неутомимый труженик, он в познании научных истин нашел смысл жизни. В нем было нечто почти монашеское. Отказ от личного семейного счастья не был для него жертвой или вымученным отречением. Он был невероятно загружен, постоянно шел вперед в своих научных исследованиях, как путешественник-первооткрыватель, который стремится во что бы то ни стало пройти незнакомые места. Однако Якоб не превратился в мизантропа, в нелюдима. С любовью относясь к своим родственникам и друзьям, он принимал сердечное участие в их человеческих радостях и страданиях.
Вильгельм не разделял аскетическую одержимость своего брата. Его решение жениться в тридцатидевятилетнем возрасте не было вызвано вспышкой мгновенной, бурной страсти; оно зрело на протяжении многих лет. Его избранницей стала дочь кассельского аптекаря Доротея, или, как ее чаще всего называли, Дортхен Вильд. Она родилась в 1795 году, то есть была на десять лет моложе Вильгельма, и к моменту вступления в брак ей было уже тридцать лет. Девушку из «Солнечной аптеки» на Марктгассе, одну из дочерей аптекаря Рудольфа Вильда, братья Гримм знали еще с детства. Дортхен частенько наведывалась к Гриммам, когда еще жива была их матушка. Особенно тепло и сердечно Дортхен относилась к Лотте, единственной сестре Якоба и Вильгельма. Матушка Гримм любила симпатичную дочь аптекаря, как собственное дитя.
Когда братья Гримм занялись собиранием сказок, Дортхен, тогда двенадцатилетняя девочка, рассказала им несколько историй, которые она слышала в родительском доме, особенно от старой Марии. Подрастая, Дортхен узнавала новые и рассказывала их Вильгельму, когда они бывали за городом, в саду, а в зимнее время «во флигеле возле печки». Естественно и незаметно эта добрая и мягкая девушка вошла в семью Гриммов. С большой самоотверженностью она заботилась о детях своей рано умершей сестры Гретхен. Еще раньше она преданно ухаживала за больными матерью и отцом.
Вильгельм Гримм видел, как нелегко было Дортхен, и заботился о ней.
В начале 1815 года, когда Якоб был на Венском конгрессе, он писал ему: «Старый Вильд умер на рождество, утром, после мучительных страданий; еще неясно, как все устроится и что будет с Дортхен. Она совсем исхудала, а в последние две недели ей не удавалось даже поспать; целую зиму она этого не выдержала бы. Мне ее часто было жалко до глубины сердца, в самом деле, это такая верная, честная душа».
О добрых отношениях семьи Гриммов с семьей Вильдов свидетельствует и «Домашний дневник», который Якоб в 1820 году подарил своим братьям и сестре с просьбой записывать важнейшие события из жизни близких. В дневнике сохранились даты рождения и смерти родителей Дортхен. Был там отмечен и день рождения самой Дортхен. В предисловии Якоб обратился не только к братьям и сестре, но и к Дортхен со следующими словами: «Ты прости меня, дорогая Дортхен, что я и тебя включил в этот дневник, это отчасти для того, чтобы сделать дневник посолидней, так как почти все наше семейство вымерло, не оставив корней, а частично потому, что я люблю тебя так же, как моих братьев и сестру».
Тепло и нежно относился к ней и Вильгельм. Прошли годы, и дружеское участие и нежность переросли в любовь. В декабре 1824 года он обручился с Дортхен. В январе 1825 года Якоб сообщил о свадьбе Вильгельма Карлу Лахману: «Дело тянулось очень долго и только перед рождеством решилось окончательно; его невеста — всем нам приятная, желанная и честная девушка, зовут ее Дортхен Вильд. Для нашего хозяйства это будет полезно, так как оно налажено и зиждется на давнем, нерушимом, хотя и молчаливом, согласии, что мы, братья (Якоб и Вильгельм), живем вместе и ведем общее хозяйство. Так что Вы можете пожелать Вильгельму счастья; пишу я, поскольку он стыдится об этом говорить».
Якоб одобрял выбор брата, так как уважал Дортхен, подругу юности, за ее доброту, скромность. Не менее важно было и то, что братья оставались жить вместе. Для Вильгельма женитьба не была результатом пламенной юношеской страсти. Он долго обдумывал и взвешивал разумность этого шага; в письме священнику Бангу он писал о своей невесте: «Она — моя самая старая и самая милая подруга, я знал ее еще с детства, и все мы без исключения давным-давно любим ее как родную сестру. Если кто и подходит нам, так это она. Это отнюдь не восхваление, во всех других отношениях Вы тоже с легким сердцем можете пожелать мне счастья».
15 мая 1825 года в Касселе состоялось венчание. На нем присутствовали братья, сестра и ближайшие родственники. Семейное торжество отпраздновали без всякого шума, в приятной домашней обстановке. Через несколько дней Вильгельм писал своему другу Зуабедиссену, профессору философии в Марбурге: «Этот месяц мне не кажется медовым, как его принято называть, но у меня такое предчувствие, что я всю жизнь буду таким же счастливым, как в эти восемь дней. Она сердечна, естественна, разумна и весела, она радуется всему земному и готова в любой момент целиком посвятить себя чему-либо возвышенному и прекрасному, к чему мы стремимся, но чего не дает нам жизнь». Еще более восторженным становится его тон, когда он наконец отважился сообщить о своей женитьбе Карлу Лахману: «Я не верю, что я мог бы на этом свете жениться на ком-нибудь другом или быть с кем-либо другим счастливым».
Ритм жизни семьи Гриммов не был нарушен этой свадьбой; наоборот, с появлением Дортхен она еще больше укрепилась. По-прежнему жили они в Касселе на улице Беллевюштрассе, любуясь «открытым и прекрасным видом из окна».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89