Оказалось, что Эсхил, приблизившись к прибрежным тростникам, потревожил там крокодила и тот утащил его с собой в воду. Эсхил успел только крикнуть. Вода была еще красной от крови погибшего. Каменотесы поспешно натягивали повязки, не успевшие высохнуть. Все старались держаться подальше от реки. Инар, взволнованный и очень бледный, смотрел туда, где среди высоких тростников только что разыгралась нередкая для Хапи драма. На берегу валялась истрепанная повязка погибшего.
Надзиратель осторожно подошел к камышам, не отваживаясь зайти в мутную воду, и осмотрел их. Как ни хорошо было на полях Иалу, он не спешил туда. Но для отчета начальнику нужно было все осмотреть самому. Подошли охранники с пристани и подтвердили, что здесь часто видят огромного эмсеха.
Пекрур пересчитал всю группу и, злой, повел рабов в хижины, в поселок. Испуганные, перешептываясь между собой, каменотесы уходили от опасного места. Пекрур в душе был доволен, что избавился от иноземца с дерзкими глазами. Кроме того, в группе рабов, подвластных Пекруру, все больше подчинялись Эсхилу, словно он, а не Пекрур был надзирателем.
На другое утро Пекрур сделал обстоятельное сообщение начальнику каменоломен о случившемся. Для убедительности пришлось кое-что приврать. Начальник каменоломен безразлично выслушал надзирателя и только спросил:
— А ты сам видел, когда это случилось?
— Как же, как же, господин мой начальник! Эмсех был из самых крупных, локтей двенадцать в длину, раб только вскрикнул и захлебнулся, — вдохновенно сочинял Пекрур.
Начальник помолчал и добавил:
— В следующий раз купайтесь дальше от камышей, и так не хватает каменотесов. Сходи к писцу, пусть отметит.
Пекрур пошел к писцу, ведающему записью всех рабов каменоломен. Тот против имени погибшего поставил иероглиф — «кончено».
А Инар ходил очень грустный. Всем было заметно, как он тосковал о погибшем друге. Как-то незаметно получилось, что теперь вся группа слушала его. Но Пекрур против этого особенно не возражал. Инар был свой, а не какой-нибудь презренный экуеша* . Работу группа выполняла так же аккуратно, а все время быть в духоте карьера не слишком-то приятно. Теперь иной раз можно отойти и сразиться на игральной доске.
Прошло еще несколько недель, и о происшествии на реке все постепенно забыли.
В УСЫПАЛЬНИЦЕ РАХОТЕПА
Хемиун вызвал к себе Руабена и предложил ему сходить в усыпальницу дяди, чтобы посмотреть великолепную работу знаменитого ваятеля.
На другое утро они отправились в Медум, в некрополь. Вначале поплыли на дахабие на юг, а потом вышли и направились на запад — Хемиун на носилках, а Руабен пешком.
Жрец, надзиравший за усыпальницей, провел их внутрь мастабы. Странно было после яркого солнечного дня идти в мрачную темноту. Все шли молча, стараясь ступать бесшумно, звуки здесь, в покое мертвых, казались преувеличенно громкими и заставляли невольно вздрагивать.
Идущие впереди остановились, и жрец высоко поднял факел. Руабен вздрогнул. В красноватом свете на него смотрели блестящие глаза. Густые черные брови и толстоватые губы были столь выразительны, что казалось вот-вот они начнут шевелиться. Это незнакомое лицо так поразило его, что он отшатнулся, не поверив, что это всего лишь мертвый камень, преображенный рукой гениального мастера.
Хемиун внимательно следил за лицом Руабена.
Жрец передвинул факел и осветил другую фигуру. Как живая сидела жена Рахотепа. Густой короткий парик обрамлял ее красивое лицо. Серебряная диадема со звездочками и лепестками слегка углублялась в массу волос. В глубине больших, чуть опущенных глаз затаилась грусть. Под полным подбородком ярко выделялось широкое ожерелье. Тонкий плащ плотно облегал ее фигуру и поднимался на высокой груди. Это лицо с характерными длинными бровями и полными небольшими губами очаровывало своей особой красотой.
Подавленный ваятель молчал. Покоряющая сила незнакомого мастера привела его в необычайное волнение. Это был всего лишь камень. Всем знакомый известняк. Но какой это был камень!
Хемиун, задумавшись, молчал, вспоминал обоих ушедших в страну мертвых. Выйдя из мастабы наружу и морщась от ослепительного света, они присели.
