Так и произошло. Роза остановилась и позвала:
– Речел!
Та подошла к матери и увидела в ее глазах суровость, а на губах – презрительную усмешку. Точно так же на Речел смотрел Генри, когда боялся обнаружить перед ней свои слабости.
– Да, я тоже делала подобный выбор: остаться с тобой или уехать с мужчиной, которого, как мне казалось, я любила. Была одна семья, которая хотела тебя забрать. Я бы с радостью отдала тебя, если бы не боялась укоров совести и была хоть чуточку эгоистичной.
В этих словах для Речел было столько нового и неизвестного, что она испытала настоящее смятение чувств. Ей хотелось о многом расспросить мать, но в голову пришел только один вопрос:
– Кто был этот человек? Мой отец?
– Да – если ты хочешь так его называть. Он служил в армии северян и дезертировал, когда его полк пытался захватить Колорадо. Оказался в наших местах, встретился со мной и хотел, чтобы мы уехали в Денвер-Сити.
– Понятно… Он хотел, чтобы ты бросила меня. Но тебе не хватило эгоизма. А теперь ты жалеешь об этом, так как, наверное, думаешь, что моя жизнь все равно не удалась.
Роза ничего не сказала, только глаза ее заблестели – от слез или от гнева? Речел показалась нереальной даже сама мысль о том, что у нее где-то есть отец. Она почему-то не испытывала к этому человеку ни любви, ни ненависти. Его просто не существовало. Когда-то Речел очень хотелось узнать правду о своем отце, но теперь ей было все равно. Она привыкла жить своей жизнью, и даже если бы Роза призналась, что никогда ее не любила, для Речел это не явилось бы сильным душевным потрясением.
– Но почему, Роза?.. – пробормотала Речел.
– Почему я осталась с тобой? Потому что мне хотелось того же, что и тебе: не отказаться в этом мире одинокой, чувствовать, что ты кому-то необходима. Или ты спрашиваешь, почему я вдруг все рассказала? Потому что сейчас больше, чем когда-либо, тебе нужно знать правду.
– Нет, Роза, мне почему-то теперь все безразлично. Ты могла бы рассказать и раньше. Я хотела знать эту правду каждый раз, когда играла во дворе дома и ты звала меня – но только для того, чтобы отправить на чердак. Я хотела ее знать, когда ты дала мне эти деньги… – Речел похлопала ладонью по карману. – Но ты даже не попрощалась со мной по-человечески. Затем, в какой-то миг, я поняла, что, кроме матери, мне нужен кто-то другой…
– Ты просто поняла, что нужно полагаться только на себя, – ответила Роза, – верить только себе. Ты научилась быть сильной. – В ее голосе звучала гордость. – Когда-то я говорила тебе, что нужно бороться только за себя, а не за кого-нибудь другого. Именно поэтому я собираюсь уехать и думаю, что так будет лучше для тебя. Пока я здесь, ты очень рискуешь: твой англичанин может узнать правду обо мне.
– Я это понимаю. И уже говорила тебе и скажу снова, что ты можешь остаться насовсем.
Роза фыркнула:
– Ничего ты не понимаешь! Если я останусь, ты будешь бороться за меня со своим мужем и, скорее всего, проиграешь. Если же я уеду, ты будешь бороться только за себя и, вероятно, выиграешь свой приз… или кем ты там считаешь этого мужчину.
Речел отступила назад. Казалось, в словах матери есть какая-то лишь ей ведомая логика, но в целом они лишены смысла и больше похожи на бред. Она твердо и решительно отрезала:
– Ты остаешься, Роза! Я хочу, чтобы ты осталась – ради меня.
Речел повернулась и зашагала прочь. Ей хотелось броситься бежать, но она знала, что все равно не скроется ни от Розы, ни от Генри, ни от самой себя. Речел не могла избавиться от мысли, что, как и мать, она зачала дитя в похотливой страсти, а не в любви, и мужчина ее сердца тоже дал ей понять, что не собирается воспитывать этого ребенка и покинет ее так же, как ее отец когда-то покинул Розу.
* * *
Когда Речел вошла в дом, Она вся дрожала, и ничто не могло унять этой дрожи. Слабость и головокружение напоминали о том, что она давно ничего не ела. Речел решила поменьше думать о разговоре с матерью и сосредоточиться на стряпне. Она вспомнила, что Генри все еще копается в огороде и наверняка проклинает жену за то, что она превратила его в «вонючего фермера». Но если Генри тоже проголодался, он будет доволен, когда жена принесет корзину с едой.
Он сидел на коленях, положив ладони на бедра, и смотрел на грядку. Рядом на земле лежал альбом для рисования, и ветер лениво перелистывал страницы. Речел осторожно подошла к мужу и остановилась рядом.
– Что это такое? – почти шепотом спросил Генри.
Речел увидела, что бобы дали первые всходы. В этом году их посеяли поздно, но они, по-видимому, обещали поспеть к сроку.
