Так, Бертольд Ауэрбах в «Деревенских рассказах» (1843 г. и позднее) попытался нарисовать образы крестьян, а Фридрих Геббель в драме «Мария Магдалина» (1844 г.) реалистически изобразил крушение старых обычаев и представлений о чести в бюргерских кругах. Как упрек происходящему звучат слова мастера Антона в конце пьесы: «Я не понимаю больше этот мир».
Но это не означало, что время романтизма ушло в прошлое. Романтические мотивы все еще жили в литературе, менялись лишь формы. Например, Рихард Вагнер создал «Тангейзера» (премьера состоялась в 1845 году) на основе преданий, собранных братьями Гримм. Он сознательно назвал это произведение романтической оперой.
В 1842 году было решено по старым чертежам завершить строительство Кёльнского собора — национального достояния, и в этом было стремление к объединению страны.
Итак, во многих областях жизни, науки и искусства происходили весьма значительные изменения. Период, предшествовавший мартовской революции 1848 года — «предмартовское время», — бесспорно, оставил свой след в истории.
Однако по-прежнему существовали острые противоречия между реакционными князьями и правительствами, с одной стороны, и свободолюбивыми устремлениями народа — с другой. Либерально настроенный по многим вопросам прусский король Фридрих Вильгельм IV, пригласивший братьев Гримм в Берлин, так почти ничего и не сделал для положительного решения важного вопроса о конституции.
В первые годы пребывания в Берлине братья Гримм не имели возможности активно вмешиваться во все эти проблемы. Сохранять верность своей творческой линии, заниматься лишь преподаванием и исследованиями — таковы были их обязательства при переезде. Поэтому, когда за несколько недель до их приезда скончался директор Берлинской королевской библиотеки и министерство предложило Якобу руководство этим видным учреждением, он отказался.
30 апреля 1841 года для своей вступительной лекции в Берлинском университете Якоб избрал не языковую, а правовую тему. Основываясь на геттингенском опыте, он хотел показать, что в жизни государства право играет решающую роль. Курс его лекций назывался «О древностях немецкого права» и носил научно-исторический характер. В лекционном зале Берлинского университета собрались сотни слушателей. Когда Якоб поднялся на кафедру, студенты приветствовали его восторженными возгласами. По лицу этого человека было видно, что он растроган. С большой теплотой в голосе начал Якоб читать лекцию. Он поведал о тех испытаниях, что выпали на его долю, но не согнули, а, наоборот, только укрепили в нем силу духа, совершив доброе дело. Он изложил методы своей работы и рассказал, с чего начиналась его деятельность. Когда немецкие земли были оккупированы войсками Наполеона, он нашел утешение в изучении прошедших веков и обрел уверенность в будущем. Считал, что, исследуя язык, поэзию, религию и право глубокой старины, обогащаешься не только знаниями. В еще большей степени это изучение служит практическим целям современности — «выявлению образа и духа местного права и развивает чувство любви к родине».
Якоб Гримм служил, конечно, чистой науке, но при этом он не был чужд своему времени — верил, что результатами своего труда помогает борьбе немецкого народа за единство и свободу. Он не был исследователем, консервативно и формально изучавшим прошлое, он скорее хотел соединить существующее с тем, что еще предстоит построить: «У языка и права одна история, то есть между ними существует мост, связывающий воедино древность и современность, необходимость и свободу. Кто... не прислушивается к прошлому, тот наносит вред современности, давая будущему возможность так же, как он, предать забвению прошедшее. И, наоборот, кто упрямо пытается удержаться за прошлое, тот странным образом отнимает у современности именно то, что будет вновь за ней признано будущим, то есть безрассудно рубит сук, на котором сидит сам».
Якоб Гримм совершенно безоговорочно признавал принцип, согласно которому развиваться и совершенствоваться может не только дошедший до нас язык, но и новые правовые нормы. В лекции это прозвучало так: «Я не отказываю ни нашему времени, ни какому-либо другому в способности улучшать законы в соответствии с высотой или мелкотравчатостью его точки зрения и тем самым вводить новые правовые обычаи, ибо к таким попыткам нас толкает человеческая свобода и современное юридическое право».
