.. от нежной любви... к... к... арендной статье,- произнесла она, прерывая свои слова порывами к истерическому смеху, и, выговорив последнее слово, захохотала.
Долинский сорвался с места и бросился к дверям в столовую.
- Ос... остань... останьтесь! - торопливо процедила, заикаясь, Юлия.-Это так... нич... ничего. Позвольте мне еще воды.
Долинский принес из столовой другой стакан; Юлия выпила его залпом и приняла свое положение.
Минут десять длилась пауза. Долинский тихо ходил по комнате, Юлия лежала.
- Боже мой! Боже мой! - шептала она,- хоть бы...
- Чего вам так хочется? - спросил, остановившись перед ней, Долинский.
- Хоть бы булочник какой женился на мне,- закончила Юлия.
- Какие вы нынче странности, Юлия Петровна, говорите!
- Что ж тут, Нестор Игнатьич, странного? Я очень хорошо знаю, что на мне ни один порядочный человек не может жениться, а другого выхода мне нет... решительно нет! - отвечала Юлия с сильным напряжением в голосе.
- Отчего же нет? И отчего, наконец, порядочный человек на вас не женится?
- Отчего? Гм! Оттого, Нестор Игнатьич, что я нищая. Мало нищая, я побирашка, христорадница, лгунья; понимаете - лгунья, презренная, гадкая лгунья. Вы знаете, в чем прошла моя жизнь? - в лганье, в нищебродстве, в вымаливаньи. Вы не сумеете так поцеловать своей невесты, как я могу перецеловать руки всех откупщиков... пусть только дают хоть по... пяти целковых.
- О, господи! Что это вы на себя за небылицы возводите,- говорил сильно смущаясь Долинский.
- Что это вас так удивляет! Это мой честный труд; меня этому только учили; меня этому теперь учат. Ведь я же дочь! Жизнью обязана; помилуйте!
Вышла опять пауза. Долинский молча ходил, что-то соображая и обдумывая.
- Теперь пилить меня замужеством! - начала как бы сама с собою полушепотом Юлия.- Ну, скажите, ну, за кого я пойду? Ну, я пойду! Ну, давайте этого дурака: пусть хоть сейчас женится.
- Опять!
- Да что же такое! Я говорю правду.
- Хороший и умный человек,- начала Юлочка,- когда узнает нас, за сто верст обежит. Ведь мы ложь, мы, Нестор Игнатьич, самая воплощенная ложь! говорила она, трепеща и приподнимаясь с дивана.- Ведь у нас в доме все лжет, на каждом шагу лжет. Мать моя лжет, я лгу, Викторина лжет, все лжет... мебель лжет. Вон, видите это кресло, ведь оно также лжет, Нестор Игнатьич! Вы, может быть, думаете, шелки или бархаты там какие закрыты этим чехлом, а выйдет, что дерюга. О, боже мой, да я решительно не знаю, право... Я даже удивляюсь, неужто мы вам еще не гадки?
Долинский постоял с секунду и, ничего не ответив, снова заходил по комнате. Юлинька встала, вышла и через несколько минут возвратилась со свечой и книгой.
- Темно совсем; я думаю, скоро должны придти ото всенощной,-проговорила она и стала листать книжку, с очевидным желанием скрыть от матери и сестры свою горячую сцену и придать картине самый спокойный характер.
Она перевернула несколько листков и с болезненным усилием даже рассмеялась.
- Послушайте, Нестор Игнатьич, ведь это забавно
Вообрази: я здесь одна,
Меня никто не понимает;
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.
- Нет, это не забавно,- отвечал Долинский, остановившись перед Юлинькой.
- Вам жаль меня?
- Мне прискорбна ваша доля.
- Дайте же мне вашу руку,- попросила Юлинька, и на глазах ее замигали настоящие, искренние, художественные слезы.
Долинский подал свою руку.
- И мне жаль вас, Нестор Игнатьич. Человеку с вашим сердцем плохо жить на этом гадком свете.