– Бобы, – просто ответила она.
– Их посадил я?
– Да.
– Это еда…
– Да.
– Они растут…
Его голос звучал благоговейно. Речел неожиданно вспомнила, как впервые посадила в землю семена и затем каждый день следила за всходами. Но тогда она была ребенком, и ей все казалось необыкновенным – даже выращивание овощей. Ей хотелось заниматься чем-нибудь важным или полезным. Речел тянула за рукав Грэйс, чтобы та посмотрела на ее всходы. И Грэйс одобрительно гладила ее по голове.
Генри тоже напоминал ребенка, когда, не отрываясь, разглядывал росток, трогал его пальцем. Речел инстинктивно положила ладонь на голову мужа и несколько раз провела по его волосам. Генри повернулся к Речел. Она опустилась на колени рядом с ним и погладила пальцем тонкий стебелек.
– В пять лет я впервые посадила в землю семена. И когда появились всходы, всем рассказывала, что «родила» кабачки.
Генри усмехнулся:
– Значит, я «родил» бобы? Но я, в отличие от вас, не стану хвалиться своим достижением.
Речел увидела на его губах искреннюю улыбку, совсем не похожую на привычную, полную иронии. Этот внутренний свет чудесным образом изменил его лицо. Оно как будто ожило, освободилось от напряжения, от темных тайных мыслей. Речел с восхищением и нежностью смотрела на мужа – даже на его одежду, запачканную землей.
В эту минуту, она, наверное, действительно любила Генри – за его непосредственность, с которой он относился к животным и детям, за самолюбие, заставлявшее его усердно трудиться, за прямоту, скрывавшуюся за сарказмом и презрением. Она любила в нем ребенка, который не знал, что такое детство, и поэтому зачерствел душой – Речел очень хорошо понимала, что это такое.
Она улыбнулась ему в ответ и почувствовала приятную дрожь, когда Генри дотронулся пальцем до ее губ.
– Что у тебя в корзине? – спросил он, не отрывая глаз от ее лица.
– Ужин. Сегодня я задержалась.
Генри опустил руку и устало произнес:
– Снова ходила к этой шлюхе…
В его голосе не было особой неприязни, и Речел решительно объявила:
– Она остается жить в нашем городе.
– Слава Богу, что не в нашем доме!
– Она никому здесь не мешает, – добавила Речел и, не встретив дальнейших возражений, начала раскладывать еду на траве рядом с грядкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Речел!
Та подошла к матери и увидела в ее глазах суровость, а на губах – презрительную усмешку. Точно так же на Речел смотрел Генри, когда боялся обнаружить перед ней свои слабости.
– Да, я тоже делала подобный выбор: остаться с тобой или уехать с мужчиной, которого, как мне казалось, я любила. Была одна семья, которая хотела тебя забрать. Я бы с радостью отдала тебя, если бы не боялась укоров совести и была хоть чуточку эгоистичной.
В этих словах для Речел было столько нового и неизвестного, что она испытала настоящее смятение чувств. Ей хотелось о многом расспросить мать, но в голову пришел только один вопрос:
– Кто был этот человек? Мой отец?
– Да – если ты хочешь так его называть. Он служил в армии северян и дезертировал, когда его полк пытался захватить Колорадо. Оказался в наших местах, встретился со мной и хотел, чтобы мы уехали в Денвер-Сити.
– Понятно… Он хотел, чтобы ты бросила меня. Но тебе не хватило эгоизма. А теперь ты жалеешь об этом, так как, наверное, думаешь, что моя жизнь все равно не удалась.
Роза ничего не сказала, только глаза ее заблестели – от слез или от гнева? Речел показалась нереальной даже сама мысль о том, что у нее где-то есть отец. Она почему-то не испытывала к этому человеку ни любви, ни ненависти. Его просто не существовало. Когда-то Речел очень хотелось узнать правду о своем отце, но теперь ей было все равно. Она привыкла жить своей жизнью, и даже если бы Роза призналась, что никогда ее не любила, для Речел это не явилось бы сильным душевным потрясением.
– Но почему, Роза?.. – пробормотала Речел.
– Почему я осталась с тобой? Потому что мне хотелось того же, что и тебе: не отказаться в этом мире одинокой, чувствовать, что ты кому-то необходима. Или ты спрашиваешь, почему я вдруг все рассказала? Потому что сейчас больше, чем когда-либо, тебе нужно знать правду.
