Спустя минуту я уже умирала от желания лежать в его объятиях, не бояться ничего и доставлять ему наслаждение. Больше всего на свете мне хотелось доставить ему наслаждение. Казалось, вечность прошла с тех пор, как он, погладив меня по голове, прошептал:
– Я не отпущу тебя, никогда.
А ведь прошло всего-то-навсего девять или десять часов, как мы лежали в постели и он целовал кончики моих пальцев, касался губами моих сосков, налившихся, как картофельные клубни. А потом меня опять охватил этот ужасный страх.
* * *
Он высадил меня около лавки. Я просила его не делать этого, на случай, если миссис Бёрнс выглянет из окна своей спальни, но он проигнорировал мою просьбу или просто не расслышал.
Я вышла, поблагодарила его и попрощалась.
И мир для меня померк…
Я пробежала несколько шагов, остававшихся до дверей лавки, спрятав лицо в воротник, как будто миссис Бёрнс не узнала бы меня или не заметила бы слез, покатившихся по моим щекам. Хотела ли я, чтобы он догнал меня и утешил, сказав хоть несколько теплых слов на прощанье? Или же боялась этого из-за моих хозяев? Во всяком случае, услышав шум мотора отъезжающей машины, я так и не поняла, что я испытала: разочарование или облегчение.
В лавке в этот день было много работы, я трудилась не покладая рук, но его лицо неотступно стояло перед моим внутренним взором. Я все время мысленно разговаривала с ним, пытаясь оправдать и объяснить свое нелепое поведение, которое казалось мне теперь еще более нелепым. Ведь он мог подумать, что я не люблю его, что я хотела оттолкнуть, оскорбить его! Я так страдала, что едва сдерживала слезы. Мне удалось не расплакаться, но влага, застилавшая глаза, делала меня почти слепой.
Только надежда на то, что, встретившись с ним, я сумею объяснить ему, что я просто дурочка, поддерживала меня. Но могла ли я надеяться на эту встречу? Не оттолкнула ли я его навсегда?
Ведь он так умен, так добр, так красив. Каждая девушка будет считать за счастье, если он обратит на нее внимание. А в Лондоне столько шикарных девушек. И уж они-то не будут вести себя так глупо. Мне не на что больше надеяться.
Последнюю фразу я произнесла вслух, и миссис Поттер, одна из наших постоянных покупательниц, участливо спросила, не может ли она чем-нибудь мне помочь и здорова ли я.
Ее озадаченный вид отрезвил меня, и я постаралась взять себя в руки.
Но это мало помогло, и, когда я предложила какой-то старушке яйца вместо грудинки, которую она просила, я поняла, что дальше так продолжаться не может.
Я уговорила миссис Бёрнс на полчаса заменить меня у прилавка и, забравшись в кладовую, всласть выплакалась.
Как ни странно, это меня успокоило, и, сполоснув холодной водой покрасневшие глаза, я вернулась к исполнению своих обязанностей. До самого вечера мне удалось больше не совершить ни одной досадной оплошности.
Глава седьмая
Потекли дни серые, пустые, безотрадные. Я погрузилась в темные глубины тоски и не видела, что могло бы утешить меня. Постоянные мысли о нем, о том, как глупо я поступила, о том, что навеки потеряла его, сначала разрывали мне сердце, а потом, превратившись в тупую непроходящую боль, сделали меня бессильной и ко всему безразличной. Даже Джоанна заметила это и, что меня сильно удивило, начала проявлять своеобразное сочувствие ко мне. Когда я увидела, что она добавила мне к ужину сэндвич с колбасой, я просто растерялась и едва не заплакала. Если даже Джоанна заметила мое состояние – дело плохо.
Бэйба же, для которой Джоанна не расщедрилась на колбасу, только презрительно фыркнула:
– Правильно, правильно, Джоанна, а то наша толстушка совсем исхудает. Ох и надоели мне эти сопли!
Ей, видимо, действительно надоел мой унылый вид, и она взялась за меня со свойственной ей энергией.
В субботу Бэйба утащила меня в кино, и, хотя я думала о своем и не поняла, о чем в фильме идет речь, и даже не запомнила его названия, эта прогулка взбодрила меня.
В воскресенье после мессы я отправилась на Доусон-стрит. Я не собиралась заходить в книжную лавку – она все равно не работала по воскресеньям, но я хотела просто погулять там, зайти выпить чаю, возможно, сесть за тот же столик, за которым сидел со мной он. Мне просто хотелось подышать тем воздухом.
Когда я подходила к книжной лавке, пошел дождь, и я, как и в тот день, стала под козырек, под который заспешили редкие прохожие. Стоя там, я озиралась по сторонам, будто надеялась увидеть его, но он был в Лондоне, и я не знала, с кем он проводит там время, с кем встречается.
