пруд блестел на солнце как серебряный. На вешняках плотины медленно вращались деревянные колеса медведок — дробилок для руды.
— Эй, парень, причаль!.. — услышал Осташа с берега. За устьем речки Рассольной, под взлеском, среди куч щепы и мусора горел костерок, вокруг которого сидели какие-то мужики. Осташа толкнулся шестом, направляя шитик к отмели.
Мужиков было пятеро, и все уже под хмельком, несмотря на утро. Они расселись на горбылях, на обрубках-ёлтышах, жевали черный жвак — перетопленную лиственничную живицу, плевали под ноги желтой слюной. Над огнем висел котел; в котле деревянной поварешкой-чумичкой ворочала гущу какая-то баба в туго повязанном чистом белом платке.
— Чего хотели? — спросил Осташа, оглядываясь.
— Вылазь, дело есть. Гостем будешь.
Осташа вылез на берег, подтащил лодку и поднялся на угор к мужикам. Здесь верховодил пожилой толсторожий дядька с морщинистым лбом и большой кудлатой бородой.
— Ты чей? — сразу спросил он.
— Строгановский, с Кашки. Чего надо-то?
— Щербу станешь? Постное, как раз для вас, кержаков.
— Давай, — охотно согласился проголодавшийся Осташа. — А пост, кстати, кончился. Пасху уж справили, коли ты не заметил. Не надо, тетка. — Осташа рукой остановил бабу, доставшую помытую деревянную чашку. — Мы из своего едим, не скоромимся.
Он пошел обратно к шитику за посудой. За спиной его кто-то из мужиков хмыкнул. Мужики, судя по одеже и выпивке, были заводские, никонианцы. Зато здешний народ, до которого не дошли пугачевцы, сохранил добродушие и приветливость, что каленым железом были вытравлены у тех, по кому прокатилась телега бунта. Говорят, в Кусье до сих пор на дверях в избах и засовов не делали, а если уходили куда — только батожком дверь припирали. В Кашке давно на ночной стук в ставню сначала ружье из запечья вынимали, потом спрашивали, кто пришел.
Осташа сам своей берестяной уточкой налил себе ухи и присел у костра, по-татарски скрестив ноги.
— Меня дядей Федотом зови, — сказал артельный. — А ты куда правишься, в Усть-Койву?
— А что, книзу-то я в Кын попаду?
— Не кудакай, дорогу осетуешь, — сказал Федоту мужик помоложе, в залатанном армяке.
— Зубастый парень, — одобрил артельный, широко улыбаясь.
— А мы, кержаки по-вашему, на Масленицу в Баронскую не ездим, потому и зубастые.
Мужики заржали. Строгановские и демидовские на Масленицу устраивали кулачный бой на льду Межевой Утки, как раз между деревней Баронской и пристанью Усть-Утка. В этом году, говорят, строгановским набили рожи и весь лед был засыпан выставленными зубами.
— Мы чего тебя попросить-то хотели, — приступил артельный. — Коли ты в Усть-Койве будешь — найди, слушай, там нашего мужика, Афанасием зовут. У него еще бородища вся черная, а голова как снег. Скажи ему, что Федот Михеев просит соли привезти фунтов пять. Соли, понимаешь, нам надо.
— Как же это вы, дядя Федот, в Рассольной — и без соли?
— А что — Рассольная? Одно название! — обидчиво сказал молодой мужик с заплатами. — Здесь соль-то добывали, считай, при Анике Федоровиче, а это когда было? Трубы, что тогда навертели, все сгнили, не найти. И солонцов-то уже не найти, не то что труб. Зверье распугали, а без зверя как? Самим землю жрать — пробовать? Да и цырнов у нас ни единого нет рассол выпаривать, да и не солевары мы.
— Нам, парень…
— Осташа меня зовут.
