Кроме широких улиц в городе было изобилие узких, кривых улочек, иногда крутых.
Впереди, на окраине города, виднелись окопы. Вот на них мы стали наступать развернутой цепью. На всякий случай я послал одно отделение (7–8 человек) вперед в порядке разведки. Разведка достигла окопов и сообщила, что немцев нет. Я приказал этому отделению выйти на асфальтированное шоссе и продвигаться по нему в город. Роту я тоже повернул к дороге, и по ее обочинам мы стали двигаться за головным дозором. Так мы и входили в город – впереди, метрах в 150–200, двигался головной дозор, а позади остальная часть роты, которая передвигалась в колонну по одному по обочинам шоссе. Нас встречали двое мужчин – местные жители. Один из них держал поднос с рюмками, другой две бутылки водки, наливая ее в рюмки. Каждый из нас подходил к ним, выпивал рюмку и шел дальше. Я тоже это сделал с благодарностью, даже две выпил. Мы входили в город с южной окраины по улице Культпарковской. Слева от дороги были небольшие дома, одно– и двухэтажные, а справа шел деревянный забор. Противника не встретили, было тихо, как будто и нет войны, солнце жарило вовсю. Но ни в коем случае нельзя было терять бдительность, воевали мы не с дилетантами, а с хорошо обученными, хитрыми и умелыми солдатами, от них можно было ожидать любых действий. Я предупредил своих бойцов, что мы не имеем права расхолаживаться из-за малочисленности нашего отряда, вооруженного только двумя пулеметами «максим». Одним расчетом командовал сержант Чечин Иван Захарович – молодой, смелый, знающий себе цену боец, с которым мы провоевали до Дня Победы.
В глубь города мы не пошли, а закрепились в пустующих домах на его окраине, как приказал комбат. Во всяком случае, один городской квартал мы прошли. Командир батальона и его штаб остановились, не доходя до города, но провели ко мне телефонную связь. Кухни нашей опять не было – ее сожгла авиация, поэтому мне пришлось отрядить солдат к розыску еды по окрестным домам. Кое-чем удалось разжиться у жителей, во всяком случае, голодными мы не остались. К нам с лейтенантом Цикановским Израэлем Соломоновичем (которого мы звали Семеном) прибыл командир артиллерийской батареи нашего батальона старший лейтенант Кашинцев. С ним прибыло одно 45-мм орудие, расчет которого прикатил его на себе, к нему было лишь несколько снарядов. Другие орудия, автомашины со снарядами и тягачи немецкая авиация уничтожила на марше при движении ко Львову.
Мне нравился Кашинцев, иногда сильно заикающийся, но всегда неунывающий, остроумный и большой шутник. В ту пору ему было 27 лет. Он был интересный человек, да и воевал давно. Я обрадовался, что он пришел. Теперь нам с Цикановским было с кем посоветоваться – каким образом ротой брать громадный город? В глубь города мы не пошли, я побоялся входить в лабиринт улиц, где нет укрытий и нельзя окопаться. Идти задами мешали металлические заборы частных домов. В Скалате и Каменец-Подольском было свободнее и как-то просторнее – там такие заборы нам не встречались. Танков с нами не было, с ними было бы спокойнее. А какая помощь от «сорокапятки» с пятью снарядами? Смех один. Ничего не было известно о силе противника и его расположении, о том, имеются ли у него танки. Комбат так и не поставил нам задачу – в каком направлении двигаться по городу. Нас он не беспокоил, и мы его тоже, а зря.
Было тихо, спокойно, никто в нас не стрелял, авиации немцев тоже не было, еду доставали. Стояли летние теплые дни. После дней напряженного марша с боями до Львова это было блаженство. Мы подготовились к отпору противника: расположили пулеметы, даже поставили орудие на позицию. От налета авиации вырыли окопы около домов. Назначались наблюдатели и дежурное отделение. Мы с Толей Кашинцевым решили осмотреть прилегающие дома. Я послал в разведку два отделения с приказом проверить, что делается впереди и по бокам от нашей улицы, и, не входя глубоко в город, по возможности опросить жителей, если окажутся на улицах или в домах. Пока город выглядел мертвым – жителей не было видно, а ряд домов пустовал.