Я думала о нем каждую секунду, а он, наверное, даже не вспоминал обо мне. Эта мысль вызвала у меня жгучую обиду. Если я для него ничего не значу, надо выбросить его из головы. Это было легко сказать, но сделать… Сделать это было выше моих сил.
Я так промокла и замерзла, что, добравшись домой, просто стучала зубами, а вода текла с меня ручьями.
Джоанна, бормоча себе под нос: «Майн Гот! Эта девушка так не есть благоразумна. Она заболейт, а я буду виноват!» – прошествовала в кухню, чтобы согреть мне чаю.
Бэйба заставила меня лечь в постель и без слов положила мне в ноги грелку. Я мелко дрожала и тихонько плакала. Ничто, ничто не могло меня утешить.
В понедельник утром я отправилась на работу все в том же ужасном настроении. А вечером… Вечером я получила от него письмо! Точнее, открытку, но для меня она была дороже любого самого длинного послания от кого угодно.
Он написал мне. Значит, он помнит обо мне. Значит, я увижу его, когда он вернется!
Он писал, что у него полно работы – целых две недели он не мог выбрать минуты, чтобы написать мне пару строчек и спрашивал, прочитала ли я те книги, которые он мне дал.
Про них-то я и забыла!
В тот ужасный день, придя вечером из лавки, я выложила их из сумки и спрятала в комод – в свой ящик, где хранила белье.
Конечно же, я их немедленно извлекла оттуда, и невыносимая Бэйба сразу же сунула в них свой нос.
Жуя печенье, она забралась с ногами в кресло, хорошо, что Джоанна этого не видела, и принялась перелистывать книги. Я даже не попыталась отобрать их у нее, а просто терпеливо ждала.
Наконец она с недовольной миной отбросила ту книгу, в которой речь шла о теле, и пренебрежительно заявила:
– Это для таких коровушек, как ты, я все уже давно знаю. Неужели ты была так глупа, что позволила ему разочароваться в себе?
– О, Бэйба! – не выдержала я. – Я так несчастна!
– А романчик, кажется, ничего, – не обращая на меня внимания, продолжала Бэйба, – пикантный.
Меня так раздражала ее привычка пользоваться этими модными словечками. И вообще Бэйба была способна думать только о себе – она даже не заметила, что я едва сдерживаю слезы. Но теперь, когда я узнала, что он помнит обо мне, я поняла, что мне следует успокоиться и не думать обо всем в столь мрачных тонах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Я не отпущу тебя, никогда.
А ведь прошло всего-то-навсего девять или десять часов, как мы лежали в постели и он целовал кончики моих пальцев, касался губами моих сосков, налившихся, как картофельные клубни. А потом меня опять охватил этот ужасный страх.
* * *
Он высадил меня около лавки. Я просила его не делать этого, на случай, если миссис Бёрнс выглянет из окна своей спальни, но он проигнорировал мою просьбу или просто не расслышал.
Я вышла, поблагодарила его и попрощалась.
И мир для меня померк…
Я пробежала несколько шагов, остававшихся до дверей лавки, спрятав лицо в воротник, как будто миссис Бёрнс не узнала бы меня или не заметила бы слез, покатившихся по моим щекам. Хотела ли я, чтобы он догнал меня и утешил, сказав хоть несколько теплых слов на прощанье? Или же боялась этого из-за моих хозяев? Во всяком случае, услышав шум мотора отъезжающей машины, я так и не поняла, что я испытала: разочарование или облегчение.
В лавке в этот день было много работы, я трудилась не покладая рук, но его лицо неотступно стояло перед моим внутренним взором. Я все время мысленно разговаривала с ним, пытаясь оправдать и объяснить свое нелепое поведение, которое казалось мне теперь еще более нелепым. Ведь он мог подумать, что я не люблю его, что я хотела оттолкнуть, оскорбить его! Я так страдала, что едва сдерживала слезы. Мне удалось не расплакаться, но влага, застилавшая глаза, делала меня почти слепой.
Только надежда на то, что, встретившись с ним, я сумею объяснить ему, что я просто дурочка, поддерживала меня. Но могла ли я надеяться на эту встречу? Не оттолкнула ли я его навсегда?
Ведь он так умен, так добр, так красив. Каждая девушка будет считать за счастье, если он обратит на нее внимание. А в Лондоне столько шикарных девушек. И уж они-то не будут вести себя так глупо. Мне не на что больше надеяться.
Последнюю фразу я произнесла вслух, и миссис Поттер, одна из наших постоянных покупательниц, участливо спросила, не может ли она чем-нибудь мне помочь и здорова ли я.
Ее озадаченный вид отрезвил меня, и я постаралась взять себя в руки.