– Нет, Роза, мне почему-то теперь все безразлично. Ты могла бы рассказать и раньше. Я хотела знать эту правду каждый раз, когда играла во дворе дома и ты звала меня – но только для того, чтобы отправить на чердак. Я хотела ее знать, когда ты дала мне эти деньги… – Речел похлопала ладонью по карману. – Но ты даже не попрощалась со мной по-человечески. Затем, в какой-то миг, я поняла, что, кроме матери, мне нужен кто-то другой…
– Ты просто поняла, что нужно полагаться только на себя, – ответила Роза, – верить только себе. Ты научилась быть сильной. – В ее голосе звучала гордость. – Когда-то я говорила тебе, что нужно бороться только за себя, а не за кого-нибудь другого. Именно поэтому я собираюсь уехать и думаю, что так будет лучше для тебя. Пока я здесь, ты очень рискуешь: твой англичанин может узнать правду обо мне.
– Я это понимаю. И уже говорила тебе и скажу снова, что ты можешь остаться насовсем.
Роза фыркнула:
– Ничего ты не понимаешь! Если я останусь, ты будешь бороться за меня со своим мужем и, скорее всего, проиграешь. Если же я уеду, ты будешь бороться только за себя и, вероятно, выиграешь свой приз… или кем ты там считаешь этого мужчину.
Речел отступила назад. Казалось, в словах матери есть какая-то лишь ей ведомая логика, но в целом они лишены смысла и больше похожи на бред. Она твердо и решительно отрезала:
– Ты остаешься, Роза! Я хочу, чтобы ты осталась – ради меня.
Речел повернулась и зашагала прочь. Ей хотелось броситься бежать, но она знала, что все равно не скроется ни от Розы, ни от Генри, ни от самой себя. Речел не могла избавиться от мысли, что, как и мать, она зачала дитя в похотливой страсти, а не в любви, и мужчина ее сердца тоже дал ей понять, что не собирается воспитывать этого ребенка и покинет ее так же, как ее отец когда-то покинул Розу.
* * *
Когда Речел вошла в дом, Она вся дрожала, и ничто не могло унять этой дрожи. Слабость и головокружение напоминали о том, что она давно ничего не ела. Речел решила поменьше думать о разговоре с матерью и сосредоточиться на стряпне. Она вспомнила, что Генри все еще копается в огороде и наверняка проклинает жену за то, что она превратила его в «вонючего фермера». Но если Генри тоже проголодался, он будет доволен, когда жена принесет корзину с едой.
Он сидел на коленях, положив ладони на бедра, и смотрел на грядку. Рядом на земле лежал альбом для рисования, и ветер лениво перелистывал страницы. Речел осторожно подошла к мужу и остановилась рядом.
– Что это такое? – почти шепотом спросил Генри.
Речел увидела, что бобы дали первые всходы. В этом году их посеяли поздно, но они, по-видимому, обещали поспеть к сроку.
– Бобы, – просто ответила она.
– Их посадил я?
– Да.
– Это еда…
– Да.
– Они растут…
Его голос звучал благоговейно. Речел неожиданно вспомнила, как впервые посадила в землю семена и затем каждый день следила за всходами. Но тогда она была ребенком, и ей все казалось необыкновенным – даже выращивание овощей. Ей хотелось заниматься чем-нибудь важным или полезным. Речел тянула за рукав Грэйс, чтобы та посмотрела на ее всходы. И Грэйс одобрительно гладила ее по голове.
Генри тоже напоминал ребенка, когда, не отрываясь, разглядывал росток, трогал его пальцем. Речел инстинктивно положила ладонь на голову мужа и несколько раз провела по его волосам. Генри повернулся к Речел. Она опустилась на колени рядом с ним и погладила пальцем тонкий стебелек.
– В пять лет я впервые посадила в землю семена. И когда появились всходы, всем рассказывала, что «родила» кабачки.
Генри усмехнулся:
– Значит, я «родил» бобы? Но я, в отличие от вас, не стану хвалиться своим достижением.
Речел увидела на его губах искреннюю улыбку, совсем не похожую на привычную, полную иронии. Этот внутренний свет чудесным образом изменил его лицо. Оно как будто ожило, освободилось от напряжения, от темных тайных мыслей. Речел с восхищением и нежностью смотрела на мужа – даже на его одежду, запачканную землей.
В эту минуту, она, наверное, действительно любила Генри – за его непосредственность, с которой он относился к животным и детям, за самолюбие, заставлявшее его усердно трудиться, за прямоту, скрывавшуюся за сарказмом и презрением. Она любила в нем ребенка, который не знал, что такое детство, и поэтому зачерствел душой – Речел очень хорошо понимала, что это такое.
Она улыбнулась ему в ответ и почувствовала приятную дрожь, когда Генри дотронулся пальцем до ее губ.
– Что у тебя в корзине? – спросил он, не отрывая глаз от ее лица.
– Ужин. Сегодня я задержалась.
Генри опустил руку и устало произнес:
– Снова ходила к этой шлюхе…
В его голосе не было особой неприязни, и Речел решительно объявила:
– Она остается жить в нашем городе.
– Слава Богу, что не в нашем доме!
– Она никому здесь не мешает, – добавила Речел и, не встретив дальнейших возражений, начала раскладывать еду на траве рядом с грядкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73