Обследуя окрестности, мы с Кашинцевым обнаружили немецкий госпиталь, занимающий 3–4 четырехэтажных дома. Как мы поняли, это был госпиталь для умалишенных солдат. Нашли кое-кого из немецкого обслуживающего персонала. Я кое-как по-немецки приказал им кормить больных и ухаживать за ними. Они меня поняли, и больше к этому психиатрическому госпиталю мы не подходили. Нам своих забот хватало, а немцы и без нашей помощи могли справиться со своими психически больными соотечественниками. Обойдя другие дома, в одном из них, кирпичном, мы нашли местных жителей, которые перебрались туда из других домов, менее устойчивых к обстрелу. Вернулась разведка, доложила, что в ближайших домах немцев нет. Вернулись и те бойцы, которые по собственной инициативе осмотрели окрестности. Недалеко от нас они, правда, обнаружили немецкий аэродром, но он был покинут противником. Бойцы принесли кое-что из продуктов – в основном разные консервы.
Ночь прошла благополучно, никаких указаний от командира батальона не поступало и на следующий день, а мы этому и рады были. Конечно, надо было входить в город, а не отдыхать, но на нас давила усталость, да и о противнике ничего не было известно. Все мы устали и от марша до Львова, и особенно от авиации противника. Немецкие летчики, пикируя почти до самой земли, строчили из пулеметов, сбрасывая бомбы. Они делали все, чтобы не допустить нашего продвижения вперед, а отбиваться от самолетов нам приходилось лишь ружейно-пулеметным огнем, эффект от которого был как мертвому припарки. А тут наступило затишье: не стреляют, не бомбят, да и голодными мы не были. Лето, тепло. Санаторий – не меньше, в крайнем случае – дом отдыха.
На следующий день нас стал обстреливать снайпер. Чуть выйдешь на открытое место – выстрел. Долго мы не могли определить его позицию. Наконец с помощью бинокля установили, что снайпер ведет огонь с чердака пятиэтажного дома. Под вечер добровольцы скрытно подобрались к этому дому и поднялись на чердак, но его уже след простыл, а ни у меня, ни у бойцов не хватило сообразительности оставить там засаду. Скорее всего, это был даже не немец, а бандеровец-самостийник или поляк – националист-одиночка. Больше он не появлялся.
Так прошло два или три дня, а мы все еще продолжали околачиваться на окраине города. У меня, Цикановского и Кашинцева не хватило мужества и решительности брать Львов с полуротой бойцов – 30–35 человек. Комбат и не тревожил нас, а мы его, но вдруг появился командир роты старший лейтенант Чернышов. Лучше бы он не появлялся. Все, что он сделал, это навел смуту, неразбериху и смотался от нас. Чернышов принял решение наступать к центру города, и мы стали продвигаться по одной из улиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Впереди, на окраине города, виднелись окопы. Вот на них мы стали наступать развернутой цепью. На всякий случай я послал одно отделение (7–8 человек) вперед в порядке разведки. Разведка достигла окопов и сообщила, что немцев нет. Я приказал этому отделению выйти на асфальтированное шоссе и продвигаться по нему в город. Роту я тоже повернул к дороге, и по ее обочинам мы стали двигаться за головным дозором. Так мы и входили в город – впереди, метрах в 150–200, двигался головной дозор, а позади остальная часть роты, которая передвигалась в колонну по одному по обочинам шоссе. Нас встречали двое мужчин – местные жители. Один из них держал поднос с рюмками, другой две бутылки водки, наливая ее в рюмки. Каждый из нас подходил к ним, выпивал рюмку и шел дальше. Я тоже это сделал с благодарностью, даже две выпил. Мы входили в город с южной окраины по улице Культпарковской. Слева от дороги были небольшие дома, одно– и двухэтажные, а справа шел деревянный забор. Противника не встретили, было тихо, как будто и нет войны, солнце жарило вовсю. Но ни в коем случае нельзя было терять бдительность, воевали мы не с дилетантами, а с хорошо обученными, хитрыми и умелыми солдатами, от них можно было ожидать любых действий. Я предупредил своих бойцов, что мы не имеем права расхолаживаться из-за малочисленности нашего отряда, вооруженного только двумя пулеметами «максим». Одним расчетом командовал сержант Чечин Иван Захарович – молодой, смелый, знающий себе цену боец, с которым мы провоевали до Дня Победы.
В глубь города мы не пошли, а закрепились в пустующих домах на его окраине, как приказал комбат. Во всяком случае, один городской квартал мы прошли. Командир батальона и его штаб остановились, не доходя до города, но провели ко мне телефонную связь. Кухни нашей опять не было – ее сожгла авиация, поэтому мне пришлось отрядить солдат к розыску еды по окрестным домам. Кое-чем удалось разжиться у жителей, во всяком случае, голодными мы не остались. К нам с лейтенантом Цикановским Израэлем Соломоновичем (которого мы звали Семеном) прибыл командир артиллерийской батареи нашего батальона старший лейтенант Кашинцев. С ним прибыло одно 45-мм орудие, расчет которого прикатил его на себе, к нему было лишь несколько снарядов. Другие орудия, автомашины со снарядами и тягачи немецкая авиация уничтожила на марше при движении ко Львову.
