Потом он чуть отдался от скалы, задрал голову и уставился на извив елового корня вверху. Ну, на аршин бы подлететь… Осташа еще отодвинулся от стены, поднялся на цыпочки, распластался грудью по камню, вздернул руки, скрючив пальцы, оттопырил зад над пропастью, выдохнул, напрягся… Второго прыжка не будет. Осташа метнул себя вверх.
Корень ткнулся в ладони. Осташа висел на руках.
— Взял! Я взял! — закричал он Никешке. — Можно!..
Он подтянулся, прижался к корню щекой, потом забросил на извив локоть, заскреб ногами — и полез, полез наверх. Голый камень сменился мхом, отвес — крутым скатом. Уже через миг Осташа наступил на извив корня ногой и выпрыгнул на верхушку Гусельного.
И тотчас развернулся, лег брюхом на землю и высунул голову обратно за край обрыва, чтобы видеть Никешку. Эх, была бы у него веревка, хоть пару саженей — сбросил бы другу… Рубаху, штаны порвать — так не выдержат они тяжести Никешки, совсем изопрели… Был бы хоть ножик с собой — срезал бы елку длинную, опустил Никешке ствол… Ничего нету… Только вина.
Осташа видел Никешкины руки и макушку. Никешка стоял все так же. Далеко-далеко, глубоко-глубоко внизу под ним шумели, пенились, пучились и сверкали буруны у подножия бойца.
— Ну… — выдохнул Осташа. — Давай, братец… Молюсь за тебя, родной… Давай… Не теряй силы…
Он врал: он не мог сейчас молиться. Он не мог думать ни о чем, кроме Никешкиного прыжка. Но пусть в Никешку вдохнет силы вера в то, что за него молятся.
Никешка поднял голову. Все лицо у него было залито слезами.
— Я… боюсь, Осташа… — выдавил он.
— Давай, чтоб тебя! — закричал Осташа.
Никешка закусил губу, чуть присел и прыгнул. Осташе показалось, что он не допрыгнул… Но Никешка повис на корне!
— Есть! — заорал Осташа, ужом отползая назад. — Есть, братец!.. Теперь давай подтягивайся, лезь!..
Но Никешка висел безвольно, тряпкой, и только вяло шарил ногами по скале. Было видно, что даже корень дрожит — так Никешку трясло.
— Не могу… — прошептал он.
— Да ты чего?! — надрывался Осташа. — Допрыгнул же! Допрыгнул! Все! Давай же, милый, — ну!..
Никешка поднял на Осташу мокрое бледное лицо:
— Не могу…
Осташа молчал, впиваясь пальцами в землю.
— Ма… матушке… не говори… — по-детски, как про шалость, вдруг попросил Никешка.
Пальцы его ослабли, ладони разжались — и вдруг его уже не стало на корне. Он канул вниз, как тяжелая весенняя капля. Он упал без крика. На полполете его мазнуло ногами о выступ, кувыркнуло в воздухе и ударило о скалу головой. Он плашмя рухнул в буруны и исчез даже без всплеска.
ЧУПРЯ
— Задремал, племянничек?
Осташа повернул голову и увидел над собой Чупрю. Чупря в упор нацелил на него ружье — будто змею прижал к земле палкой.
— Вставай давай.
Осташа отполз назад и поднялся на ноги. Ствол ружья подымался вместе с ним. Чупря был спокоен, доволен, даже весел. Осташа тупо разглядывал его красивое, крепко вылепленное лицо. Чуприну красоту не портил даже косой глаз, смотревший по-бесовски куда-то в сторону, за обрыв Гусельного бойца. Кудрявый чуб упал из-под шапки на бровь, словно бурун из-под носа барки.
Осташа ничуть не испугался ни Чупри, ни ружья, ни крушения своей надежды первому найти клад. Он вообще ничего не чувствовал. Он был так истерзан всем, что случилось на этом сплаве, что, если Чупря сейчас выстрелит в него, он молча ляжет и без гнева умрет.
