Больной становилось все хуже. Доктор сказал, что уж нет никакой надежды.
Даша допыталась сама о состоянии своего здоровья и сказала:
- Теперь напиши Анне, что я безнадежна.
Долинский написал письмо; Даша прочла его, написала внизу: "прощай, сестра" - и отдала m-me Бюжар, чтобы отправить на почту. На другой день, когда старуха переменяла на ней белье, она отдала ей другой толстый пакет и велела его бросить завтра в ящик. Два дня потом она была совсем едва жива, а на третий ей вдруг полегчало. Целый день Долинский никак не мог ее упросить, чтобы она молчала. Все, как птичка, она щебетала и все возле себя держала его. Ночью спала она очень покойно и следующий день начала хорошо, но раза три все порывалась вскрикнуть, как будто разрывалось что-то у нее в груди. Следующая ночь ей была гораздо труднее: она бредила, вскрикивала и беспрестанно звала Долинского.
- Я здесь, Дора,- отвечал Нестор Игнатьевич.
- Где? Где ты?
Плачет и сама руками ищет в воздухе.
- Да, вот я, вот, возле тебя,- отвечал Долинский, сжимая ей руку.
- Господи! А я уж думала, мне показалось, что я... что тебя уж нет со мною.
- Полно, успокойся, Дора.
- Да где же ты опять?
- Да я же вот держу тебя за руки.
- То-то... Голос твой вдруг как-то странно... далеко мне послышался. Ты не отходил от меня? - спрашивает она в жару, тревожно водя блуждающими глазами.
- Нет, Дора.
- То-то, ты не отходи.
- Куда же я пойду?
- Ну, бог тебя знает.
Даша на минутку забывалась и опять вскоре звала.
- Что же? Что, моя Дора? - перепуганным голосом спрашивал забывавшийся минутным сном Долинский.
- Все мне кажется, как будто мы друг от друга уходим.
- Ты бредишь, Даша.
- Да, верно, брежу. Ты меня держишь за руку?
- Ну, да, Дора. Бог с тобой, разве ты не видишь?
- Нет, вижу. Только ты все далеко как-то. Ты лучше обними меня. Сядь так, ближе, возьми меня к себе.
И она уснула почти на руках Долинского. Когда солнышко взглянуло сквозь занавеску, Даша спала, спокойна и прекрасна, и предательские алые пятна весело играли на ее нежных щечках.
Глава пятая
FINITA LA COMEDIA
Комедия окончена (итал.)
С утра Даше было и так и сяк, только землистый цвет, проступавший по тонкой коже около уст и носа, придавал лицу Даши какое-то особенное неприятное и даже страшное выражение. Это была та непостижимая печать, которою смерть заживо отмечает обреченные ей жертвы. Даша была очень серьезна, смотрела в одну точку, и бледными пальцами все обирала что-то со своего перстью земною покрывавшегося лица. К ночи ей стало хуже, только она, однако, уснула.
Долинский приподнялся, дошел на цыпочках до дивана и прилег. Он был очень изнурен многими бессонными ночами и уснул как умер. Однако, несмотря на крепкий сон, часу во втором ночи, его как будто кто-то самым бесцеремонным образом толкнул под бок. Он вскочил, оглянулся и вздрогнул. Даша, опершись на свою подушку локотком, манила Долинского к себе пальчиком, и тихонько, шепотом называла его имя.
- Что ты? - спросил он, подойдя к ее постели.
- Тссс! - произнесла Даша и сердито погрозила пальцем.
Долинский остановился и оглянулся.
- Тссс! - повторила Даша и спросила шепотом: - Когда она приехала?
- Кто приехала?
- Анна.
- Какая Анна?
- Ну, Анна, Анна, сестра.
- Бог с тобой, это тебе приснилось. Даша рассердилась.
- Не приснилось, а она приходила сюда, вот тут, возле меня стояла в белом капоте.
