Осташа знал странную повадку здешней воды: гребешь — и нет ответа барки. Надо словно бы набрать силы, нагрести ее под судно лопастями. Корнила и Никешка упрямо метались на рукоятях. Вдруг барка медленно, грузно повалилась набок и съехала с Рубца, погрузившись левым бортом почти до палубы. Никешкина потесь зарылась в волну так, что бурлаки повисли на кочетках. Потесь Корнилы вхолостую чиркнула по воде и вздернулась — бурлаки полетели спиной на доски. Один из них споткнулся и с воплем кувыркнулся за борт. Осташа широко перекрестился трубой: прими, господи, бессмертную душу…
Умытая бойцом, барка чисто и ровно бежала по быстротоку дальше, потихоньку отдаваясь в сторону от полосы воспаленного Рубца. От напряжения, от гибельного азарта, от страха и от гордости Осташу словно корежило изнутри. Он прошел! Он не дался! Он выбьет Колывана с Чусовой, потому что он сильнее любого другого сплавщика!
Впереди был высокий еловый берег с маленьким камнем Кликуном на круче. Кликун и вправду напоминал лебедя-кликуна: каменная тушка, и слева узкий выступ, будто длинная и тонкая шея с головкой. Кликун плыл по еловым волнам высоко над Чусовой.
И вдруг откуда-то оттуда донесся ружейный выстрел, словно пастух щелкнул кнутом. Потом бабахнул второй выстрел. Осташа поневоле поднял глаза. На площадке Кликуна стояли два мужика, на отличку от зелени хвои одетые в красные рубахи. Мужики опустили ружья и принялись махать шестами с белыми тряпками. Они чего-то орали, но их невозможно было услышать сквозь расстояние и шум воды.
«Кому они кричат?..» — удивился Осташа. Кроме его барки, других судов на реке не было. Люди, что изредка мелькали по лесу на склоне, тоже не могли ни увидеть, ни услышать тех, что на скале. «Мне, что ли?..» — Осташа прищурился на Кликун.
А барка уже добегала до поворота, и пора было отдавать команду. Но мужики на Кликуне вдруг бросили свои шесты с тряпками и под мышки подняли на ноги кого-то, кто лежал на площадке скалы. Лица человека не увидеть было — далеко. Но Осташа разглядел серую вогульскую одежу из шкур и длинные светлые волосы.
«Бойтэ?.. — не поверил он. — Нет, не может быть!.. Откуда?.. Почему?.. Бойтэ?.. Нет! Нет!»
— Сплавщик, команду!.. — требовательно закричал Корнила.
Осташа уронил взгляд на реку, поднес ко рту трубу и сказал едва ли чуть громче обычного:
— Корнила, вправо… Никешка, влево помалу…
А потом глаза Осташи вздернулись обратно на Кликун.
Мужики на скале даже приплясывали, приподнимая и встряхивая девку-вогулку. Сейчас уже слышны стали их невнятные вопли. Барка заходила в поворот и разворачивалась. Осташа, задрав голову, не сводил взгляда с Кликуна и тоже разворачивался на скамейке, только смотрел назад, а не вперед.
— Осташка, ты чего? Осташка!.. — надрывался с кормы Никешка.
Барка уже миновала Кликуна.
Мужики на скале тоже следили за баркой. И едва каменная шея скалы-лебедя должна была закрыть их от Осташи, они толкнули девку-вогулку в пустоту. Осташа увидел, как взвились светлые волосы Бойтэ, когда она полетела в пропасть. Она падала медленно, как желтый березовый листок, — сто жизней прошло, прежде чем она исчезла за макушками елей. Осташа не охнул, не вздрогнул, не пошевелился, вперившись глазами в высоту.
— Остафий!.. Вон Колыван! — орал сзади Корнила. Осташа как неживой послушно поворотился лицом по течению, но сквозь картину открывшегося створа все еще видел еловый склон, скалу и падающую девчонку с разлетевшимися волосами. А слева, возле берега, на заплеске громоздилась барка Колывана. Вблизи она казалась огромной. На полреки топырились четыре потеси. Целая толпа бурлаков и косных толклась, как на базаре, возле рукоятей-кочетков. Косная лодка громоздилась на кровле палатки. На скамейке, посмеиваясь, стояли пятеро человек: сам Колыван, Прошка Крицын, караванный Пасынков, водолив дядя Гурьяна и Чупря Гусев. Колыван уже сбросил якорь, и его барка шла вдоль берега, набирая ход.
Осташа, приоткрыв рот и забыв о своей трубе, глядел на створ пустыми плазами. Ну, река… Ну, скала большая впереди; до середины, похоже, реку перегородила. Вода горой стоит, пенится. Шумно. Ёлки по берегам. Вон сосна, похожая на суксунский светец. Слева и впереди другая барка плывет. Колыванова барка. Плывет она медленнее, чем его судно. Он ее обгонит. Потом начнет разворот, чтобы отуриться, потеряет ход, и барка Колывана толкнет его в корму. Это случится вон там. Он развернется больше, чем надо, и его понесет на скалу. Он ударится в скалу кормой. Его барка разобьется. Все утонут. Ну и что?