— Нам, Осташа, соль нужна медвежатину засолить, — пояснил Федот Михеев. — На кашу-то у нас и так хватает. Ерана знаешь, пермяка? Вот Еран нам вчера целого медведя подарил. Мы пока что мясо в ручей положили, но ручей в дорогу не возьмешь. Засолить мясо надо.
— Это как это «медведя подарил»? — изумился Осташа. — Целого медведя — за здорово живешь? Не бывает такого, мужики!
— Еран его раненого под Гусельным бойцом добил. Осмотрел и решил, что хозяин человечину ел. Вот и отдал нам даром, как падаль.
— А с чего он взял, что медведь человечину ел?
— Брюхо у него ножом пропорото было. Значит, подмял косолапый человека, а человек успел его порезать. А мы думаем, что не жрал медведь человечину. С пропоротым брюхом не до жратвы ему стало. Напал на человека, заломал и бросил.
— А не колдуна ли Еран вам подсунул? — засомневался Осташа. — Под шкурой-то красной рубахи не было?
— Ну, ты, парень, страстей нагонишь… — даже обиделись мужики. — Хочешь шкуру посмотреть? Акулина, проводи его.
— Медведи-то раньше людьми были, — наставительно заметил Осташа.
— Ну-ну, ага. А в собак сатана за обжорливость превращает…
Осташа отставил чашку и поднялся. Баба повела его в лес. Она тоже была пьяненькая, а потому и молчала, чтобы себя не выдать.
На опушке поляны на разлапистой березе висела скобленой мездрой к солнцу и сохла растянутая медвежья шкура. Осташа развернул скрученный край брюшины и увидел в шкуре два небольших разреза. Мех вокруг них был черный от спекшейся крови. И вправду медведя били ножом в живот. А мездру мужики выскоблили худо, но все ж прилипших лохмотьев красной рубахи на ней видно не было.
— И что, никакого слуха не прошло, что медведь на человека кидался? — спросил Осташа, когда вернулся обратно и уселся у костра. — Никто не пропадал? Мертвяков не находили?
— Мы по лесам-то особо не шастаем, не вогулы, — ответил дядя Федот. — Да и опаска. На Гусельном, говорят, часто медведей видят, нам туда лучше не соваться. Так что никого не находили. И слуха, что человек из лесу не вернулся, тоже не было. Пес его знает, где медведь ножа отведал.
— Да уж… — Осташа выдрал клок травы и стал протирать свою чашку. — А вы, мужики, значит, обмываете приобретенье?
— Нет, не то. Мы, видишь, решили от артели отколоться. Хоть нас, мужиков, в Рассольной всего-то по четырем рукам сочтешь, а вот решили, и баста. На барках, на лесопилке много не заработаешь. Пойдем руду ломать. — Дядя Федот подгреб в костер щепок.
— Федот Петрович горку рудную нашел, — пояснил молодой мужик. — Сбил нас в артельку малую. Мы ему окладную выставили.
— А много на руде заработаешь? — простодушно спросил Осташа, и мужики засмеялись.
— Какой оклад возьмешь, столько и заработаешь, — пояснил дядя Федот. — Побольше, чем здесь на плотбище. А сколько — не спрашивай. Не принято у нас отвечать.
— Понятно, — кивнул Осташа. — И где же эта горка рудная?
— На Тесовой речке, — ответил дядя Федот и хитро сощурился.
— А что это за речка Тесовая? Не слыхал о такой. Где она?
— Где я затесы поставил, вот там и она.
— А-а, тайна, значит, — догадался Осташа.
— Конечно тайна. Разболтаю — так кто другой ушлый объявит руду своей, и плакал мой оклад.
— А как ты, дядя Федот, руду находишь? Вроде все горки одинаковы… Всякий раз, что ли, дудку бьешь?
— Зачем же сразу дудку бить? — улыбнулся довольный Осташиным вниманием дядя Федот. — Так сто лопат изотрешь, прежде чем на одну лопату железа добудешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175