— Надо не сидеть на месте, а принять какое-то решение, — произнес Франко, нарушив тишину. — На той неделе мы покинем это логово.
— Индианки уже приготовили нам провиант, — ответил Пипа. — Мы поднимемся на нашей курьяре вверх по реке и высадимся на противоположном берегу около Кавионы, немного выше лагун. Там начинается лесная тропа, и через неделю мы достигнем Вичады. Нам придется взять с собой изрядную поклажу, но никто из этих кумовьев не хочет быть носильщиком. Я все же постараюсь уговорить их. Необходимо кое-что закупить в Орокуэ.
— А на какие же деньги? — с беспокойством спросил я.
— Это мое дело. Я только прошу вас доверять мне и быть любезными с индейцами. Нам нужны соль, рыболовные крючки, лески, табак, порох, спички, инструменты и пологи от москитов. Все это для вас, — мне ничего не надо. Никто не знает, что ждет нас в сельве...
— Придется продать седла и уздечки?
— А кто их купит? Пожалуй, еще арестуют того, кто станет продавать их. Лучше просто бросить их здесь. Теперь нашей лошадью будет курьяра.
— А в каком месте спрятано у тебя золото для осуществления всех этих планов?
— В Красивой Топи! Там полно перьев редкостной цапли! Каждую неделю мы будем выменивать по горсти этих перьев на товары. Если хотите, я покажу вам туда дорогу, но это очень далеко.
— Неважно! Едем завтра же!
Будь благословенно вязкое болото, что привело нас в страну белоснежных птиц! Затопленный лес, где гнездились тысячи королевских цапель, казался плантацией распустившегося хлопчатника, и на фоне бирюзового неба, над вершинами мориче, где копошилось множество неоперившихся птенцов, непрестанно реяли крылья птиц, напоминая собой сверкающие на солнца весла. При нашем приближении пернатая флотилия спиралями взмыла в воздух и с пронзительным криком рассыпалась стаями; затем, сделав несколько кругов, птицы опустились на воду, медленно складывая крылья, словно белые шелковые паруса.
Задумчиво стоял в трясине аист-часовой, с длинным, как шпага, клювом, в красном кепи, высокий, стройный, с военной выправкой, а вокруг него суетился разноплеменный мир голенастых и перепончатолапых сородичей, от карминовой корокоры, которая затмила бы красотой египетского ибиса, до голубого чирка с золотым хохолком и нежно-розовой утки, окунувшейся крыльями в светлый багрянец степной зари. Над этой крылатой толчеей, как сонм ангелов, парили цапли, осыпая в болото лепестки своих крыльев, и на душе у меня было светло, как в детстве в день причастия, и мне казалось, что я нахожусь в освещенном храме, где поет торжественный хор.
Добраться до гнезд с перьями казалось невозможным. Сквозь прозрачную воду мы видели на дне заводи полчища кайманов; подплывая к прибрежным пальмам, они дожидались, не упадет ли с ветки, гнущейся под тяжестью суетливых цапель, птенец или яйцо. Повсюду кишели несметные стаи карибе с красным брюшком и свинцовой чешуей; эти рыбы пожирают друг друга и в одну секунду обгладывают до костей любое существо, попавшее в подвластные им воды; вот почему животные и люди не осмеливаются пускаться вплавь, особенно будучи раненными: кровь возбуждает прожорливость свирепой рыбешки. Мы видели предательскую камбалу с желатиновыми плавниками и ядовитым шипом, лежащую на дне, как щит; угря, парализующего электрическим разрядом всякого, кто прикоснется к нему; напоминающую лунный диск перламутрово-золотую паломету, которая погружается вглубь и мутит воду, спасаясь от зубов прожорливой тонины. Весь этот огромный аквариум свинцовым озером простирался до горизонта, где плавали драгоценные перья.
Мы разъехались на шатких плотах в разные стороны собирать плавучее сокровище. Индейцы пробирались поодиночке в чащу затопленного леса, отпугивая в полумраке шестами боа и кайманов, и собирали горстями белые перья, которые зачастую оплачиваются человеческой жизнью, прежде чем украсят в далеких городах неведомых женщин.
Этим вечером мне было грустно, и я ощутил, как смутную ласку, романтическое волнение. Почему я всегда одинок в искусстве и в любви? И я с болью в душе думал: «Если б мне было кому предложить сейчас этот букет пушистых перьев, кажущихся белыми колосьями! Если было бы кому обмахнуться крылом кодуа — этим упавшим с неба осколком радуги! Если бы мне было с кем созерцать гнездовье белоснежных цапель, эту весну птиц и красок!»
Я с горечью унижения заметил, что за пеленой грез пряталась Алисия, и постарался со всей беспощадностью отогнать мысль о ней.
Нам повезло: после утомительных блужданий по болотам и глубоким протокам мы нашли то место, где оставили курьяры; отпихиваясь шестами, мы поднялись вверх по извилистым рекам и к ночи причалили к уже знакомой нам заводи.
Ветер издали донес до нас детский плач, и когда мы подошли к хижине, от нее врассыпную бросились молодые индианки; они не обращали внимания на Пипу, кричавшего им вслед на языке их племени, что мы друзья. К балкам и столбам хижины было подвешено много гамаков; над угасавшим очагом кипел котел с настоем трав.
Как только огонь немного разгорелся, нас познакомили с теми индейцами, которых мы видели в первый раз; они медленно подходили к нам вместе с женами, которые в знак супружества клали правую руку на левое плечо мужа. Одна из женщин была без пары; она показывала на мужа, лежавшего в гамаке, и на свою набухшую грудь, желая пояснить, что она сегодня родила, Увидев ее, Пипа поспешил рассказать нам про обычаи, сопровождающие роды у этого племени: чувствуя схватки, роженица уходит в лес и возвращается к мужу омытой, чтобы вручить ему ребенка. Отец на время родов ложится в гамак и соблюдает пост, а жена приготовляет ему настой против тошноты и головной боли. Словно понимая то, что говорил Пипа, женщина подтверждала его слова, жестами, а ленивый супруг, с обернутой листьями головой, стонал в гамаке и просил чичи для облегчения своих страданий.
Убежавшие от нас индианки были девушками, и глава рода — престарелый касик — предложил каждому из нас выбрать себе по одной в честь нашего присоединения к их племени. Но было бы наивно думать, что они встретили бы наше ухаживание игривыми улыбками. Надо было выследить их, как газелей, и охотиться за ними в лесу, пока они не сдадутся: мужчина должен доказать свое превосходство силой, и наградой ему будут покорность и ласка.
Но мне было не до подобных увлечений.
Касик относился ко мне с холодностью, выражавшейся в презрительном молчании. Я всячески пытался угодить ему, рассчитывая выведать у него индейские обычаи, легенды, боевые песни. Учтивость моя оказалась бесполезной: у этих первобытных, бродячих племен не было ни богов, ни героев, ни родины, ни прошлого, ни будущего.
Но дело сложилось так. Я принес в мешке из Красивой Топи двух серых уток, маленьких, как голуби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70