Потом он стал замкомбата. В тот период его рота располагалась правее моего взвода. Других подразделений не было, начальство о нас забыло – ни у него, ни у меня не было телефонной связи со штабом батальонов. Поэтому мы с ним «отдохнули» за столом отменно – никто нам не мешал, даже немцы, редко такое бывает на фронте. На следующий день, 31 июля, мы вышли из боя и покинули этот «водный» участок. Почему-то опять я остался один из офицеров в роте. Комроты Чернышов не появлялся, а командиры взводов Гаврилов, Гущенков, Шакуло были ранены, Шакуло уже вторично.
После одного или двух дней отдыха мы получили задачу наступать в направлении г. Самбор, город в 80–90 километрах юго-западнее Львова, на реке Днестр. Это было 30–31 июля 1944 г. Командир батальона капитан Козиенко опять не назначил меня командиром роты вместо Чернышова, а назначил на эту должность командира взвода пулеметной роты лейтенанта Карпенко, ветерана батальона, воевавшего еще на Курской дуге летом 1943 года. Куда делся Чернышов, я не помню, вроде был легко ранен. Уже через несколько дней, 2 августа, Карпенко был убит под Самбором на своем командном пункте в окопе, одним-единственным осколком прямо в сердце. В других окопах находились телефонисты, ординарец и связные от взводов, но их не задело, хотя мина разорвалась ближе к окопу телефонистов…
На подходе к Самбору мы спешились с танков на опушке леса. Получив задачу и направление наступления, наша и другие роты развернулись в цепь и ускоренным шагом стали продвигаться вперед. Противника не было, и огонь по нам не велся – видимо, немцы не ожидали нашего наступления на этом участке. Достигли села. Далее было поле, засеянное пшеницей, река Днестр и виднелся город на другом берегу реки. С моей точки зрения, это наступление было плохо организовано. Даже сейчас, вспоминая эти бои, я не могу понять – почему? Никто не знал, где противник, разведка не проводилась ни от бригады, ни от батальонов. «Вперед» – и дело с концом, авось разберемся. Ох это авось! Чуть не уложили весь батальон, вернее, то, что от него осталось.
Рота достигла села, в котором была только одна улица, и его надо было прочесать на всякий случай. Стояла какая-то грозная тишина. Я привык полагаться на интуицию, и у меня было большое сомнение, что в селе нет фрицев, однако командир пулеметного взвода пулеметной роты лейтенант Петр Малютин со мной не согласился, заявив: «Немцев в селе нет, так как стоит тишина». Именно она, эта тишина, меня и пугала. Я уже собрался направить отделение солдат проверить, что делается в селе, когда Малютин вышел из-за дома, где мы укрывались, остановился на середине улицы и стал осматривать село в бинокль. Раздался выстрел, и пуля попала ему между глаз, а бинокль развалился на две части. Лейтенант Петр Николаевич Малютин был убит наповал. Он был старше нас, ему было приблизительно 36 лет от роду, и мы его звали «дедом» или «стариком».
Больше выстрелов не было, да и бойцы укрывались за хатами, не выходя на улицу. Село мы брать так и не стали. От командира батальона поступил приказ наступать к реке с целью захвата моста через Днестр и далее на город, а село оставить в покое. Черт, мол, с ними, с немцами, они сами убегут, когда захватим мост. Приказ есть приказ, я покинул с бойцами это село, и мы быстро стали передвигаться по полю к реке. И как только мы отошли от этого злополучного села метров на 100–150, как увидели цепь противника, которая наступала на нас с тыла. Немцы шли во весь рост и вели огонь из автоматов по нашей цепи. Откровенно говоря, мы растерялись, когда увидели сзади себя цепь противника. Несмотря на то что солдаты были обстрелянные и в каких только переплетах не были, но от неожиданности растерялись.
Но самообладания я не потерял и закричал своим бойцам: «Огонь по фрицам, огонь!» Пулеметчикам с «максимом» тоже кричу: «Поворачивай пулемет и бей по фрицам!» Не кричу, а ору во всю мощь. Многие солдаты открыли огонь, другие же побежали от неприятельской цепи, отступали и тем самым мешали вести огонь пулеметам Цикановского – по своим стрелять не будешь. Ни я, ни другие офицеры, как ни старались навести порядок, организовать отпор, ничего не могли сделать – солдаты разбежались, и хорошо еще, что многие вели огонь по фрицам. Когда впереди меня солдат не осталось, я тоже отбежал по склону к дороге и залег в кювете. Увидев ручной пулемет РПД, кто-то из солдат в панике его бросил, чтобы было легче бежать, я взял его и открыл огонь по немецкой цепи, благо в магазине оказались патроны.
Во время стрельбы у меня с головы соскочила пилотка, я ее опять надел и продолжал стрелять, пока в магазине не кончились патроны. Автомат я не носил, хотя в этот момент хорошо было бы его иметь. Когда кончились патроны, я где ползком, где перебежками отбежал в тыл, куда убежали бойцы, точнее, перепуганные солдаты, бойцами их не назовешь – испугались 40–50 немцев! Правда, потом говорили, что был и бронетранспортер, да врут, наверное, – у страха глаза велики.
Да и нас было не больше, но у нас были станковые пулеметы «максим», хотя они и быстро прекратили вести огонь. То ли от моего огня из пулемета, то ли от огня стойких бойцов, но немцы нас не преследовали, а быстро ушли в сторону моста, подобрав своих погибших и раненых – мы по ним стреляли, видимо, успешно. Немцы ушли, а мы собрались и с другими офицерами (включая командира 3-й роты Костенко) стали разбираться, что произошло, и собирать разбежавшихся солдат. К нам стали стекаться подчиненные. Я заметил, что пулеметчик Ишмухаметов сидит без оружия, понял, что это он бросил пулемет, и послал его за ним. Бросить оружие – это позор для воина. Солдаты возвращались, чувствуя свою вину, им было стыдно за свой страх и трусость, проявленные в бою. Гордые переживали ее вдвойне, да и себя мы не щадили.
Возвращавшихся воинов рассредоточили поротно и приказали окопаться на всякий случай. Если мне не изменяет память, то каким-то чудом потерь у нас не было. Правда, пропал пулеметный взвод 3-й роты во главе с лейтенантом Цикановским. Как потом выяснилось, некоторое время они отсиживались в тылу у немцев в береговых зарослях Днестра. Через несколько дней они догнали батальон на марше.
После пережитого захотелось есть, и мы организовали кое-какой «закусон». Во время еды кто-то из офицеров спрашивает меня: «Где это ты порвал пилотку?» Я снял ее и увидел, что в пилотке два рваных отверстия – спереди и сзади. Только тогда я вспомнил, что, когда вел огонь из пулемета, у меня соскочила пилотка, и рассказал про это. Ребята говорят: «Повезло тебе, Бессонов, еще бы на несколько миллиметров ниже взял снайпер, и тебе хана была бы». А ведь и верно, повезло мне, крупно повезло. Сколько же раз мне везло? Много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61