И слушавшие в зале эту лекцию чувствовали себя причастными к происходящему. Они понимали, что на их глазах происходит событие, выходящее за рамки лекционного зала. Это было «доказательство общественного признания», по словам Дальмана. Слушатели были благодарны человеку, который привел в соответствие теорию с практической жизнью.
Несколько дней спустя, 11 мая 1841 года, состоялась первая лекция Вильгельма Гримма. Темой лекции он избрал стихотворное произведение из героического эпоса на средневерхненемецком языке — «Гудрун». И это было еще одним подтверждением его верности поэзии. «Аугсбургская всеобщая газета» сообщила, что студенты приветствовали Вильгельма, как и его брата, громкими возгласами. В лекционном зале собрались сотни слушателей. Вильгельм поблагодарил за искреннее участие в его судьбе и сказал: «О цветах говорят, будто растут они ночью, чтобы тем пышнее рано утром раскрыть свои бутоны; то же самое я мог бы сказать и о себе, если был бы молодым; а сейчас могу лишь заверить в том, что ночные заморозки мне не повредили».
После этих вступительных лекций братья Гримм влились в общественность Берлина и заняли достойное место в коллективе Берлинского университета. Теперь уже никакие интриги Ганновера не могли повредить им.
Беттина фон Арним, очень довольная тем, что все так хорошо разрешилось и братья Гримм живут в Берлине совсем рядом с ней, писала своему брату Клеменсу Брентано: «Якоб, самая простая и одновременно самая мирная натура, уважающая, однако, и права и обязанности, вышел из этого конфликта общественных мнений, тайной клеветы и политических интриг с нимбом святого, и это не следует понимать фигурально. Ведь одно лишь великое спокойствие, которое потребовалось ему, чтобы дать ответы на важные вопросы, на что он потратил уйму времени, придало чертам его лица силу и твердость борца и в то же время просветленность страдальца. И немногие, глядя на него, не ощущают чувства смущения».
Это похоже на объяснение в любви. Или это восторженное выражение той тоски, с какой люди мечтали о справедливом обществе?
Служебное положение братьев Гримм упрочилось еще больше, когда Вильгельм, который до тех пор был членом-корреспондентом Берлинской академии наук, весной 1841 года получил титул ее действительного члена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Но это не означало, что время романтизма ушло в прошлое. Романтические мотивы все еще жили в литературе, менялись лишь формы. Например, Рихард Вагнер создал «Тангейзера» (премьера состоялась в 1845 году) на основе преданий, собранных братьями Гримм. Он сознательно назвал это произведение романтической оперой.
В 1842 году было решено по старым чертежам завершить строительство Кёльнского собора — национального достояния, и в этом было стремление к объединению страны.
Итак, во многих областях жизни, науки и искусства происходили весьма значительные изменения. Период, предшествовавший мартовской революции 1848 года — «предмартовское время», — бесспорно, оставил свой след в истории.
Однако по-прежнему существовали острые противоречия между реакционными князьями и правительствами, с одной стороны, и свободолюбивыми устремлениями народа — с другой. Либерально настроенный по многим вопросам прусский король Фридрих Вильгельм IV, пригласивший братьев Гримм в Берлин, так почти ничего и не сделал для положительного решения важного вопроса о конституции.
В первые годы пребывания в Берлине братья Гримм не имели возможности активно вмешиваться во все эти проблемы. Сохранять верность своей творческой линии, заниматься лишь преподаванием и исследованиями — таковы были их обязательства при переезде. Поэтому, когда за несколько недель до их приезда скончался директор Берлинской королевской библиотеки и министерство предложило Якобу руководство этим видным учреждением, он отказался.