Мне нравился Кашинцев, иногда сильно заикающийся, но всегда неунывающий, остроумный и большой шутник. В ту пору ему было 27 лет. Он был интересный человек, да и воевал давно. Я обрадовался, что он пришел. Теперь нам с Цикановским было с кем посоветоваться – каким образом ротой брать громадный город? В глубь города мы не пошли, я побоялся входить в лабиринт улиц, где нет укрытий и нельзя окопаться. Идти задами мешали металлические заборы частных домов. В Скалате и Каменец-Подольском было свободнее и как-то просторнее – там такие заборы нам не встречались. Танков с нами не было, с ними было бы спокойнее. А какая помощь от «сорокапятки» с пятью снарядами? Смех один. Ничего не было известно о силе противника и его расположении, о том, имеются ли у него танки. Комбат так и не поставил нам задачу – в каком направлении двигаться по городу. Нас он не беспокоил, и мы его тоже, а зря.
Было тихо, спокойно, никто в нас не стрелял, авиации немцев тоже не было, еду доставали. Стояли летние теплые дни. После дней напряженного марша с боями до Львова это было блаженство. Мы подготовились к отпору противника: расположили пулеметы, даже поставили орудие на позицию. От налета авиации вырыли окопы около домов. Назначались наблюдатели и дежурное отделение. Мы с Толей Кашинцевым решили осмотреть прилегающие дома. Я послал в разведку два отделения с приказом проверить, что делается впереди и по бокам от нашей улицы, и, не входя глубоко в город, по возможности опросить жителей, если окажутся на улицах или в домах. Пока город выглядел мертвым – жителей не было видно, а ряд домов пустовал.
Обследуя окрестности, мы с Кашинцевым обнаружили немецкий госпиталь, занимающий 3–4 четырехэтажных дома. Как мы поняли, это был госпиталь для умалишенных солдат. Нашли кое-кого из немецкого обслуживающего персонала. Я кое-как по-немецки приказал им кормить больных и ухаживать за ними. Они меня поняли, и больше к этому психиатрическому госпиталю мы не подходили. Нам своих забот хватало, а немцы и без нашей помощи могли справиться со своими психически больными соотечественниками. Обойдя другие дома, в одном из них, кирпичном, мы нашли местных жителей, которые перебрались туда из других домов, менее устойчивых к обстрелу. Вернулась разведка, доложила, что в ближайших домах немцев нет. Вернулись и те бойцы, которые по собственной инициативе осмотрели окрестности. Недалеко от нас они, правда, обнаружили немецкий аэродром, но он был покинут противником. Бойцы принесли кое-что из продуктов – в основном разные консервы.
Ночь прошла благополучно, никаких указаний от командира батальона не поступало и на следующий день, а мы этому и рады были. Конечно, надо было входить в город, а не отдыхать, но на нас давила усталость, да и о противнике ничего не было известно. Все мы устали и от марша до Львова, и особенно от авиации противника. Немецкие летчики, пикируя почти до самой земли, строчили из пулеметов, сбрасывая бомбы. Они делали все, чтобы не допустить нашего продвижения вперед, а отбиваться от самолетов нам приходилось лишь ружейно-пулеметным огнем, эффект от которого был как мертвому припарки. А тут наступило затишье: не стреляют, не бомбят, да и голодными мы не были. Лето, тепло. Санаторий – не меньше, в крайнем случае – дом отдыха.
На следующий день нас стал обстреливать снайпер. Чуть выйдешь на открытое место – выстрел. Долго мы не могли определить его позицию. Наконец с помощью бинокля установили, что снайпер ведет огонь с чердака пятиэтажного дома. Под вечер добровольцы скрытно подобрались к этому дому и поднялись на чердак, но его уже след простыл, а ни у меня, ни у бойцов не хватило сообразительности оставить там засаду. Скорее всего, это был даже не немец, а бандеровец-самостийник или поляк – националист-одиночка. Больше он не появлялся.
Так прошло два или три дня, а мы все еще продолжали околачиваться на окраине города. У меня, Цикановского и Кашинцева не хватило мужества и решительности брать Львов с полуротой бойцов – 30–35 человек. Комбат и не тревожил нас, а мы его, но вдруг появился командир роты старший лейтенант Чернышов. Лучше бы он не появлялся. Все, что он сделал, это навел смуту, неразбериху и смотался от нас. Чернышов принял решение наступать к центру города, и мы стали продвигаться по одной из улиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61