» Ларраньяга повторил приказ Хуанчито Веги: «Довольно развлекаться!» Почуяв смрад горелого человеческого мяса, хозяева плюнули и равнодушно удалились.
И подобно тому, как жеребец, брыкаясь и кусаясь, отделяет в загоне своих кобылиц от общего табуна, так надсмотрщики под несмолкаемый гул голосов оттеснили прикладами партии пеонов и загнали их в бараки.
Мне удалось прокричать во всю силу легких: «Лусьяно! Лусьянито! Отец твой — здесь!»
На следующий день моему долготерпению предстояло новое испытание. Было около двух часов дня, но хозяева еще спали. Утром, когда каучеро вышли на работу, ко мне подошел негр с Мартиники. Я заметил, что он точил о ножны страшное лезвие мачете.
— Эй, — сказал он, — почему ты остался здесь?
— Потому что я — румберо и собираюсь идти с разведывательной партией.
— Ты скорей похож на беглого. Ты был в «Очаровании»?
— Хотя бы и так. Разве эти участки — не одного хозяина?
— Ты тот самый негодяй, что вырезал на деревьях надписи? Хорошо еще, что тебе это сошло с рук.
Я положил конец опасному разговору и, увидав, что счетовод открыл дверь, вошел в контору. Счетовод даже не взглянул на меня, когда я поклонился ему, но я все же подошел к прилавку.
— Синьор Лоайса, — произнес я робко, — я хочу знать, если можно, сколько записано за моим сыном?
— За твоим сыном? Ты хочешь выкупить его? Тебе сказали, что он продается?
— Мне бы узнать... Его зовут Лусьяно Сильва.
Счетовод раскрыл большую книгу и, взяв карандаш, принялся подсчитывать. Колени дрожали у меня от волнения: наконец-то я узнаю, где Лусьянито!
— Две тысячи двести солей, — объявил Лоайса. — Какую надбавку требуют с тебя к этой сумме?
— Надбавку? Какую надбавку?
— Самую обыкновенную. Мы ведь не торгуем рабочими. Наоборот, предприятие ищет людей.
— Не скажете ли вы мне, где он сейчас?
— Твой мальчишка? Ты забыл, с кем разговариваешь! Об этом спрашивают у десятников.
На мою беду в контору вошел негр.
— Сеньор Лоайса, — крикнул он, — не теряйте попусту слов с этим стариком! Это — беглый из «Очарования» и Флориды, лентяй и бездельник. Вместо того чтобы подсекать деревья, он на них вырезал ножом надписи. Подите в сирингали, и вы убедитесь сами. На всех просеках — одно и то же: «Здесь был Клементе Сильва в поисках своего любимого сына Лусьяно». Каков негодяй!
Я, словно уличенный в преступлении, опустил глаза.
— Видно, никогда вы не были отцами! — произнес я.
— Как вам нравится этот развратный старикашка! Ну и бабник же он был, если и сейчас еще хвастается способностями производителя!
И они громко захохотали, глумясь надо мной; но я выпрямился во весь рост и слабой рукой ударил счетовода по лицу. Негр пинком отшвырнул меня к порогу. Поднимаясь с пола, я заплакал, но это были слезы удовлетворенной гордости!
Из соседней комнаты послышался сердитый, заспанный голос. Оттуда вышел, застегивая пижаму, толстый, одутловатый человек, грудастый, как женщина, и желтый, как сама зависть. Не дав ему открыть рта, счетовод подбежал к нему и доложил о случившемся:
— Я страшно огорчен, сеньор Арана. Извините ради бога! Но этот человек пришел узнать, сколько он должен компании; не успел я ему прочесть сальдо, как он набросился на меня и хотел порвать книгу, обозвал вас разбойником, а меня пригрозил зарезать.
Негр подтвердил его слова кивком головы; я остолбенел от негодования. Арана продолжал молчать. Бросив укоризненный взгляд, повергший в оцепенение обоих лгунов, он спросил, положив мне руки на плечи:
— Сколько лет Лусьяно Сильве, вашему сыну?
— Пятнадцатый год.
— Вы согласны выкупить у меня оба счета? Сколько вы должны компании? Сколько вы заработали за свой труд?
— Я не знаю, сеньор.
— Дадите за оба счета пять тысяч солей?
— Дам, дам, только у меня с собой нет денег. Если бы вы купили мой домик в Пасто... Ларраньяга и Вега — мои земляки. Можете справиться у них обо мне, мы вместе учились.
— Не советую вам даже кланяться им. Они недолюбливают бедных друзей... Скажите, — прибавил он, — вы не можете расплатиться каучуком?
— Нет, сеньор.
— А не можете ли вы раздобыть его на Какета? Я дам вам людей — вы совершите нападение на бараки.
