- Послушайте, Нестор Игнатьич! - сказала раз Даша, положив ему на плечо свою руку,- расскажите мне, мои милый, как вы любили и как вас любили?
- Бог знает, что это вы выдумываете, Дора?
- Так расскажите. Мне очень хочется найти ключ к вашей душевной болезни.
- Забыл уж я, как я любил.
- Э! Врете!
- Право, забыл.
- Забвенья нет.
- Кто ж это вам сказал, что забвенья нет?
- Я вам это говорю.
Нестор Игнатьич молчал, и Даша молчала и дулась.
- Ну, перестаньте дуть свои губки, Дора! Что вам рассказать?
- Как вы любили первый раз в жизни.
Долинский рассказал свою почти детскую любовь к какой-то киевской кузине. Дора слушала его, не сводя глаз, и когда он окончил, вздохнула и спросила:
- Ну, а как вы любили на законном основании? Долинский рассказал ей в главных чертах и всю свою женатую жизнь.
- Какая гадость! - прошептала Даша и, вздохнув еще раз, спросила:
- Ну, а дальше что было?
- А дальше вы все знаете.
- Вы грустили?
- Да.
- Встретились с нами?
- Да.
- И счастливы?
- И счастлив.
Даша задумчиво покачала головкой.
- Что? - спросил ее Долинский.
- Так, ключ найден! - чуть слышно уронила Дора.- А как вы думаете,-начала она, помолчавши с минуту,- верно это так вообще, что хорошего нельзя не полюбить?
- Что хорошее? Есть польская пословица, что не то хорошо, что - хорошо, а то хорошо, что кому нравится.
- Я вам говорю, что хорошего нельзя не любить; ну, пожалуй, того, что нравится.
- К чему же вы это говорите?
- Ни к чему! К тому, что если встречается что-нибудь очень хорошее, так его возьмешь да и полюбишь, ну, понимаете, что ли?
- Да...
- Да, я думаю, что да.
Произошла пауза, в течение которой Даша все думала, глядя в небо, и потом сказала:
- Знаете что, Нестор Игнатьич? Мне кажется, что паши сравнения сердца с монетой никуда не годятся.
- Я это уж вам говорил.
- С чем же его сравнить?
- Много есть этих сравнений, и все они никуда не годятся.
- Ну, а, например, с чем можно еще сравнить сердце?
- С постоялым двором,- смеясь, отвечал Долинский.
- Гадко, а похоже, пожалуй.
- А, пожалуй, и непохоже,- отвечал Долинский.
- Один постоялец выедет, другому есть место.
- А другой раз и пустой двор простоит.
- Нет, и это не годится. Не верю я, не верю, чтобы можно было жить без привязанности.
- Бывает, однако.
- Вы помните эти немецкие, кажется, стихи...
- Какие?
- Ну, знаете, как это там: Юпитер посылал Меркурия отыскать никогда не любивших женщин?
- Я даже этого никогда не читал.
- То-то вот и есть; а я это читала.
- Что ж, Меркурий отыскал?
- Трех!
- Только-то?
- Да-с, и эти три, знаете, кто были? Три фурии! - протяжно произнесла Даша, подняв вверх пальчик.
- Ведь это только написано.
- Да, но я этому верю и очень боюсь этакого фуриозного сообщества.
- Вы с какой же это стати?
- А если Юпитеру после моей смерти вздумается еще раз послать Меркурия и он найдет уж четырех.
- Еще полюбите и как полюбите.
- Нет уж, кажется, поздно.
- Любить никогда не поздно.
- Вот за это вы умник! Люди жадны уж очень. Счастье не во времени. Можно быть немножко счастливым, и на всю жизнь довольно. Правда моя?
- Конечно, правда.
- Какое у нас образцовое согласие!
- Не о чем спорить, когда говорят правду.
- А ведь я бы могла очень сильно любить.
- Кто ж вам мешает? Разборчивы очень.