— Свалился твой дружок-то? — ухмыльнулся Чупря.
Осташа не ответил.
Чупря не знал, чего еще сказать, молча глядел и улыбался, словно наконец-то встретил Осташу после долгой разлуки.
— А ловко ты меня с армяком-то провел, — вспомнил он.
Осташа все равно не отвечал.
Возле обрыва скалы елки росли редко, а дальше лес сгущался в темный и непролазный глушинник. Осташа бесчувственно вспомнил, как прошлой весной, когда он хлебал щербу с артелью дяди Федота Михеева, кто-то из артельных говорил, что лес на Гусельном считается нехорошим местом. Никто сюда не ходит, кроме охотника Ерана. И вправду: лес в глубине не просто дичал, а еще и как-то ломался, обрушивался. Земля местами проваливалась каменными ямами, рвалась трещинами, замшелыми и сырыми. Деревья здесь стояли на разной высоте: вот чехарда комлей, а вот рядом веретена стволов, а тут вот одни макушки торчат, а там, за буреломом, — опять комли, прикрытые плесневелыми подолами нижних ветвей. Воистину, здесь тоже были теснины, но другие, чужие. Пути в них Осташа не только не знал, но и знать не мог.
В темной гуще стволов, ветвей и валежин Осташа вдруг уловил легкое, бесшумное, почти невидимое скольжение прячущегося человека.
— От кого Колыван прячется? — хрипло спросил Осташа у Чупри, — От меня, что ли?..
Чупря пренебрежительно усмехнулся и оглянулся. И тотчас прыгнул в сторону, толкнул Осташу и укрылся у него за спиной, выставив ружье. Заскорузлая ладонь Чупри схватила Осташино горло. Разбойничья повадка — дернется Осташа, и Чуприны пальцы порвут кожу, вырвут кадык. Чуприно ружье легло на Осташино плечо, как на подставку.
Осташа увидел, что и Колыван остановился шагах в двадцати, тоже схоронился за дерево, целя в Чупрю из своего ружья.
— Разодрались, подельнички, над золотом? — прохрипел Осташа.
— Молчи, сука, — ответил Чупря и тряхнул его за кадык. Колыван ничего не говорил, стоял и целился.
— Нашел ли казну, Колыванушка? — ласково крикнул Чупря.
— Нашел, — глухо сказал Колыван.
— И я подарочек тебе нашел — видишь?..
— Ну и кончай его, — посоветовал Колыван.
— А ты потом меня кончишь, да? — насмешливо спросил Чупря. — И казну себе заберешь, верно?
— А почто ты мне теперь нужен?
— Нехорошо-о!.. — укоризненно закричал Чупря. — Нехорошо, Колыванушка! Не по-товарищески! Ведь уговор был — тебе бочонок и мне бочонок.
— Не я тебя, так ты меня бы кончил.
— Нехороший тот, кто первый! А первый — ты!
— Что, — опять захрипел Осташа, — обоих-то одной пулей тебе не прострелить, дядя Колыван?..
Чупря счастливо захохотал у него над ухом:
— Смотри, какой у меня племянничек понятливый вырос!.. А у тебя, милостивец, ружжо-то не пальнет! Веточка вон в замок воткнулась…
Колыван на мгновение высунул голову, чтобы взглянуть на замок ружья, и Чупря тотчас выстрелил. Осташу оглушило — будто с размаху по уху железным листом звездануло. Но Колыван успел спрятаться.
Чупря бросил ружье на землю и мгновенно выхватил нож. Он убрал с Осташиного кадыка ладонь, но пережал горло лезвием. Колыван словно нехотя вышел из-за ствола и пошагал к Осташе и Чупре, не опуская ружья.
— Дурак ты, Куприян, — презрительно сказал он. — Так и знал я, что какую хитрость мне подкинешь, чтобы я из-за дерева высунулся… Вся ваша воровская подлость умному человеку на три шага вперед понятна… — Колыван подошел совсем близко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175