Ничего не трогало души. Не было уже души в теле. Тело стояло на скамейке полое, как берестяной короб: ни боли, ни тоски, ни ярости, ни гнева. Осташа был как пустая рубашка, надутая ветром. И все вокруг враз стало бесцветным, словно бы нарисованным по сплошной блеклости мира тонкими темными линиями. Надо было пристально вглядеться, чтобы понять, что цвет-то еще есть где-то в глубине — леса еле зеленые, небо чуть синее…
— Остафий! — страшно орал с носа Корнила.
Осташа мертвым движением согнул руку в локте, воткнув трубу в губы, и ответил:
— Тиха!
Обе барки бежали по реке почти вровень. Осташа смотрел, как вода несется вдоль смоляных бортов Колывана. Пятеро на скамейке чужой барки смотрели на него, на Осташу. Интересно, сколько Колыван заплатил Пасынкову, чтобы караванный разрешил утопить барку своего каравана?.. Они ведь понимают, чего уже сделали и чего еще собираются сделать. Понимают, что убили девчонку-вогулку, что хотят потопить чужую барку и сгубить полтора десятка человек. Как там у них в душе-то: совесть не торкается в горло? А тем, кто на потесях работает, не хочется ли бросить кочетки, чтоб не случилось беды?..
Осташина барка начала перегонять колывановскую. Но Осташа бежал по внешней, по длинной дуге поворота, а Колыван — по внутренней, по короткой. Кто впереди сейчас — это не важно. Все равно впереди всех — Разбойник, похожий на закрытые ворота.
…Вот, значит, почему Колыван был уверен, что Осташа пойдет не справа, а левее, где его можно будет достать. У Колывана была приготовлена ловушка — Бойтэ. Так ведь и случилось. Осташа зевнул тот миг, когда надо было подгрести и остаться на правой струе… Да ладно. Прямоугольная стена Разбойника дулась, как на дрожжах. Утреннее солнце зашло за скалу, и все небо оказалось в зареве. Скала превратилась в ледяную стену: обведенная сияющей каймой плита многослойной тени, в которой не видно ни выступов, ни выбоин, ни лишаев…
«Господи! — Осташу вдруг рвануло поперек живота. — Сделай хоть что, лишь бы она осталась жива!.. Пусть ведьма она, пусть язычница, пусть грешница! Пусть грешен и я, и трижды, и семижды, — прости ее, спаси! Ты же добрый, ты все понимаешь! Возьми меня всего взамен, возьми цареву казну, возьми батину правду, возьми всех, возьми Чусовую, все, что хочешь, все, что потребуешь, — но только спаси ее, ты же можешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
Умытая бойцом, барка чисто и ровно бежала по быстротоку дальше, потихоньку отдаваясь в сторону от полосы воспаленного Рубца. От напряжения, от гибельного азарта, от страха и от гордости Осташу словно корежило изнутри. Он прошел! Он не дался! Он выбьет Колывана с Чусовой, потому что он сильнее любого другого сплавщика!
Впереди был высокий еловый берег с маленьким камнем Кликуном на круче. Кликун и вправду напоминал лебедя-кликуна: каменная тушка, и слева узкий выступ, будто длинная и тонкая шея с головкой. Кликун плыл по еловым волнам высоко над Чусовой.
И вдруг откуда-то оттуда донесся ружейный выстрел, словно пастух щелкнул кнутом. Потом бабахнул второй выстрел. Осташа поневоле поднял глаза. На площадке Кликуна стояли два мужика, на отличку от зелени хвои одетые в красные рубахи. Мужики опустили ружья и принялись махать шестами с белыми тряпками. Они чего-то орали, но их невозможно было услышать сквозь расстояние и шум воды.
«Кому они кричат?..» — удивился Осташа. Кроме его барки, других судов на реке не было. Люди, что изредка мелькали по лесу на склоне, тоже не могли ни увидеть, ни услышать тех, что на скале. «Мне, что ли?..» — Осташа прищурился на Кликун.
А барка уже добегала до поворота, и пора было отдавать команду. Но мужики на Кликуне вдруг бросили свои шесты с тряпками и под мышки подняли на ноги кого-то, кто лежал на площадке скалы. Лица человека не увидеть было — далеко. Но Осташа разглядел серую вогульскую одежу из шкур и длинные светлые волосы.
«Бойтэ?.. — не поверил он. — Нет, не может быть!.. Откуда?.. Почему?.. Бойтэ?.. Нет! Нет!»
— Сплавщик, команду!.. — требовательно закричал Корнила.
Осташа уронил взгляд на реку, поднес ко рту трубу и сказал едва ли чуть громче обычного:
— Корнила, вправо… Никешка, влево помалу…
А потом глаза Осташи вздернулись обратно на Кликун.