— Теперь ты понял, как надо работать? — оторвавшись от своих воспоминаний, заговорил Хемиун. — Жаль, что такой великолепный мастер ушел в страну молчания. Ваятель должен так изображать, чтобы камень жил и тебе хотелось с ним говорить. Вот и я хочу, чтобы ты меня изобразил живым и похожим. Решил я эту работу поручить тебе, потому что у тебя камень тоже живет. Тебе, ваятелю, нужно было посмотреть эту необычайную работу. Затем я и взял тебя с собой.
Руабен молча поблагодарил поклоном за почетный заказ. Но на душе его стало мрачно. Когда же он поедет домой? Чем лучше и усерднее он работал, тем дальше был от дома, от Мери.
— Великий господин! Будь милостив! Отпусти меня за семьей!
Хемиун нахмурился.
— После этой работы я отпущу тебя. Чем скорее ты ее сделаешь, тем быстрее попадешь домой.
Князь сел на носилки, и все направились к реке, где их ждала дахабие. Руабен уныло брел за носилками. Но на другое утро энергично работал над глыбой. Если Птах будет милостив, из этой глыбы скоро будет создана сидящая фигура князя Хемиуна. Ка Хемиуна будет в этой каменной оболочке жить на полях Иалу, если с его мумией что-либо случится. Надо было спешить, ведь мастаба князя давно готова.
НОЧЬ В НЕКРОПОЛЕ
Тихо ночью в городе мертвых. После долгого деятельного дня уснул город живых. От раскаленных за день камней струятся горячие токи. Легко шелестят песчинки, гонимые ветром, рожденным в Великой Зелени. Спокойно спит стража некрополя. Грозные законы, жестокие наказания ждут нечестивца, грабителя могил, не говоря уже о гневе богов. Кто осмелится пойти против двойного круга кар — земных и божественных? Оттого спокоен сон стражи в городе мертвых.
Но чьи-то тени скользят в густой темноте. Их две. Вот они остановились и, уверенные, начали копаться в земле. С помощью рычагов тяжелая каменная плита сдвинута в сторону, и зияющая чернота отверстия поглотила пришедших. Много ночей работали они, чтобы проникнуть в богатую гробницу.
В мрачном черном коридоре вспыхнул огонь светильников, и тени уверенно начали продвигаться по внутренним коридорам к саркофагу величественной и гордой царицы, супруги царя Снофру, матери грозного Хуфу — Хетепхерес. Сильные руки, привычные к тяжелой работе, бесцеремонно подняли крепкими рычагами с освещенного саркофага великолепную крышку. Светильник, поставленный на дорогой узорчатый ларец, осветил лица грабителей. Одно из них иноземное, со светлыми карими глазами и спутанными русыми кудрями. Оно напряженное и внимательное, но и только.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Надзиратель осторожно подошел к камышам, не отваживаясь зайти в мутную воду, и осмотрел их. Как ни хорошо было на полях Иалу, он не спешил туда. Но для отчета начальнику нужно было все осмотреть самому. Подошли охранники с пристани и подтвердили, что здесь часто видят огромного эмсеха.
Пекрур пересчитал всю группу и, злой, повел рабов в хижины, в поселок. Испуганные, перешептываясь между собой, каменотесы уходили от опасного места. Пекрур в душе был доволен, что избавился от иноземца с дерзкими глазами. Кроме того, в группе рабов, подвластных Пекруру, все больше подчинялись Эсхилу, словно он, а не Пекрур был надзирателем.
На другое утро Пекрур сделал обстоятельное сообщение начальнику каменоломен о случившемся. Для убедительности пришлось кое-что приврать. Начальник каменоломен безразлично выслушал надзирателя и только спросил:
— А ты сам видел, когда это случилось?
— Как же, как же, господин мой начальник! Эмсех был из самых крупных, локтей двенадцать в длину, раб только вскрикнул и захлебнулся, — вдохновенно сочинял Пекрур.
Начальник помолчал и добавил:
— В следующий раз купайтесь дальше от камышей, и так не хватает каменотесов. Сходи к писцу, пусть отметит.
Пекрур пошел к писцу, ведающему записью всех рабов каменоломен. Тот против имени погибшего поставил иероглиф — «кончено».
А Инар ходил очень грустный. Всем было заметно, как он тосковал о погибшем друге. Как-то незаметно получилось, что теперь вся группа слушала его. Но Пекрур против этого особенно не возражал. Инар был свой, а не какой-нибудь презренный экуеша* . Работу группа выполняла так же аккуратно, а все время быть в духоте карьера не слишком-то приятно. Теперь иной раз можно отойти и сразиться на игральной доске.
Прошло еще несколько недель, и о происшествии на реке все постепенно забыли.
В УСЫПАЛЬНИЦЕ РАХОТЕПА
Хемиун вызвал к себе Руабена и предложил ему сходить в усыпальницу дяди, чтобы посмотреть великолепную работу знаменитого ваятеля.