30 апреля 1841 года для своей вступительной лекции в Берлинском университете Якоб избрал не языковую, а правовую тему. Основываясь на геттингенском опыте, он хотел показать, что в жизни государства право играет решающую роль. Курс его лекций назывался «О древностях немецкого права» и носил научно-исторический характер. В лекционном зале Берлинского университета собрались сотни слушателей. Когда Якоб поднялся на кафедру, студенты приветствовали его восторженными возгласами. По лицу этого человека было видно, что он растроган. С большой теплотой в голосе начал Якоб читать лекцию. Он поведал о тех испытаниях, что выпали на его долю, но не согнули, а, наоборот, только укрепили в нем силу духа, совершив доброе дело. Он изложил методы своей работы и рассказал, с чего начиналась его деятельность. Когда немецкие земли были оккупированы войсками Наполеона, он нашел утешение в изучении прошедших веков и обрел уверенность в будущем. Считал, что, исследуя язык, поэзию, религию и право глубокой старины, обогащаешься не только знаниями. В еще большей степени это изучение служит практическим целям современности — «выявлению образа и духа местного права и развивает чувство любви к родине».
Якоб Гримм служил, конечно, чистой науке, но при этом он не был чужд своему времени — верил, что результатами своего труда помогает борьбе немецкого народа за единство и свободу. Он не был исследователем, консервативно и формально изучавшим прошлое, он скорее хотел соединить существующее с тем, что еще предстоит построить: «У языка и права одна история, то есть между ними существует мост, связывающий воедино древность и современность, необходимость и свободу. Кто... не прислушивается к прошлому, тот наносит вред современности, давая будущему возможность так же, как он, предать забвению прошедшее. И, наоборот, кто упрямо пытается удержаться за прошлое, тот странным образом отнимает у современности именно то, что будет вновь за ней признано будущим, то есть безрассудно рубит сук, на котором сидит сам».
Якоб Гримм совершенно безоговорочно признавал принцип, согласно которому развиваться и совершенствоваться может не только дошедший до нас язык, но и новые правовые нормы. В лекции это прозвучало так: «Я не отказываю ни нашему времени, ни какому-либо другому в способности улучшать законы в соответствии с высотой или мелкотравчатостью его точки зрения и тем самым вводить новые правовые обычаи, ибо к таким попыткам нас толкает человеческая свобода и современное юридическое право».
И слушавшие в зале эту лекцию чувствовали себя причастными к происходящему. Они понимали, что на их глазах происходит событие, выходящее за рамки лекционного зала. Это было «доказательство общественного признания», по словам Дальмана. Слушатели были благодарны человеку, который привел в соответствие теорию с практической жизнью.
Несколько дней спустя, 11 мая 1841 года, состоялась первая лекция Вильгельма Гримма. Темой лекции он избрал стихотворное произведение из героического эпоса на средневерхненемецком языке — «Гудрун». И это было еще одним подтверждением его верности поэзии. «Аугсбургская всеобщая газета» сообщила, что студенты приветствовали Вильгельма, как и его брата, громкими возгласами. В лекционном зале собрались сотни слушателей. Вильгельм поблагодарил за искреннее участие в его судьбе и сказал: «О цветах говорят, будто растут они ночью, чтобы тем пышнее рано утром раскрыть свои бутоны; то же самое я мог бы сказать и о себе, если был бы молодым; а сейчас могу лишь заверить в том, что ночные заморозки мне не повредили».
После этих вступительных лекций братья Гримм влились в общественность Берлина и заняли достойное место в коллективе Берлинского университета. Теперь уже никакие интриги Ганновера не могли повредить им.
Беттина фон Арним, очень довольная тем, что все так хорошо разрешилось и братья Гримм живут в Берлине совсем рядом с ней, писала своему брату Клеменсу Брентано: «Якоб, самая простая и одновременно самая мирная натура, уважающая, однако, и права и обязанности, вышел из этого конфликта общественных мнений, тайной клеветы и политических интриг с нимбом святого, и это не следует понимать фигурально. Ведь одно лишь великое спокойствие, которое потребовалось ему, чтобы дать ответы на важные вопросы, на что он потратил уйму времени, придало чертам его лица силу и твердость борца и в то же время просветленность страдальца. И немногие, глядя на него, не ощущают чувства смущения».
Это похоже на объяснение в любви. Или это восторженное выражение той тоски, с какой люди мечтали о справедливом обществе?
Служебное положение братьев Гримм упрочилось еще больше, когда Вильгельм, который до тех пор был членом-корреспондентом Берлинской академии наук, весной 1841 года получил титул ее действительного члена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89