Мужики на скале даже приплясывали, приподнимая и встряхивая девку-вогулку. Сейчас уже слышны стали их невнятные вопли. Барка заходила в поворот и разворачивалась. Осташа, задрав голову, не сводил взгляда с Кликуна и тоже разворачивался на скамейке, только смотрел назад, а не вперед.
— Осташка, ты чего? Осташка!.. — надрывался с кормы Никешка.
Барка уже миновала Кликуна.
Мужики на скале тоже следили за баркой. И едва каменная шея скалы-лебедя должна была закрыть их от Осташи, они толкнули девку-вогулку в пустоту. Осташа увидел, как взвились светлые волосы Бойтэ, когда она полетела в пропасть. Она падала медленно, как желтый березовый листок, — сто жизней прошло, прежде чем она исчезла за макушками елей. Осташа не охнул, не вздрогнул, не пошевелился, вперившись глазами в высоту.
— Остафий!.. Вон Колыван! — орал сзади Корнила. Осташа как неживой послушно поворотился лицом по течению, но сквозь картину открывшегося створа все еще видел еловый склон, скалу и падающую девчонку с разлетевшимися волосами. А слева, возле берега, на заплеске громоздилась барка Колывана. Вблизи она казалась огромной. На полреки топырились четыре потеси. Целая толпа бурлаков и косных толклась, как на базаре, возле рукоятей-кочетков. Косная лодка громоздилась на кровле палатки. На скамейке, посмеиваясь, стояли пятеро человек: сам Колыван, Прошка Крицын, караванный Пасынков, водолив дядя Гурьяна и Чупря Гусев. Колыван уже сбросил якорь, и его барка шла вдоль берега, набирая ход.
Осташа, приоткрыв рот и забыв о своей трубе, глядел на створ пустыми плазами. Ну, река… Ну, скала большая впереди; до середины, похоже, реку перегородила. Вода горой стоит, пенится. Шумно. Ёлки по берегам. Вон сосна, похожая на суксунский светец. Слева и впереди другая барка плывет. Колыванова барка. Плывет она медленнее, чем его судно. Он ее обгонит. Потом начнет разворот, чтобы отуриться, потеряет ход, и барка Колывана толкнет его в корму. Это случится вон там. Он развернется больше, чем надо, и его понесет на скалу. Он ударится в скалу кормой. Его барка разобьется. Все утонут. Ну и что?
Ничего не трогало души. Не было уже души в теле. Тело стояло на скамейке полое, как берестяной короб: ни боли, ни тоски, ни ярости, ни гнева. Осташа был как пустая рубашка, надутая ветром. И все вокруг враз стало бесцветным, словно бы нарисованным по сплошной блеклости мира тонкими темными линиями. Надо было пристально вглядеться, чтобы понять, что цвет-то еще есть где-то в глубине — леса еле зеленые, небо чуть синее…
— Остафий! — страшно орал с носа Корнила.
Осташа мертвым движением согнул руку в локте, воткнув трубу в губы, и ответил:
— Тиха!
Обе барки бежали по реке почти вровень. Осташа смотрел, как вода несется вдоль смоляных бортов Колывана. Пятеро на скамейке чужой барки смотрели на него, на Осташу. Интересно, сколько Колыван заплатил Пасынкову, чтобы караванный разрешил утопить барку своего каравана?.. Они ведь понимают, чего уже сделали и чего еще собираются сделать. Понимают, что убили девчонку-вогулку, что хотят потопить чужую барку и сгубить полтора десятка человек. Как там у них в душе-то: совесть не торкается в горло? А тем, кто на потесях работает, не хочется ли бросить кочетки, чтоб не случилось беды?..
Осташина барка начала перегонять колывановскую. Но Осташа бежал по внешней, по длинной дуге поворота, а Колыван — по внутренней, по короткой. Кто впереди сейчас — это не важно. Все равно впереди всех — Разбойник, похожий на закрытые ворота.
…Вот, значит, почему Колыван был уверен, что Осташа пойдет не справа, а левее, где его можно будет достать. У Колывана была приготовлена ловушка — Бойтэ. Так ведь и случилось. Осташа зевнул тот миг, когда надо было подгрести и остаться на правой струе… Да ладно. Прямоугольная стена Разбойника дулась, как на дрожжах. Утреннее солнце зашло за скалу, и все небо оказалось в зареве. Скала превратилась в ледяную стену: обведенная сияющей каймой плита многослойной тени, в которой не видно ни выступов, ни выбоин, ни лишаев…
«Господи! — Осташу вдруг рвануло поперек живота. — Сделай хоть что, лишь бы она осталась жива!.. Пусть ведьма она, пусть язычница, пусть грешница! Пусть грешен и я, и трижды, и семижды, — прости ее, спаси! Ты же добрый, ты все понимаешь! Возьми меня всего взамен, возьми цареву казну, возьми батину правду, возьми всех, возьми Чусовую, все, что хочешь, все, что потребуешь, — но только спаси ее, ты же можешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175