На другое утро они отправились в Медум, в некрополь. Вначале поплыли на дахабие на юг, а потом вышли и направились на запад — Хемиун на носилках, а Руабен пешком.
Жрец, надзиравший за усыпальницей, провел их внутрь мастабы. Странно было после яркого солнечного дня идти в мрачную темноту. Все шли молча, стараясь ступать бесшумно, звуки здесь, в покое мертвых, казались преувеличенно громкими и заставляли невольно вздрагивать.
Идущие впереди остановились, и жрец высоко поднял факел. Руабен вздрогнул. В красноватом свете на него смотрели блестящие глаза. Густые черные брови и толстоватые губы были столь выразительны, что казалось вот-вот они начнут шевелиться. Это незнакомое лицо так поразило его, что он отшатнулся, не поверив, что это всего лишь мертвый камень, преображенный рукой гениального мастера.
Хемиун внимательно следил за лицом Руабена.
Жрец передвинул факел и осветил другую фигуру. Как живая сидела жена Рахотепа. Густой короткий парик обрамлял ее красивое лицо. Серебряная диадема со звездочками и лепестками слегка углублялась в массу волос. В глубине больших, чуть опущенных глаз затаилась грусть. Под полным подбородком ярко выделялось широкое ожерелье. Тонкий плащ плотно облегал ее фигуру и поднимался на высокой груди. Это лицо с характерными длинными бровями и полными небольшими губами очаровывало своей особой красотой.
Подавленный ваятель молчал. Покоряющая сила незнакомого мастера привела его в необычайное волнение. Это был всего лишь камень. Всем знакомый известняк. Но какой это был камень!
Хемиун, задумавшись, молчал, вспоминал обоих ушедших в страну мертвых. Выйдя из мастабы наружу и морщась от ослепительного света, они присели.
— Теперь ты понял, как надо работать? — оторвавшись от своих воспоминаний, заговорил Хемиун. — Жаль, что такой великолепный мастер ушел в страну молчания. Ваятель должен так изображать, чтобы камень жил и тебе хотелось с ним говорить. Вот и я хочу, чтобы ты меня изобразил живым и похожим. Решил я эту работу поручить тебе, потому что у тебя камень тоже живет. Тебе, ваятелю, нужно было посмотреть эту необычайную работу. Затем я и взял тебя с собой.
Руабен молча поблагодарил поклоном за почетный заказ. Но на душе его стало мрачно. Когда же он поедет домой? Чем лучше и усерднее он работал, тем дальше был от дома, от Мери.
— Великий господин! Будь милостив! Отпусти меня за семьей!
Хемиун нахмурился.
— После этой работы я отпущу тебя. Чем скорее ты ее сделаешь, тем быстрее попадешь домой.
Князь сел на носилки, и все направились к реке, где их ждала дахабие. Руабен уныло брел за носилками. Но на другое утро энергично работал над глыбой. Если Птах будет милостив, из этой глыбы скоро будет создана сидящая фигура князя Хемиуна. Ка Хемиуна будет в этой каменной оболочке жить на полях Иалу, если с его мумией что-либо случится. Надо было спешить, ведь мастаба князя давно готова.
НОЧЬ В НЕКРОПОЛЕ
Тихо ночью в городе мертвых. После долгого деятельного дня уснул город живых. От раскаленных за день камней струятся горячие токи. Легко шелестят песчинки, гонимые ветром, рожденным в Великой Зелени. Спокойно спит стража некрополя. Грозные законы, жестокие наказания ждут нечестивца, грабителя могил, не говоря уже о гневе богов. Кто осмелится пойти против двойного круга кар — земных и божественных? Оттого спокоен сон стражи в городе мертвых.
Но чьи-то тени скользят в густой темноте. Их две. Вот они остановились и, уверенные, начали копаться в земле. С помощью рычагов тяжелая каменная плита сдвинута в сторону, и зияющая чернота отверстия поглотила пришедших. Много ночей работали они, чтобы проникнуть в богатую гробницу.
В мрачном черном коридоре вспыхнул огонь светильников, и тени уверенно начали продвигаться по внутренним коридорам к саркофагу величественной и гордой царицы, супруги царя Снофру, матери грозного Хуфу — Хетепхерес. Сильные руки, привычные к тяжелой работе, бесцеремонно подняли крепкими рычагами с освещенного саркофага великолепную крышку. Светильник, поставленный на дорогой узорчатый ларец, осветил лица грабителей. Одно из них иноземное, со светлыми карими глазами и спутанными русыми кудрями. Оно напряженное и внимательное, но и только.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73