Юлочка быстро выпустила его руку и тихо заплакала.
- Я и не желаю жить очень хорошо.
- Да, вы святой человек! Я никогда не забуду, сколько вы мне сделали добра.
- Ничего ровно.
- Не говорите мне этого, Нестор Игнатьич. Зачем это говорить! Узнавши вас, я только и поняла все... все хорошее и дурное, свет и тени, вашу чистоту, и... все собственное ничтожество...
- Полноте, бога ради!
- И полюбила вас... не как друга, не как брата, а... (Долинский совершенно смутился).- Юлинька быстро схватила его снова за руку, еще сильнее сжала ее в своих руках и со слезами в голосе договорила,- а как моего нравственного спасителя и теперь еще, может быть, в последний раз, ищу у вас, Нестор Игнатьич, спасения.
Юлинька встала, близко придвинулась к Долинскому и сказала:
- Нестор Игнатьич, спасите меня!
- Что вы хотите сказать этим? Что я могу для вас сделать?
- Нестор Игнатьич!.. Но вы ведь не рассердитесь, какая бы ни была моя просьба?
Долинский сделал головою знак согласия.
- Мы можем платить за уроки Викторины; вы не верьте, что мы так бедны... а вы... не ходите к нам; оставьте нас. Я вас униженно, усердно прошу об этом.
- Извольте, извольте, но зачем это нужно и какой предлог я придумаю?
- Какой хотите.
- И для чего?
- Для моего спасения, для моего счастия. Для моего счастия,- повторила она и засмеялась сквозь слезы.
- Не понимаю! - произнес, пожав плечами, Долинский.
- И не нужно,- сказала Юлия.
- Я вас стесняю?
- Да, Нестор Игнатьич, вы создаете мне новые муки. Ваше присутствие увеличивает мою борьбу - ту борьбу, которой не должно быть вовсе. Я должна идти, как ведет меня моя судьба, не раздумывая и не оглядываясь.
- Что это за загадки у вас сегодня?
- Загадки! От нищенки благодетели долг требуют.
- Ну-с!
- Я ведь вот говорила, что я привыкла целовать откупщичьи руки... ну, а теперь один благодетель хочет приучить меня целовать его самого. Кажется, очень просто и естественно... Подросла.
- Ужасно!.. Это ужасно!
- Нестор Игнатьич, мы нищие.
- Ну, надо работать... лучше отказать себе во всем.
- Вы забываете, Нестор Игнатьич, что мы ничего не умеем делать и ни в чем не желаем себе отказывать.
- Но ваша мать, наконец!
- Мать! Моя мать твердит, что я обязана ей жизнью и должна заплатить ей за то, что она выучила меня побираться и... да, наконец, ведь она же не слепа, в самом деле, Нестор Игнатьич! Ведь она ж видит, в какие меня ставят положения.
Долинский заходил по комнате и вдруг, круто повернув к Юлиньке, произнес твердо:
- Вы бы хотели быть моею женою?
- Я! - как бы не поняв и оторопев, переспросила Юлинька.
- Ну, да; я вас откровенно спрашиваю: лучше было бы вам, если бы вы теперь были моею женою?
- Вашей женой! Твоей женой! Это ты говоришь мне! Ты - мое божество, мой гений-хранитель! Не смейся, не смейся надо мною!
- Я не смеюсь,- отвечал ей Долинский.
Юлинька взвизгнула, упала на его грудь, обняла его за шею и тихо зарыдала.
- Тсс, господа! господа! - заговорил за спиною Долинского подхалимственный голос Аксиньи Тимофеевны, которая, как выпускная кукла по пружинке, вышла как раз на эту сцену в залу.- Ставни не затворены,-продолжала она в мягко-наставительном тоне,- под окнами еще народ слоняется, а вы этак... Нехорошо так неосторожно делать,- прошептала она как нельзя снисходительнее и опять исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85