Даша расхохоталась.
- Нет, его надо проучить,- оправдывался художник.- О! О! О! Вот-вот, видите! Нет, не бойтесь, оно, шельмовское дитя, все понимает,- говорил он Доре, когда ребенок замолчал, уставя удивленные глазки в пестрый карниз комнаты.
Дора взяла наказанного ребенка и положила обратно в колыбель, и никогда не переставала преследовать Илью Макаровича этим его обдуманным поступком.
Более всего у Ильи Макаровича стычки происходили за детей. На Илью Макаровича иногда находило неотразимое стремление заниматься воспитанием своего потомства, и тотчас двухлетняя девочка определялась к растиранию красок, трехлетний сын плавил свинец и должен был отлизать пули или изучать механизм доброго штуцера; но синьора Луиза поднимала бунт и воспитание детей немедленно же прекращалось.
Илья Макарович в качестве василеостровского художника также не прочь был выпить в приятельской беседе и не прочь попотчевать приятелей чем бог послал дома, но синьора Луиза смотрела на все это искоса и делала Илье Макаровичу сцены немилосердные. Такой решительной политикой синьора Луиза, однако, вполне достигла только одного, чего обыкновенно легко достигают сварливые и ревнивые женщины. Илья Макарович совсем перестал ее любить, стал искусно скрывать от нее свои маленькие шалости, чаще начал бегать из дома и перестал хвалить итальянок. Детей своих он любил до сумасшествия и каждый год хоть по сто рублей клал для них в сохранную казну. Кроме того, он давно застраховал в трех тысячах рублей свою жизнь и тщательно вносил ежегодную премию.
На сердце и нрав Ильи Макаровича синьора Луиза не имела желаемого влияния. Он оставался по-прежнему беспардонно добрым "товарищеским" человеком, и все его знакомые очень любили его по-прежнему. Анну Михайловну и Дорушку он тоже по-прежнему считал своими первыми друзьями и готов был для них хоть лечь в могилу. Илья Макарович всегда рвался услужить им, и не было такой услуги, на которую бы он не был готов, хотя бы эта услуга и далеко превосходила все его силы и возможность.
Этот-то Илья Макарович в целом многолюдном Петербурге оставался единственным человеком, который знал Анну Михайловну более, чем все другие, и имел право называться ее другом.
Глава вторая
ТЕМНЫЕ ПРЕДЧУВСТВИЯ
Был пыльный и душный вечер. Илья Макарович зашел к Анне Михайловне с синьорой Луизой и засиделись.
- Что это вы, Анна Михайловна, такие скупые стали? - спросил, поглядев на часы, художник.
- Чем, Илья Макарович, я стала скупа? - спросила Анна Михайловна.
- Да вот десять часов, а вы и водчонки не дадите.
- Que diu? Что такое? (итал.) - спросила итальянка, строго взглянув глазами на своего сожителя.
Илья Макарович дмухнул два раза носом и пробурчал что-то с весьма решительным выражением.
- Вот срам! Какая я в самом деле невнимательная! - сказала Анна Михайловна, поднявшись и идя к двери.
- Постойте! Постойте! - крикнул Илья Макарович.- Я ведь это так спросил. Если есть, так хорошо, а нет - и не нужно.
- Постойте, я посмотрю в шкафу.
- Пойдемте вместе! - крикнул Илья Макарович и засеменил за Анной Михайловной.
В шкафу нашлось немного водки, в графинчике, который ставили на стол при Долинском.
- Вот и отлично,- сказал художник,- теперь бы кусочек чего-нибудь.
- Да вы идите в мою комнату - я велю туда подать что найдут.
- Нет, зачем хлопотать! Не надо! Не надо! Вот это что у вас в банке?
- Грибы.
- Маринованные! Отлично. Я вот грибчонком закушу. Илья Макарович тут же, стоя у шкафа, выпил водчонки и закусил грибчонком.
- Хотите еще рюмочку? - сказала Анна Михайловна, держа в руках графин с остатком водки.- Пейте, чтоб уж зла не оставалось в доме.
Илья Макарович мыкнул в знак согласия и, показав через плечо рукою на дверь, за которой осталась его сожительница, покачал головой и помотал в воздухе пальцами.
Анна Михайловна рассмеялась, как умеют смеяться одни женщины, когда хотят, чтобы не слыхали их смеха, и вылила в рюмку остаток водки.
- За здоровье отсутствующих! - возгласил Илья Макарович.
- Да пейте, бестолковый, скорей! - отвечала шепотом Анна Михайловна, тихонько толкнув художника под руку.
Журавка как будто спохватился и, разом вылив в рот рюмку, чуть было не поперхнулся.
- А грибчонки бардзо добрые,- заговорил он, громко откашливаясь за каждым слогом.
Анна Михайловна, закрыв рот батистовым платком, смеялась от всей души, глядя на "свободного художника, потерявшего свободу".
- Ахтительные грибчонки,- говорил Илья Макарович, входя в комнату, где оставалась его итальянка.
Синьора Луиза стояла у окна и смотрела на стену соседнего дома.
- Пора домой,- сказала она, не оборачиваясь.
- Ту минуту, ту минуту. Вот только сверну сигареточку,- отвечал художник, доставая из кармана табак и папиросную бумажку.
Анна Михайловна вошла и положила ключи в карман своего платья и села.
- Чего вы торопитесь? - спросила она по-французски.
- Да вон, синьора приказывает,- отвечал по-русски и пожимая плечами Илья Макарович.
- Пора, дети скучать будут. Не улягутся без меня,- отвечала синьора Луиза.
- А что-то наш Несторушка теперь поделывает? - спросил Илья Макарович, которого две рюмчонки, видимо, развеселили.
- А бог его знает,- вздохнув, отвечала Анна Михайловна.
- Теперь хорошо в Италии!
- Да, я думаю.
- А у нас-то какая дрянь! Бррр! Колорит-то! Колорит-то! Экая гадость. А пишут они вам?
- Вот только десятый день что-то нет писем, и это меня очень тревожит.
- Не случилось ли чего с Дарьей Михайловной?
- Бог знает. Писали, что ей лучше, что она почти совсем здорова и ни на что не жалуется, а, впрочем, всего надумаешься.
- Не влюбился ли Несторушка в итальяночку какую? - посмеиваясь и потирая руки, сказал художник.
Анна Михайловна слегка смешалась, как человек, которого поймали на самой сокровенной мысли.
- Что ж, очень умно сделает. Пусть себе влюбляется хоть и не в итальянку, лишь бы был счастлив,- проговорила она с самым спокойным видом.
- Нет, Анна Михайловна! На свете нет лучше женщин, как наши русские,-сказал, вздохнув, Журавка.
- В самом деле? - спрашивала его, улыбаясь, Анна Михайловна.
- Да, право! Где всем этим тальянкам до нашей, до русской! Наша русская как полюбит, так и пригреет, и приголубит, и пожалеет, а это все...
- Qua? Что? (итал.) - спросила синьора Луиза, услыхав несколько раз повторенное слово "итальянка".
- Квакай, матушка,- отвечал Илья Макарович, и без того недовольный тем, что его почти насильно уводят домой.- Научись говорить по-русски, да тогда и квакай; а то капусту выучилась есть вместо апельсин, а говорить в пять лет не выучилась. Ну, прощайте, Анна Михайловна! - добавил он, взяв шляпу и подав свернутую кренделем руку подруге своей жизни.
Анна Михайловна подала руку Илье Макаровичу и поцеловала синьору Луизу, оскалившую при сем случае свои длинные зубы, закусившие русского маэстро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85