Жаль, погиб он в Потсдаме. А тут как раз и команда „по машинам“. И опять на большой скорости мы пошли вперед.
Были у меня случаи, когда я так крепко спал ночью, что не просыпался при прохождении некоторых населенных пунктов с боем. Солдаты, жалея меня, не будили, командиры отделений справлялись – при необходимости стреляли, не покидая танка. Днем нам попадались гужевые обозы. Все обозники и охрана обоза были одеты в немецкую форму. Среди них были, как правило, солдаты всех национальностей, кроме русских, – калмыки, узбеки, татары, казахи, кавказцы, поляки. Русским, видимо, немцы не доверяли служить в обозе. Мы относились к ним по-разному, но жестокости не проявляли, не свирепствовали, тем более не расстреливали. Кажется, один раз мы раздавили обоз, состоявший из калмыков и солдат других национальностей, но они пытались оказать сопротивление – одурели, стрелять в нас начали, а это моим бойцам не понравилось. Война есть война. Русских и украинцев я в обозах не встречал, но с «власовцами» в бою встречался не один раз. Они оказывали упорное сопротивление, да еще обидные слова выкрикивали, поносили нас матом. Они знали, что пощады им не будет, и мы ее не давали – пленных из них никогда не было, да они в плен и не сдавались – это не немцы.
Иногда танки из-за поломок останавливались для производства мелкого ремонта. В таких случаях с танком оставался, как правило, десант. Но если танк останавливался для длительного ремонта, то десант уходил с другим танком. Один из наших танков сломался, и сержант Николай Савкин остался с отделением в какой-то деревне. Отступающие фрицы уже после нас вошли в эту деревню и в бою сожгли танк. Погиб сам Савкин и его солдаты: Беспалюк, Полищук и другие… Вот так, хотя крупных боев и не было, во взводах оставалось все меньше бойцов…
С боями мы прошли всю Польшу. Иногда противником оказывалось упорное сопротивление, а порой наше появление в том или ином городке или селе для немцев было неожиданным. В одном населенном пункте было еще электрическое освещение и даже находился полицейский на перекрестке. Сначала он не понял, чьи танки идут, и только когда мы подошли ближе и он увидел, с кем имеет дело, то удрал со своего поста – как ветром сдуло. Я уже говорил, что немцы бегали очень быстро.
Вспоминается и такой случай. Мы остановились после марша около отдельных домов, и в один из них бойцы решили зайти погреться. В доме было тихо, и света в нем не было. Только ребята, человек пять, вошли в дом, как вдруг раздались выстрелы. Бойцы выбежали из дома, один из них был легко ранен, кровь текла по лицу. Я стоял рядом с домом у танка, и бойцы мне сообщили, что произошло. Я приказал забросать дом гранатами, но затем мы передумали – можно было поразить и своих. Ворвавшись в дом, открыли огонь из автоматов и осветили его ручными фонариками. В доме мы обнаружили двух мужчин и женщину, поляков, и спросили у них, кто стрелял. Они ответили нам: «швабы», то есть немцы, и показали на чердак. На чердаке мы нашли двух немцев, которые были убиты в перестрелке. Поляки сообщили, что один подполковник, а второй капитан. Подполковник был комендантом городка, а капитан его помощником. Поляки заявили мне, что они побоялись нас предупредить, так как немцы им пригрозили расстрелом. Солдаты остались в доме, а я покинул дом и разбираться с ними не стал, тем более что поступила команда «по машинам», и мы снова двинулись вперед, на запад.
Вообще, действия нашего батальона и бригады в глубоком тылу немцев зимой 1945 года оказались удачными в боевом отношении. Не знаю, как в других ротах, но наша рота больших потерь не несла. Бригада на танках поддерживала высокий темп, в результате мы оторвались от наших общевойсковых частей на значительное расстояние. Из-за этого создавались определенные трудности – в частности, усложнялось снабжение танков топливом и боеприпасами.
К реке Одер мы подошли 23 или 24 января 1945 года, причем подошла только наша рота и командир батальона со своими заместителями. Другие роты батальона, а также 2-й и 3-й батальоны бригады вели бои с подошедшими резервами противника. К этому времени Одер с тяжелыми боями уже форсировали другие бригады нашего корпуса – 17-я Гвардейская механизированная бригада и часть 16-й Гвардейской мехбригады. Через Одер мы переправились относительно благополучно, на каком-то малогрузном паромчике, хотя и под бомбежкой, – наконец появилась авиация противника. На той стороне немцы еще оказывали сопротивление, и рота, атаковав опорный пункт совместно с подразделениями 17-й Гвардейской мехбригады, сумела отбросить немцев. Между прочим, на переправе уже находился командующий нашей 4-й танковой армией генерал Лелюшенко, и это лишь на второй день после форсирования Одера подразделениями 17-й Гвардейской мехбригады!