Скрывая свое отвращение к этим хищническим махинациям, я прибег уже не к хитрости, а к обману. Я притворился, что обдумываю предложение Араны. Соблазнитель же продолжал осаду:
— Я обращаюсь к вашему содействию, ибо вижу, что вы человек честный и умеете держать язык за зубами. Ваше лицо — ваш лучший адвокат. Иначе я поступил бы с вами, как с беглым, отказался бы продать вам сына и сгноил бы вас обоих в сирингалях. Помните, что вам заплатить нечем и что я сам даю вам средство стать свободными.
— Вы правы, сеньор. Но признательность обязывает меня к добросовестности. Я не хотел бы давать обещания, пока не уверен, сумею ли я их выполнить. Я предпочел бы сначала побывать на Какета в качестве румберо и не дам ответа, пока не разведаю местность и не проложу там просеку для нападения.
— Придумано неплохо. Пусть так и будет. Это — ваша забота, а я позабочусь о вашем сыне. Спросите себе винчестер, провиант, компас и возьмите индейца-носильщика.
— Спасибо, сеньор, но тогда мой счет увеличится.
— Я заплачу, — это мой карнавальный подарок.
Надсмотрщики при виде пропуска, полученного мною от хозяина, чуть не лопнули от злости. Я мог проходить всюду, где вздумается, и они обязаны были предоставлять мне все необходимое. Мои полномочия давали мне право набрать до тридцати человек из любой партии и на любой срок. Вместо того чтобы направиться на Какета, я решил свернуть к бассейну Путумайо. Смотритель дорог на канале Эре, по прозвищу Пантера, задержал меня и послал мой пропуск на проверку. Арана подтвердил мои полномочия, но с ограничениями: мне ни в коем случае, не разрешалось брать с собой Лусьяно Сильву.
Этот приказ разрушил все мои планы; ведь я искал сына, чтобы увести его с собой. Не раз, прислушиваясь к треску падавших под топорами пеонов каучуконосных деревьев, я думал, что мой мальчик находится в этой партии и подвергается опасности погибнуть под рухнувшим стволом. В ту пору добывали черный каучук и сирингу, которую бразильцы называют пьяным соком; чтобы добыть сирингу, на коре дерева делают насечки, млечный сок собирают в кисеты и сгущают на дыму; для добычи черного каучука надо срубить дерево, сделать насечки по всей его длине, собрать сок и слить его в продувные ямы, где он медленно сгущается. Вот почему ворам было так просто припрятывать каучук.
Как-то раз я застал одного пеона, который заваливал свой тайник землей и листьями. По сирингалям ходили ложные слухи, будто я послан хозяевами отбирать каучук. Эта молва сослужила мне плохую службу: я нажил себе немало врагов. Пеон, застигнутый на месте преступления, схватился за мачете, но я протянул ему мой винчестер:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
И подобно тому, как жеребец, брыкаясь и кусаясь, отделяет в загоне своих кобылиц от общего табуна, так надсмотрщики под несмолкаемый гул голосов оттеснили прикладами партии пеонов и загнали их в бараки.
Мне удалось прокричать во всю силу легких: «Лусьяно! Лусьянито! Отец твой — здесь!»
На следующий день моему долготерпению предстояло новое испытание. Было около двух часов дня, но хозяева еще спали. Утром, когда каучеро вышли на работу, ко мне подошел негр с Мартиники. Я заметил, что он точил о ножны страшное лезвие мачете.
— Эй, — сказал он, — почему ты остался здесь?
— Потому что я — румберо и собираюсь идти с разведывательной партией.
— Ты скорей похож на беглого. Ты был в «Очаровании»?
— Хотя бы и так. Разве эти участки — не одного хозяина?
— Ты тот самый негодяй, что вырезал на деревьях надписи? Хорошо еще, что тебе это сошло с рук.
Я положил конец опасному разговору и, увидав, что счетовод открыл дверь, вошел в контору. Счетовод даже не взглянул на меня, когда я поклонился ему, но я все же подошел к прилавку.
— Синьор Лоайса, — произнес я робко, — я хочу знать, если можно, сколько записано за моим сыном?
— За твоим сыном? Ты хочешь выкупить его? Тебе сказали, что он продается?
— Мне бы узнать... Его зовут Лусьяно Сильва.
Счетовод раскрыл большую книгу и, взяв карандаш, принялся подсчитывать. Колени дрожали у меня от волнения: наконец-то я узнаю, где Лусьянито!
— Две тысячи двести солей, — объявил Лоайса. — Какую надбавку требуют с тебя к этой сумме?
— Надбавку? Какую надбавку?
— Самую обыкновенную. Мы ведь не торгуем рабочими. Наоборот, предприятие ищет людей.
— Не скажете ли вы мне, где он сейчас?
— Твой мальчишка? Ты забыл, с кем разговариваешь! Об этом спрашивают у десятников.
На мою беду в контору вошел негр.
— Сеньор Лоайса, — крикнул он, — не теряйте попусту слов с этим стариком! Это — беглый из «Очарования» и Флориды, лентяй и бездельник. Вместо того чтобы подсекать деревья, он на них вырезал ножом надписи. Подите в сирингали, и вы убедитесь сами. На всех просеках — одно и то же: «Здесь был Клементе Сильва в поисках своего любимого сына Лусьяно». Каков негодяй!
