После таких заявлений никто больше не поверит известиям о пытках и эксплуатации, и мы, предоставленные своей собственной судьбе, будем подыхать в сельве, потому что доклад инспектора явится веским ответом на все жалобы, если найдутся еще такие чудаки, которые посмеют настаивать на расследовании официально опровергнутых разоблачений.
Не удивляйтесь, земляк, слыша от меня такие разговоры. Не только я так думаю. Я слышал эти разговоры среди хозяев. Они дрожали при мысли, что их увезут отсюда с веревкой на шее, а сейчас смеются над своими прежними страхами: будущее для них обеспечено. Когда инспектор ездил по участкам, мы, сидя в бараке скуки ради заключали пари, сколько пеонов осмелится подать ему жалобы. Таких не нашлось и трех человек, а у его милости для всех был один ответ: «Можете уходить, когда вам угодно!»
— Но ведь мы свободны, земляк! Нас освободили!
— Нет, приятель, нечего об этом и мечтать. Некоторые, правда, могли бы уйти, но им нечем расплатиться с хозяевами. «Уходите хоть завтра!» Хороши слова! А долг, а лодка, а дорога, а заградительные отряды? Уйти с одного места и попасть в рабство в другом — это невыгодное предприятие, и единственные проценты от него — побои да кровь.
— Я и забыл об этом!.. Пойду расскажу обо всем его милости.
— А как вы осмелитесь нарушить его беседу с мадонной?
— Я попрошу инспектора взять меня с собой!
— Не торопитесь, утро вечера мудренее. Я говорил с матросом; на катере этой ночью он выведет из строя мотор, а я нарочно затяну ремонт. Недаром я распоряжаюсь магазином. Видите, и мы, «лизоблюды», кое на что годимся.
— Простите, простите! Но что же мне делать?
— То, что велит бог: верить и надеяться. И то, что велю я: слушать дальше. — И, не обращая внимания на мое волнение, Бальбино продолжал: — Инспектор не арестовал ни одного надсмотрщика, хотя ему дали несколько имен: не тех, разумеется, кто калечит и убивает людей, а тех, кто ворует. У инспектора к тому же были связаны руки. До его приезда агенты хозяев распустили по баракам слух, что компания хочет вывести на чистую воду нерадивых работников и всех их повесить и что с этой целью их будет опрашивать некий иностранец — член компании, выдавая себя за судебного следователя. Этот подвох полностью удался. Инспектор встретил повсюду счастливых и довольных людей, ничего не слышавших об убийствах и издевательствах.
Преступление надо искать не в лесах, а в двух книгах: журнале и гроссбухе. Ознакомься с ними сеньор инспектор — ему больше бы пришлось читать дебет, чем кредит: счет многих пеонов подводится на глазок со слов надсмотрщиков. И все же он обнаружил бы вопиющие факты: пеоны сдают каучук по пяти сентаво за кило и платят двадцать песо за рубаху; индейцы работают шесть лет подряд и остаются должны за маниок, съеденный в первый месяц работы; дети наследуют огромные долги, оставшиеся от убитого отца, от замученной матери, от обесчещенных сестер, и этого долга им не покрыть за всю свою жизнь; когда они достигают совершеннолетия, суммы, затраченные на них в детстве, бывают равны полувеку рабства!
Бальбино перевел дух и протянул мне кисет. Я, хотя и был подавлен чудовищностью всего услышанного, все же попробовал вступиться за инспектора:
— Сеньор инспектор, вероятно, не имел официального распоряжения просматривать бухгалтерские книги.
— А что толку, если бы и имел. Их надежно припрятали.
— Да разве возможно, чтобы он не нашел доказательств истязаний, происходивших у всех на глазах? Или он притворяется, что ничего не видит?
— Да хоть бы и так. Избави нас бог от того, чтобы открылись преступления, — тогда хозяева осуществят свою заветную мечту: учредят суды и тюрьмы или, точнее говоря, навсегда узаконят ими же самими возглавляемое беззаконие.
Что нам проку, если откроется, что один убил другого, ограбил третьего, искалечил четвертого? Это, как говорит Хуанчито Вега, случается в Икитос и всюду, где живут люди, тем более здесь, где нет ни властей, ни полиции.