- Что ты говоришь, Дора, вздор какой! Зачем здесь будет Анна?
- Я тебе говорю, она сейчас была тут, вот тут. Она смотрела на меня и на тебя. Вот в лоб меня поцеловала, я еще и теперь чувствую, и сама слышала, как дверь за ней скрипнула. Ну, выйди, посмотри лучше, чем спорить.
Долинский зажег у ночной лампочки свечу и вышел в другую комнату. Никого не было; все оставалось так, как было. Проходя мимо зеркала, он только испугался своего собственного лица.
- Ничего нет,- сказал он, входя к Даше, возможно спокойным и твердым голосом.
- Чего ж ты так обрадовался? Чего ты кричишь-то! Ну, нет и нет.
- Я обыкновенным голосом говорю.
- Не надо обыкновенным голосом говорить - говори другим.
Лицо Доры было необыкновенно сурово, даже страшно своею грозною серьезностью.
При свече на нем теперь очень ясно обозначились серьезные черты Иппократа.
- Зачем же это другим голосом? Что ты все пугаешь меня, Даша? - сказал ей, действительно дрожа от непонятного страха, Долинский.
- Это смерть моя приходила,- отвечала с досадой больная.
Долинский понимал, что больная бредит наяву, а мурашки все-таки по нем пробежали.
- Какой вздор, Даша!
- Нет, не вздор, нет, не вздор,- и Даша заплакала.
- Чего ж ты плачешь?
- Того, что ты со мной споришь. Я больна, а он спорит.
- Ну, успокойся же, я, точно, виноват.
- Виноват!
Даша отерла платком слезы и сказала:
- И опять глупо: совсем не виноват. Сядь возле меня; я все пугалась чего-то.
Долинский сел у изголовья.
- Капризная я стала? - спросила едва слышно больная.
- Нет, Дора, какие же у тебя капризы?
- Ну, я тебе скажу какие, только, пожалуйста, со мной не спорь и не возражай.
- Хорошо, Дора.
- Я хочу, чтобы ты меня на свои трудовые деньги мертвую привез в Россию. Хорошо?
Долинский молчал.
- Исполнишь? - спрашивала ласково Дора.
- Исполню.
- До тех пор, не выезжай отсюда. Сделаешь?
- Сделаю.
Она приложила к его губам свою ручку, а он поцеловал ее, и больная уснула.
Через два дня после этого, с самого утра, ей стало очень худо. День она провела без памяти и, глядя во все глаза на Долинского, все спрашивала: "Где ты? Не отходи же ты от меня!" Перед вечером зашел доктор и, выходя, только губами подернул, да махнул около носа пальцем. Дело шло к развязке. Долинский совсем растерялся. Он стоял над постелью без слов, без чувств, без движения и не слыхал, что возле него делала старуха Бюжар. Только милый голос, звавший его время от времени, выводил его на мгновение из страшного оцепенения. Но и этот низко упавший голос очень мало напоминал прежний звонкий голос Доры. В комнате была мертвая тишина. M-me Бюжар начинала позевывать и кланяться седою головою. Пришла полночь, стало еще тише. Вдруг, среди этой тишины, Даша стала тихо приподниматься на постели и протянула Руки. Долинский поддержал ее.
- Пусти, пусти,- прошептала она, отводя его руки.
Он уложил ее опять на подушки, и она легла беспрекословно.
Зорька стала заниматься, и в соседней комнате, где сегодня не были опущены занавески, начало сереть. Даша вдруг опять начала тихо и медленно приподниматься, воззрилась в одну точку в ногах постели и прошептала:
- Звонят! Где это звонят? - И с этими словами внезапно вздрогнула, схватилась за грудь, упала навзничь и закричала: - Ой, что ж это! Больно мне! Больно! Ох, как больно! Помогите хоть чем-нибудь. А-а! В-о-т о-н-а смерть! Жить!.. А!.. ах! жить, еще, жить хочу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85