Немецкий город Кебен был взят нами и ротой другой бригады. Выйдя на его западную окраину, мы остановились. Почему-то с нами оказался и командир батальона Козиенко. Он получал указания на наступление сначала от командира 17-й Гвардейской мехбригады, а через несколько дней от начальника штаба 6-го Гвардейского мехкорпуса полковника Корецкого. Наша рота охраняла переправу и другие опасные направления. В городе Кебен мы привели себя в порядок, даже подстриглись у санинструктора (наголо на фронте солдат не стригли), кое-как отмылись, в основном до пояса. Жалко, что немецкие самолеты нет-нет да побеспокоят, а так почти курорт, даже кухня наша появилась. Отдыхали душой и телом и даже спали в тепле.
Через несколько дней прибыли основные силы бригады, а с ними 2-я и 3-я роты нашего батальона. Прибыли они изрядно поредевшими, но их тут же бросили на помощь 17-й Гвардейской бригаде, которая расширяла плацдарм, пока не прибыли крупные резервы немцев.
Командир батальона приказал мне явиться к начальнику штаба корпуса полковнику Корецкому. Когда я прибыл к нему, он осмотрел меня и сказал: «Вот что, Бессонов, ты, кажется, давно воюешь в бригаде. Козиенко тебя прислал по моей команде. Задача твоя охранять переправу, штаб корпуса, а также тушить пожары в городе. Занимай особняк напротив моего штаба и будь всегда на месте, под рукой. В особняк из других частей никого не пускай». Так я расположился со своим взводом и вторым взводом роты, но всего было не более 30 человек. А взводы Вьюнова и Гущенкова с командиром роты ушли с батальоном вперед.
Особняк был богатый, чего там только не было! Продуктов тоже хватало, сами солдаты готовили еду. Бойцы целыми днями что-то готовили, жарили, гоняли чаи. К спиртному не прикладывались, разве что иногда употребляли слабое вино – в подвале дома все было. Спали мы на кроватях. У меня была широкая кровать, богатая постель, атласное одеяло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Были у меня случаи, когда я так крепко спал ночью, что не просыпался при прохождении некоторых населенных пунктов с боем. Солдаты, жалея меня, не будили, командиры отделений справлялись – при необходимости стреляли, не покидая танка. Днем нам попадались гужевые обозы. Все обозники и охрана обоза были одеты в немецкую форму. Среди них были, как правило, солдаты всех национальностей, кроме русских, – калмыки, узбеки, татары, казахи, кавказцы, поляки. Русским, видимо, немцы не доверяли служить в обозе. Мы относились к ним по-разному, но жестокости не проявляли, не свирепствовали, тем более не расстреливали. Кажется, один раз мы раздавили обоз, состоявший из калмыков и солдат других национальностей, но они пытались оказать сопротивление – одурели, стрелять в нас начали, а это моим бойцам не понравилось. Война есть война. Русских и украинцев я в обозах не встречал, но с «власовцами» в бою встречался не один раз. Они оказывали упорное сопротивление, да еще обидные слова выкрикивали, поносили нас матом. Они знали, что пощады им не будет, и мы ее не давали – пленных из них никогда не было, да они в плен и не сдавались – это не немцы.
Иногда танки из-за поломок останавливались для производства мелкого ремонта. В таких случаях с танком оставался, как правило, десант. Но если танк останавливался для длительного ремонта, то десант уходил с другим танком. Один из наших танков сломался, и сержант Николай Савкин остался с отделением в какой-то деревне. Отступающие фрицы уже после нас вошли в эту деревню и в бою сожгли танк. Погиб сам Савкин и его солдаты: Беспалюк, Полищук и другие… Вот так, хотя крупных боев и не было, во взводах оставалось все меньше бойцов…
С боями мы прошли всю Польшу. Иногда противником оказывалось упорное сопротивление, а порой наше появление в том или ином городке или селе для немцев было неожиданным. В одном населенном пункте было еще электрическое освещение и даже находился полицейский на перекрестке. Сначала он не понял, чьи танки идут, и только когда мы подошли ближе и он увидел, с кем имеет дело, то удрал со своего поста – как ветром сдуло. Я уже говорил, что немцы бегали очень быстро.