Вспомните, что перуанцы хотят военизировать каучуковые разработки, а в Колумбии происходят вещи, говорящие, так сказать, о закулисном сговоре, по выражению Ларраньяги. И разве колумбийские поселенцы не продают нашему предприятию свои участки именно потому, что они не уверены в завтрашнем дне? И разве не по той же причине Кальдерой, Иполито Перес и многие другие колумбийцы соглашаются на любую цену и считают, что они выгодно отделаются, если кое-что выручат и смогут унести отсюда ноги? Разве Арана, главный грабитель, не продолжает фактически оставаться нашим консулом в Икитос? Вспомните, что президент Колумбии вместо ответа на ежедневные просьбы поселенцев о защите отправил генерала Веласко вывести воинские части и заградительные отряды с Путумайо и Какета. Плохи наши дела, земляк; плохи. А на Путумайо и Какета еще хуже!..
Вот вам мой совет: держите язык за зубами! Есть поговорка: кто не говорит, тот не грешит, и большая ошибка — проболтаться о здешних тайнах. Попробуйте рассказать все это в Лиме или Боготе, и вас там сочтут за лгуна и клеветника. Если спросят о французе, говорите всем, что его послали с экспедицией в неизвестном направлении, а если захотят узнать, правда ли, что Удав показывал приятелям его часы, скажите, что это он хвастал спьяну, лег отоспаться, да больше и не проснулся. Если же вас попросят рассказать об Искорке, скажите, что это был надсмотрщик, неплохо знавший туземные языки: йераль, карихона, уитото и муйнане, — а чтобы скрасить разговор, вам придется изложить какой-нибудь интересный случай, — припомните, как этот голубок воровал у туземцев гуайюко, чтобы обвинить их в безнравственности, и заставлял их прятать каучук в расчете на то, что к приезду хозяина он откроет эти клады и создаст себе славу колдуна; расскажите о его ногтях, отточенных как бритва — ногтях, которыми он, сделав незаметную царапину, убивал самого крепкого индейца, и не потому, что ногти его были заколдованы или опасны от природы, а потому, что они были смазаны ядом кураре.
— Земляк, — вскричал я, — вы мне говорите о Лиме и Боготе, будто уверены, что я смогу отсюда выбраться.
— Точно так. Я знаю, кто вас купит и возьмет с собой: мадонна Сораида Айрам!
— Правда? Правда?
— Сущая правда, как то, что сейчас вечер. Сегодня поутру, когда инспектор вызвал вас на допрос, мадонна смотрела с балкона в бинокль, и когда вы заявили во весь голос, что не хотите больше работать здесь, ей понравилась такая дерзость. «Кто этот смелый старик?» — спросила она меня. А я ответил: «Именно тот, кто вам нужен: это румберо, по прозвищу Компас, грамотный, хорошо разбирающийся в счетоводстве, знаток всех сортов каучука; он превосходно изучил здешние места, набил руку на контрабанде;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Не удивляйтесь, земляк, слыша от меня такие разговоры. Не только я так думаю. Я слышал эти разговоры среди хозяев. Они дрожали при мысли, что их увезут отсюда с веревкой на шее, а сейчас смеются над своими прежними страхами: будущее для них обеспечено. Когда инспектор ездил по участкам, мы, сидя в бараке скуки ради заключали пари, сколько пеонов осмелится подать ему жалобы. Таких не нашлось и трех человек, а у его милости для всех был один ответ: «Можете уходить, когда вам угодно!»
— Но ведь мы свободны, земляк! Нас освободили!
— Нет, приятель, нечего об этом и мечтать. Некоторые, правда, могли бы уйти, но им нечем расплатиться с хозяевами. «Уходите хоть завтра!» Хороши слова! А долг, а лодка, а дорога, а заградительные отряды? Уйти с одного места и попасть в рабство в другом — это невыгодное предприятие, и единственные проценты от него — побои да кровь.
— Я и забыл об этом!.. Пойду расскажу обо всем его милости.
— А как вы осмелитесь нарушить его беседу с мадонной?
— Я попрошу инспектора взять меня с собой!
— Не торопитесь, утро вечера мудренее. Я говорил с матросом; на катере этой ночью он выведет из строя мотор, а я нарочно затяну ремонт. Недаром я распоряжаюсь магазином. Видите, и мы, «лизоблюды», кое на что годимся.
— Простите, простите! Но что же мне делать?
— То, что велит бог: верить и надеяться. И то, что велю я: слушать дальше. — И, не обращая внимания на мое волнение, Бальбино продолжал: — Инспектор не арестовал ни одного надсмотрщика, хотя ему дали несколько имен: не тех, разумеется, кто калечит и убивает людей, а тех, кто ворует. У инспектора к тому же были связаны руки. До его приезда агенты хозяев распустили по баракам слух, что компания хочет вывести на чистую воду нерадивых работников и всех их повесить и что с этой целью их будет опрашивать некий иностранец — член компании, выдавая себя за судебного следователя. Этот подвох полностью удался. Инспектор встретил повсюду счастливых и довольных людей, ничего не слышавших об убийствах и издевательствах.