- Нет, совсем не то. По-моему любить, значит... любить, одним словом. Не героя, не рыцаря, а просто любить, кто по душе, кто по сердцу - кто не по хорошу мил, а по милу хорош.
- Ну-с, я опять спрошу: за чем же дело стало?
- А если "законы осуждают предмет моей любви"? - улыбаясь, продекламировала Даша.
- Но, кто - о, сердце! может противиться тебе? - отвечал Нестор Игнатьич, продолжая речитативом начатую Дашей песню.
- Помните, как это сказано у Лермонтова:
Но сердцу как ума не соблазнить?
И как любви стыда не победить?
Любовь для неба и земли - святыня,
И только для людей порок она!
То скотство, то трусость... бедное ты человечество! Бедный ты царь земли в своих вечных оковах!
- Вы сегодня, Дорушка, все возвышаетесь до пафоса, до поэзии.
- Нестор Игнатьич! Прошу не забываться! Я никогда не унижалась до прозы.
- Виноват.
- То-то.
Даша замолчала и, немного подождавши, сказала:
- Ну, смотрите, какие штучки наплетены на белом свете! Вот я сейчас бранила людей за трусость, которая им мешает взять свою, так сказать, долю радостей и счастья, а теперь сама вижу, что и я совсем неправа. Есть ведь такие положения, Нестор Игнатьич, перед которыми и храбрец струсит.
- Например, что ж это такое?
- А вот, например, сострадание, укор совести за чужое несчастье, за чужие слезы.
- Скажите-ка немножко пояснее.
- Да что ж тут яснее? Мало ли что случается! Ну, вдруг, положим, полюбишь человека, которого любит другая женщина, для которой потерять этого человека будет смерть... да что смерть! Не смерть, а мука, понимаете - мука с платком во рту. Что тогда делать?
- На это мудрено отвечать.
- Я думаю, один ответ: страдать.
- Да, если тот, кого вы полюбите, в свою очередь, не любит вас больше той женщины, которую он любил прежде.
- А если он меня любит больше?
- Так тогда какой же резон делать общее несчастье! Ведь если, положим, вы любите какое-нибудь А и это А взаимно любит вас, хотя оно там прежде любило какое-то Б. Ну-с, теперь, если вы знаете, что это А своего Б больше не любит, то зачем же вам отказываться от его любви и не любить его самой. Уж ведь все равно не отошлете его обратно, куда его не тянет. Простой расчет: пусть лучше двое любят друг друга, чем трое разойдутся.
Даша долго думала.
- В самом деле,- отвечала она,- в самом деле, это так. Как это странно! Люди называют безумством то, что даже можно по пальцам высчитать и доказать, что это разумно.
- Люди умных людей в сумасшедшие дома сажали и на кострах жгли, а после через сто лет памятники им ставили. У людей что сегодня ложь, то завтра может быть истиной.
- Какой вы у меня бываете умник, Нестор Игнатьич! Как я люблю вашу способность просто разъяснять вещи! Если б вы давно были со мной, как бы много я знала!
- Я, Дарья Михайловна, не принимаю это на свой счет. Я знаю одно то, что я ничего не знаю, а суда людского так просто-таки терпеть не могу. Не верю ему.
- Да, говорите-ка: не знаете! Нет, большое спасибо вам, что вы со мной поехали. Здесь вас у меня никто не отнимает: ни Анна, ни газета, ни Илья Макарыч. Тут вы мой крепостной. Правда?
- Да, уж если вы сказали так, то, разумеется,- правда. Иначе ж ведь быть не может! - отвечал, шутя, Долинский.
- Ну, да, еще бы! Конечно, так,- отвечала живо и торопясь Дора и сейчас же добавила,- а вот, хотите, я вам задам один такой вопрос, на который вы мне, пожалуй, и не ответите?
- Это еще, Дарья Михайловна, будет видно.
- Только смотрите мне прямо в глаза. Я хочу видеть, что вы подумаете, прежде чем скажете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85