Вспоминается и такой случай. Мы остановились после марша около отдельных домов, и в один из них бойцы решили зайти погреться. В доме было тихо, и света в нем не было. Только ребята, человек пять, вошли в дом, как вдруг раздались выстрелы. Бойцы выбежали из дома, один из них был легко ранен, кровь текла по лицу. Я стоял рядом с домом у танка, и бойцы мне сообщили, что произошло. Я приказал забросать дом гранатами, но затем мы передумали – можно было поразить и своих. Ворвавшись в дом, открыли огонь из автоматов и осветили его ручными фонариками. В доме мы обнаружили двух мужчин и женщину, поляков, и спросили у них, кто стрелял. Они ответили нам: «швабы», то есть немцы, и показали на чердак. На чердаке мы нашли двух немцев, которые были убиты в перестрелке. Поляки сообщили, что один подполковник, а второй капитан. Подполковник был комендантом городка, а капитан его помощником. Поляки заявили мне, что они побоялись нас предупредить, так как немцы им пригрозили расстрелом. Солдаты остались в доме, а я покинул дом и разбираться с ними не стал, тем более что поступила команда «по машинам», и мы снова двинулись вперед, на запад.
Вообще, действия нашего батальона и бригады в глубоком тылу немцев зимой 1945 года оказались удачными в боевом отношении. Не знаю, как в других ротах, но наша рота больших потерь не несла. Бригада на танках поддерживала высокий темп, в результате мы оторвались от наших общевойсковых частей на значительное расстояние. Из-за этого создавались определенные трудности – в частности, усложнялось снабжение танков топливом и боеприпасами.
К реке Одер мы подошли 23 или 24 января 1945 года, причем подошла только наша рота и командир батальона со своими заместителями. Другие роты батальона, а также 2-й и 3-й батальоны бригады вели бои с подошедшими резервами противника. К этому времени Одер с тяжелыми боями уже форсировали другие бригады нашего корпуса – 17-я Гвардейская механизированная бригада и часть 16-й Гвардейской мехбригады. Через Одер мы переправились относительно благополучно, на каком-то малогрузном паромчике, хотя и под бомбежкой, – наконец появилась авиация противника. На той стороне немцы еще оказывали сопротивление, и рота, атаковав опорный пункт совместно с подразделениями 17-й Гвардейской мехбригады, сумела отбросить немцев. Между прочим, на переправе уже находился командующий нашей 4-й танковой армией генерал Лелюшенко, и это лишь на второй день после форсирования Одера подразделениями 17-й Гвардейской мехбригады!
Немецкий город Кебен был взят нами и ротой другой бригады. Выйдя на его западную окраину, мы остановились. Почему-то с нами оказался и командир батальона Козиенко. Он получал указания на наступление сначала от командира 17-й Гвардейской мехбригады, а через несколько дней от начальника штаба 6-го Гвардейского мехкорпуса полковника Корецкого. Наша рота охраняла переправу и другие опасные направления. В городе Кебен мы привели себя в порядок, даже подстриглись у санинструктора (наголо на фронте солдат не стригли), кое-как отмылись, в основном до пояса. Жалко, что немецкие самолеты нет-нет да побеспокоят, а так почти курорт, даже кухня наша появилась. Отдыхали душой и телом и даже спали в тепле.
Через несколько дней прибыли основные силы бригады, а с ними 2-я и 3-я роты нашего батальона. Прибыли они изрядно поредевшими, но их тут же бросили на помощь 17-й Гвардейской бригаде, которая расширяла плацдарм, пока не прибыли крупные резервы немцев.
Командир батальона приказал мне явиться к начальнику штаба корпуса полковнику Корецкому. Когда я прибыл к нему, он осмотрел меня и сказал: «Вот что, Бессонов, ты, кажется, давно воюешь в бригаде. Козиенко тебя прислал по моей команде. Задача твоя охранять переправу, штаб корпуса, а также тушить пожары в городе. Занимай особняк напротив моего штаба и будь всегда на месте, под рукой. В особняк из других частей никого не пускай». Так я расположился со своим взводом и вторым взводом роты, но всего было не более 30 человек. А взводы Вьюнова и Гущенкова с командиром роты ушли с батальоном вперед.
Особняк был богатый, чего там только не было! Продуктов тоже хватало, сами солдаты готовили еду. Бойцы целыми днями что-то готовили, жарили, гоняли чаи. К спиртному не прикладывались, разве что иногда употребляли слабое вино – в подвале дома все было. Спали мы на кроватях. У меня была широкая кровать, богатая постель, атласное одеяло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61