Преступление надо искать не в лесах, а в двух книгах: журнале и гроссбухе. Ознакомься с ними сеньор инспектор — ему больше бы пришлось читать дебет, чем кредит: счет многих пеонов подводится на глазок со слов надсмотрщиков. И все же он обнаружил бы вопиющие факты: пеоны сдают каучук по пяти сентаво за кило и платят двадцать песо за рубаху; индейцы работают шесть лет подряд и остаются должны за маниок, съеденный в первый месяц работы; дети наследуют огромные долги, оставшиеся от убитого отца, от замученной матери, от обесчещенных сестер, и этого долга им не покрыть за всю свою жизнь; когда они достигают совершеннолетия, суммы, затраченные на них в детстве, бывают равны полувеку рабства!
Бальбино перевел дух и протянул мне кисет. Я, хотя и был подавлен чудовищностью всего услышанного, все же попробовал вступиться за инспектора:
— Сеньор инспектор, вероятно, не имел официального распоряжения просматривать бухгалтерские книги.
— А что толку, если бы и имел. Их надежно припрятали.
— Да разве возможно, чтобы он не нашел доказательств истязаний, происходивших у всех на глазах? Или он притворяется, что ничего не видит?
— Да хоть бы и так. Избави нас бог от того, чтобы открылись преступления, — тогда хозяева осуществят свою заветную мечту: учредят суды и тюрьмы или, точнее говоря, навсегда узаконят ими же самими возглавляемое беззаконие.
Что нам проку, если откроется, что один убил другого, ограбил третьего, искалечил четвертого? Это, как говорит Хуанчито Вега, случается в Икитос и всюду, где живут люди, тем более здесь, где нет ни властей, ни полиции.
Вспомните, что перуанцы хотят военизировать каучуковые разработки, а в Колумбии происходят вещи, говорящие, так сказать, о закулисном сговоре, по выражению Ларраньяги. И разве колумбийские поселенцы не продают нашему предприятию свои участки именно потому, что они не уверены в завтрашнем дне? И разве не по той же причине Кальдерой, Иполито Перес и многие другие колумбийцы соглашаются на любую цену и считают, что они выгодно отделаются, если кое-что выручат и смогут унести отсюда ноги? Разве Арана, главный грабитель, не продолжает фактически оставаться нашим консулом в Икитос? Вспомните, что президент Колумбии вместо ответа на ежедневные просьбы поселенцев о защите отправил генерала Веласко вывести воинские части и заградительные отряды с Путумайо и Какета. Плохи наши дела, земляк; плохи. А на Путумайо и Какета еще хуже!..
Вот вам мой совет: держите язык за зубами! Есть поговорка: кто не говорит, тот не грешит, и большая ошибка — проболтаться о здешних тайнах. Попробуйте рассказать все это в Лиме или Боготе, и вас там сочтут за лгуна и клеветника. Если спросят о французе, говорите всем, что его послали с экспедицией в неизвестном направлении, а если захотят узнать, правда ли, что Удав показывал приятелям его часы, скажите, что это он хвастал спьяну, лег отоспаться, да больше и не проснулся. Если же вас попросят рассказать об Искорке, скажите, что это был надсмотрщик, неплохо знавший туземные языки: йераль, карихона, уитото и муйнане, — а чтобы скрасить разговор, вам придется изложить какой-нибудь интересный случай, — припомните, как этот голубок воровал у туземцев гуайюко, чтобы обвинить их в безнравственности, и заставлял их прятать каучук в расчете на то, что к приезду хозяина он откроет эти клады и создаст себе славу колдуна; расскажите о его ногтях, отточенных как бритва — ногтях, которыми он, сделав незаметную царапину, убивал самого крепкого индейца, и не потому, что ногти его были заколдованы или опасны от природы, а потому, что они были смазаны ядом кураре.
— Земляк, — вскричал я, — вы мне говорите о Лиме и Боготе, будто уверены, что я смогу отсюда выбраться.
— Точно так. Я знаю, кто вас купит и возьмет с собой: мадонна Сораида Айрам!
— Правда? Правда?
— Сущая правда, как то, что сейчас вечер. Сегодня поутру, когда инспектор вызвал вас на допрос, мадонна смотрела с балкона в бинокль, и когда вы заявили во весь голос, что не хотите больше работать здесь, ей понравилась такая дерзость. «Кто этот смелый старик?» — спросила она меня. А я ответил: «Именно тот, кто вам нужен: это румберо, по прозвищу Компас, грамотный, хорошо разбирающийся в счетоводстве, знаток всех сортов каучука; он превосходно изучил здешние места, набил руку на контрабанде;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70