Я, словно уличенный в преступлении, опустил глаза.
— Видно, никогда вы не были отцами! — произнес я.
— Как вам нравится этот развратный старикашка! Ну и бабник же он был, если и сейчас еще хвастается способностями производителя!
И они громко захохотали, глумясь надо мной; но я выпрямился во весь рост и слабой рукой ударил счетовода по лицу. Негр пинком отшвырнул меня к порогу. Поднимаясь с пола, я заплакал, но это были слезы удовлетворенной гордости!
Из соседней комнаты послышался сердитый, заспанный голос. Оттуда вышел, застегивая пижаму, толстый, одутловатый человек, грудастый, как женщина, и желтый, как сама зависть. Не дав ему открыть рта, счетовод подбежал к нему и доложил о случившемся:
— Я страшно огорчен, сеньор Арана. Извините ради бога! Но этот человек пришел узнать, сколько он должен компании; не успел я ему прочесть сальдо, как он набросился на меня и хотел порвать книгу, обозвал вас разбойником, а меня пригрозил зарезать.
Негр подтвердил его слова кивком головы; я остолбенел от негодования. Арана продолжал молчать. Бросив укоризненный взгляд, повергший в оцепенение обоих лгунов, он спросил, положив мне руки на плечи:
— Сколько лет Лусьяно Сильве, вашему сыну?
— Пятнадцатый год.
— Вы согласны выкупить у меня оба счета? Сколько вы должны компании? Сколько вы заработали за свой труд?
— Я не знаю, сеньор.
— Дадите за оба счета пять тысяч солей?
— Дам, дам, только у меня с собой нет денег. Если бы вы купили мой домик в Пасто... Ларраньяга и Вега — мои земляки. Можете справиться у них обо мне, мы вместе учились.
— Не советую вам даже кланяться им. Они недолюбливают бедных друзей... Скажите, — прибавил он, — вы не можете расплатиться каучуком?
— Нет, сеньор.
— А не можете ли вы раздобыть его на Какета? Я дам вам людей — вы совершите нападение на бараки.
Скрывая свое отвращение к этим хищническим махинациям, я прибег уже не к хитрости, а к обману. Я притворился, что обдумываю предложение Араны. Соблазнитель же продолжал осаду:
— Я обращаюсь к вашему содействию, ибо вижу, что вы человек честный и умеете держать язык за зубами. Ваше лицо — ваш лучший адвокат. Иначе я поступил бы с вами, как с беглым, отказался бы продать вам сына и сгноил бы вас обоих в сирингалях. Помните, что вам заплатить нечем и что я сам даю вам средство стать свободными.
— Вы правы, сеньор. Но признательность обязывает меня к добросовестности. Я не хотел бы давать обещания, пока не уверен, сумею ли я их выполнить. Я предпочел бы сначала побывать на Какета в качестве румберо и не дам ответа, пока не разведаю местность и не проложу там просеку для нападения.
— Придумано неплохо. Пусть так и будет. Это — ваша забота, а я позабочусь о вашем сыне. Спросите себе винчестер, провиант, компас и возьмите индейца-носильщика.
— Спасибо, сеньор, но тогда мой счет увеличится.
— Я заплачу, — это мой карнавальный подарок.
Надсмотрщики при виде пропуска, полученного мною от хозяина, чуть не лопнули от злости. Я мог проходить всюду, где вздумается, и они обязаны были предоставлять мне все необходимое. Мои полномочия давали мне право набрать до тридцати человек из любой партии и на любой срок. Вместо того чтобы направиться на Какета, я решил свернуть к бассейну Путумайо. Смотритель дорог на канале Эре, по прозвищу Пантера, задержал меня и послал мой пропуск на проверку. Арана подтвердил мои полномочия, но с ограничениями: мне ни в коем случае, не разрешалось брать с собой Лусьяно Сильву.
Этот приказ разрушил все мои планы; ведь я искал сына, чтобы увести его с собой. Не раз, прислушиваясь к треску падавших под топорами пеонов каучуконосных деревьев, я думал, что мой мальчик находится в этой партии и подвергается опасности погибнуть под рухнувшим стволом. В ту пору добывали черный каучук и сирингу, которую бразильцы называют пьяным соком; чтобы добыть сирингу, на коре дерева делают насечки, млечный сок собирают в кисеты и сгущают на дыму; для добычи черного каучука надо срубить дерево, сделать насечки по всей его длине, собрать сок и слить его в продувные ямы, где он медленно сгущается. Вот почему ворам было так просто припрятывать каучук.
Как-то раз я застал одного пеона, который заваливал свой тайник землей и листьями. По сирингалям ходили ложные слухи, будто я послан хозяевами отбирать каучук. Эта молва сослужила мне плохую службу: я нажил себе немало врагов. Пеон, застигнутый на месте преступления, схватился за мачете, но я протянул ему мой винчестер:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70