Он послал письма в Лондон, Париж и Лиму, подтверждая свои разоблачения фотографиями. Много воды утекло, а никаких перемен не наблюдалось. Тогда француз решил пожаловаться здешним хозяевам; он собрал документы и послал меня с письмами на «Водопады».
Там я застал одного Барчилона. Не успел он заглянуть в объемистый пакет, как тут же велел отвести меня в контору.
— Где ты достал кожаные сапоги? — завопил он, оглядев меня.
— Мосью дал мне их вместе с этой одеждой.
— А где же остался этот бродяга?
— Между реками Кампуйя и Лагарто-Коча, — солгал я. — Около месяца пути отсюда.
— Чего ради этот проходимец вредит нашему предприятию! Кто дал ему разрешение фотографировать людей? Какого черта он подбивает на бунт пеонов?
— Не знаю, сеньор. Он почти ни с кем не разговаривает, а если и заговорит с кем, то никто его не понимает...
— А зачем он предлагает нам продать тебя?
— Это его дело...
Разъяренный Барчилон вышел на порог и стал разглядывать на свет фотографии.
— Негодяй! Это твоя спина?
— Нет, сеньор! Нет, сеньор!
— Разденься до пояса сию же минуту!
И он рывком содрал с меня фланелевую блузу и рубашку. Меня прохватила такая дрожь, что Барчилон на мое счастье не мог сравнить мою спину со снимком. Он схватил ручку с письменного стола и бросил ее в меня; перо вонзилось мне в лопатку. По спине потекли красные струи.
— Убирайся вон, свинья, ты замараешь кровью пол!
Он отшвырнул меня к перилам террасы и схватился за свисток. С раболепным видом подбежал надсмотрщик по прозвищу Удав. Меня допрашивали о тысяче вещей, но я отвечал уклончиво. Уходя, хозяин приказал:
— А ну-ка, подтяни кандалами сапоги Сильве, а то ему в них слишком просторно.
Так со мной и поступили.
Как мне потом сказали, Удав отправился в путь с четырьмя людьми передать французу ответ.
Несчастный ученый так и сгинул в сельве.
Следующий год был богат надеждами для каучеро. Не знаю, каким образом в сирингалях и бараках стал тайно ходить по рукам экземпляр газеты «Фельпа», которую издавал в Икитос журналист Сальданья Рока. Его статьи клеймили преступления, совершавшиеся на Путумайо, и требовали справедливости к нам. Помню, листок этот был потрепан и зачитан до дыр; на разработках реки Альгодон мы склеили его жидким каучуком, и он путешествовал от просеки к просеке, спрятанный в бамбуковой рукоятке топора.
Несмотря на принятые нами меры предосторожности, гомеро из Эквадора по прозвищу Поп донес об этом надсмотрщику. Однажды утром стража застала на месте преступления в пальмовой роще неосмотрительного чтеца и его слушателей; они настолько увлеклись чтением, что даже не заметили, как увеличилась их аудитория... Тому, кто читал, зашили веки волокнами пальмы кумаре, а остальным залили уши расплавленным воском. Надсмотрщик решил вернуться в «Очарование» и показать там газету; лодки у него не было, и он приказал мне провести его лесом.
В «Очаровании» меня поджидала новая неожиданность: приехал инспектор и собирал показания в конторе компании.
Когда я назвал свое имя, он записал его и при всех спросил меня:
— Хотите остаться здесь на работе?
Несмотря на присущую мне робость, я решительно сказал:
— Нет, сеньор! Нет, сеньор!
Тогда инспектор заявил:
— Можете уходить, когда вам вздумается. Это мой приказ. Есть у вас особые приметы?
— Вот они, — отвечал я, обнажая спину.
Все, кто находился в комнате, побледнели. Инспектор посмотрел на шрамы через очки. Ни о чем больше не спрашивая, он повторил:
— Можете уходить хоть завтра!
И хозяева покорно подтвердили:
— Ваше слово — закон, сеньор инспектор!
Один из них с непринужденностью человека, произносящего заученную речь, обратился к чиновнику:
— Любопытные рубцы у него на спине, не правда ли? У ботаники немало разных загадок, особенно в наших краях! Не знаю, слышал ли сеньор инспектор о ядовитом дереве, которое каучеро прозвали Марикитой. Французский ученый по нашему ходатайству занялся его изучением. Это дерево, подобно распутной женщине, заманивает в душистую тень, но горе тому, кто поддастся искушению! Тело его покрывается красными пятнами, ужасными нарывами, после чего появляются лишаи; они гноятся, а затем зарубцовываются, стягивая кожу. Многие неопытные сирингеро пострадали, подобно этому бедному старику.
— Позвольте, сеньор, — перебил я его, но хозяин цинично продолжал:
— Трудно поверить, что такое ничтожное обстоятельство способно причинить нашему предприятию столько вреда. В нашем деле так много помех, оно требует большого патриотизма и настойчивости. Если бы правительство лишило нас своей поддержки, эти громадные леса остались бы без суверенной власти, а ведь они принадлежат нашей родине. Сеньор инспектор оказал нам неоценимую услугу. Он проверил, подвергаем ли мы пеонов насилиям и истязаниям, как об этом трубят наши завистливые и злобные соседи, которые находят тысячу способов помешать нашей стране прогнать перуанцев и возвратить свою территорию. В их распоряжении немало продажных писак. Теперь я возвращусь к тому, о чем мы говорили. Наше предприятие раскрывает свои объятия всякому, кто нуждается в работе и умеет работать. Здесь много пришельцев из различных мест, есть среди них и хорошие, и плохие, и строптивые, и ленивые люди. Разница характеров и нравов, недисциплинированность, распущенность — все находит в Мариките услужливого сообщника; многие пеоны, главным образом колумбийцы, получая ранения и ушибы в драке или заболев «древесной болезнью», пытаются свалить ответственность на предприятие, которое старается направить их на путь истинный, или оклеветать надсмотрщиков, приписывая им вину за каждый синяк, за каждый рубец, вплоть до укуса москита и ничтожной царапины.
И, обращаясь к толпе пеонов, он спросил:
— Ведь правда, что наша область изобилует Марикитой? Верно, что от нее образуются струпья и чирьи?
Все в один голос ответили;
— Да, да, сеньор!
— К счастью, — прибавил плут, — Перу поддержит нашу патриотическую инициативу: мы просили у власти военизировать каучуковые разработки и прислать офицеров и сержантов, чтобы они служили агентами предприятия и надсмотрщиками на лесосеках. Их службу в здешних местах мы оплатим щедрой рукой. Таким образом администрация получит солдат, рабочие — надежную охрану, а предприниматели — поддержку, защиту и мир.
Инспектор одобрительно качал головой.
Старик Бальбино Хакоме, уроженец Гарсона, — тот самый, у которого правая нога высохла от укуса тарантула, — пришел повидаться со мной вечером и, поставив костыли под навес, где висел мой гамак, шепнул мне на ухо:
— Земляк, когда попадете на христианскую землю, закажите на мой счет обедню.
— В благодарность за то, что вы поддерживаете все подлые дела предпринимателей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70