Я снова видел себя среди университетских товарищей: я рассказываю им наши похождения в Касанаре, преувеличивая свое неожиданное богатство, товарищи поздравляют меня, удивляются и завидуют. Я приглашаю их к себе на обед — тогда у меня уже будет собственный дом, и мой рабочий кабинет будет выходить окнами в сад. Там я собираю друзей и читаю им свои новые стихи. Алисия часто выходит из комнаты, чтобы укачивать плачущего сына, которого мы назовем Рафаэлем в честь нашего постоянного спутника дона Рафо.
Семья моя осуществит заветную мечту и переедет в столицу; хотя строгость семейных нравов и заставит родителей отречься от меня, я все же буду присылать к ним по праздникам кормилицу с ребенком. Сначала они откажутся принимать его, но потом любопытные сестры возьмут племянника на руки и воскликнут: «Смотрите, это — вылитый Артуро!» Мать, обливаясь слезами, будет радостно нянчиться с ним, приглашая отца посмотреть на внука; но непреклонный старик, дрожа от волнения, запрется в своем кабинете.
Мало-помалу литературные успехи завоюют мне прощение. Мать будет твердить, что надо пожалеть меня. Я получу университетский диплом — и все забудется. Даже знакомые девушки, заинтригованные моими приключениями, снисходительно отнесутся к моему прошлому: «Ах, уж этот Артуро!..»
— Идите сюда, мечтатель, — позвал меня дон Рафо, — разопьем последнюю бутылку бренди из моего багажа. Выпьем втроем за удачу и любовь.
Слепцы! Мы должны были пить за горе и смерть!
Мысль о богатстве превратилась в эти дни в навязчивую идею и так сильно овладела мной, что я уже считал себя крупным богачом, приехавшим в льяносы, чтобы развернуть там широкую финансовую деятельность. Даже в тоне Алисии я чувствовал беззаботность человека, уверенного в обеспеченном будущем. Правда, она продолжала быть такой же замкнутой, скрытной, но я тешил себя мыслью, что это капризы богатой женщины.
Когда Фидель сообщил мне, что в сделку с Субьетой внесены выгодные для нас изменения, я нисколько этому не удивился. Мне казалось, что управляющий докладывает об успешном выполнении моих приказов.
— Это верное дело, Франко. Ну, а если оно прогорит, у меня найдется, чем возместить вам убытки.
Тут Фидель впервые поинтересовался, с какой целью я приехал в пампу. Предполагая, что дон Рафо успел проговориться, я уклончиво сказал:
— Разве вам не говорил об этом дон Рафаэль? — и после отрицательного ответа добавил: — Простая прихоть! Мне хочется побывать в Арауке, спуститься по Ориноко, а затем отправиться в Европу. Но Алисия так плохо себя чувствует, что я не знаю, как быть. К тому же эта затея мне по душе. Надо чем-нибудь заняться.
— Мне неприятно, что эта невежда Грисельда превращает вашу супругу в портниху.
— Не беспокойтесь. Алисия находит развлечение в том, что применяет полученные в школе знания. Дома она занимается рисованием, музыкой, вышивает, вяжет...
— Разрешите мои сомнения: это вы дали лошадей дону Рафо?
— Вы сами знаете, как я его уважаю! У меня украли лучшую из них, с седлом и всем багажом.
— Да, дон Рафо мне рассказывал... Но у вас осталось несколько хороших коней.
— Неплохие... Мы оставили их себе.
— Они, конечно, понравятся старику Субьете. Нам просто чудом удалось сторговаться с таким недоверчивым человеком, как он! Субьета предложил нам эту сделку, вероятно, чтобы натянуть нос Баррере. Старик никогда еще не продавал столько скота. Он обычно отвечал покупателям: «Мне нечего продавать! У меня всего остался с десяток голов!» Стараясь разжечь алчность Субьеты, они вручали ему, будто на хранение, деньги, предназначенные для уплаты за скот, рассчитывая, что он не даст ускользнуть золоту из своих рук. Однажды подобную тактику применил гуртовщик из Согамосо, человек бывалый и опытный торговец. Чтобы завоевать расположение старика, он пьянствовал с ним несколько дней. Когда они начали отбирать быков, Субьета расстелил за корралем плащ, развязал кошелек покупателя и сказал: «За каждого бычка, который выйдет из загона, клади сюда монету, я не умею считать». Кошелек вскоре опустел, и гуртовщик взмолился: «Мне не хватает денег! Поверьте мне остаток быков в долг!» Субьета ухмыльнулся:
«Не вам не хватает денег, приятель, а у меня слишком много скота!» И, подобрав с земли плащ, с непреклонным видом отправился домой.
Я выслушал эту историю и самодовольно похлопал Франко по плечу.
— Фидель, — сказал я ему, — не удивляйся, старик знает, что делает! Он слышал обо мне и...
— Почему ты так переменился, ветреник?
— Вы со мною уже на ты, нинья Грисельда?
— Смотрите, как он заважничал после сделки с Субьетой! Хочешь золота — поезжай на Вичаду да возьми меня с собой. Я тоже хочу поехать туда.
Грисельда обняла меня, но я отстранил ее локтем. Она удивленно отшатнулась:
— Я знаю, в чем дело: ты боишься моего мужа.
— Вы мне противны!
— Неблагодарный! Нинья Алисия ничего не знает. Она только говорит, чтобы я не верила тебе.
— Что? Что вы сказали?
— Что степняк — простак, а горец — врать мастак!
Побледнев от гнева, я вбежал в залу.
— Алисия, мне не нравится твоя близкая дружба с Грисельдой! Ее вульгарность может передаться тебе. Не смей больше спать в ее комнате.
— Хочешь, чтобы я оставила тебя наедине с ней? Ты не стыдишься даже хозяина дома?
— Истеричка! Опять твоя глупая ревность?
Алисия расплакалась, а я ушел в каней. Старая Тьяна латала рубашку мулата, а тот, дожидаясь, растянулся нагой по пояс на бычьей шкуре.
— Отдохни на гамаке, белый. Жара смертная.
Напрасно старался я уснуть. Мне мешало клохтанье курицы, копошившейся у плетня, в то время как ее товарки, разинув клювы, отдыхали в тени, равнодушные к ухаживаньям петуха, вертевшегося вокруг них с распушенными крыльями.
— Не дают вам спать, проклятые!
— Где твоя родина, мулатка? — спросил я.
— Где я сама, там и родина.
— Ты уроженка Колумбии?
— Я из льяносов, с Манаре. Говорят, я из Краво, а я не из Краво; говорят, я из Пауто, а я и не из Пауто. Моя родина — все эти степи! Зачем мне другая родина, когда степь так красива и так широка! Знаешь поговорку: «Где твой бог? — Где солнце всходит».
— А кто твой отец? — спросил я Антонио.
— Про то мать знает.
— Не все ли равно, раз ты родился, сынок!
Невольно улыбнувшись, я спросил:
— Ты собираешься на Вичаду, мулат?
— Я было собирался, да хозяин узнал, и мне влетело. А потом, говорят, там одни леса, верхом не проехать. На что мне леса! Я, как быки, люблю только степи да свободу.
— В лесах одним индейцам жить, — прибавила старуха.
— Этим голышам саванны тоже по нраву; сколько вреда они причиняют христианам! Быка арканом им не поймать! Для этого нужен хороший и резвый конь. Так эти дьяволы догоняют быков на бегу в голой степи и одному за другим подрезают поджилки, раз — и готово!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70