Но это мало помогло, и, когда я предложила какой-то старушке яйца вместо грудинки, которую она просила, я поняла, что дальше так продолжаться не может.
Я уговорила миссис Бёрнс на полчаса заменить меня у прилавка и, забравшись в кладовую, всласть выплакалась.
Как ни странно, это меня успокоило, и, сполоснув холодной водой покрасневшие глаза, я вернулась к исполнению своих обязанностей. До самого вечера мне удалось больше не совершить ни одной досадной оплошности.
Глава седьмая
Потекли дни серые, пустые, безотрадные. Я погрузилась в темные глубины тоски и не видела, что могло бы утешить меня. Постоянные мысли о нем, о том, как глупо я поступила, о том, что навеки потеряла его, сначала разрывали мне сердце, а потом, превратившись в тупую непроходящую боль, сделали меня бессильной и ко всему безразличной. Даже Джоанна заметила это и, что меня сильно удивило, начала проявлять своеобразное сочувствие ко мне. Когда я увидела, что она добавила мне к ужину сэндвич с колбасой, я просто растерялась и едва не заплакала. Если даже Джоанна заметила мое состояние – дело плохо.
Бэйба же, для которой Джоанна не расщедрилась на колбасу, только презрительно фыркнула:
– Правильно, правильно, Джоанна, а то наша толстушка совсем исхудает. Ох и надоели мне эти сопли!
Ей, видимо, действительно надоел мой унылый вид, и она взялась за меня со свойственной ей энергией.
В субботу Бэйба утащила меня в кино, и, хотя я думала о своем и не поняла, о чем в фильме идет речь, и даже не запомнила его названия, эта прогулка взбодрила меня.
В воскресенье после мессы я отправилась на Доусон-стрит. Я не собиралась заходить в книжную лавку – она все равно не работала по воскресеньям, но я хотела просто погулять там, зайти выпить чаю, возможно, сесть за тот же столик, за которым сидел со мной он. Мне просто хотелось подышать тем воздухом.
Когда я подходила к книжной лавке, пошел дождь, и я, как и в тот день, стала под козырек, под который заспешили редкие прохожие. Стоя там, я озиралась по сторонам, будто надеялась увидеть его, но он был в Лондоне, и я не знала, с кем он проводит там время, с кем встречается.
Я думала о нем каждую секунду, а он, наверное, даже не вспоминал обо мне. Эта мысль вызвала у меня жгучую обиду. Если я для него ничего не значу, надо выбросить его из головы. Это было легко сказать, но сделать… Сделать это было выше моих сил.
Я так промокла и замерзла, что, добравшись домой, просто стучала зубами, а вода текла с меня ручьями.
Джоанна, бормоча себе под нос: «Майн Гот! Эта девушка так не есть благоразумна. Она заболейт, а я буду виноват!» – прошествовала в кухню, чтобы согреть мне чаю.
Бэйба заставила меня лечь в постель и без слов положила мне в ноги грелку. Я мелко дрожала и тихонько плакала. Ничто, ничто не могло меня утешить.
В понедельник утром я отправилась на работу все в том же ужасном настроении. А вечером… Вечером я получила от него письмо! Точнее, открытку, но для меня она была дороже любого самого длинного послания от кого угодно.
Он написал мне. Значит, он помнит обо мне. Значит, я увижу его, когда он вернется!
Он писал, что у него полно работы – целых две недели он не мог выбрать минуты, чтобы написать мне пару строчек и спрашивал, прочитала ли я те книги, которые он мне дал.
Про них-то я и забыла!
В тот ужасный день, придя вечером из лавки, я выложила их из сумки и спрятала в комод – в свой ящик, где хранила белье.
Конечно же, я их немедленно извлекла оттуда, и невыносимая Бэйба сразу же сунула в них свой нос.
Жуя печенье, она забралась с ногами в кресло, хорошо, что Джоанна этого не видела, и принялась перелистывать книги. Я даже не попыталась отобрать их у нее, а просто терпеливо ждала.
Наконец она с недовольной миной отбросила ту книгу, в которой речь шла о теле, и пренебрежительно заявила:
– Это для таких коровушек, как ты, я все уже давно знаю. Неужели ты была так глупа, что позволила ему разочароваться в себе?
– О, Бэйба! – не выдержала я. – Я так несчастна!
– А романчик, кажется, ничего, – не обращая на меня внимания, продолжала Бэйба, – пикантный.
Меня так раздражала ее привычка пользоваться этими модными словечками. И вообще Бэйба была способна думать только о себе – она даже не заметила, что я едва сдерживаю слезы. Но теперь, когда я узнала, что он помнит обо мне, я поняла, что мне следует успокоиться и не думать обо всем в столь мрачных тонах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56