– Он придвинулся ближе, тень его на столике, казалось, заигрывала с ее тенью. Белинда же чувствовала, что это ее толкает к нему, хотя сидела она абсолютно неподвижно. – В твоих глазах, в манере держаться я вижу боль, Белинда, – продолжал Филлип, взглядом своим лишая ее всякой воли.
Белинда попыталась восстановить утраченный самоконтроль, заставляя себя анализировать то, что она успела заметить в нем. Высокие, резко очерченные скулы и темные глаза делали его лицо романтически-одухотворенным. Время уже успело наложить на это лицо свою печать в виде несимметричных, пока еще едва видимых мешочков под глазами, из них левый выглядел почему-то старше правого. Белинда обратила внимание и на щеки, покрытые густой, хотя и очень короткой щетиной, – по-видимому, бриться Филлипу приходилось дважды в день. На лбу у него нервно пульсировала тоненькая жилка. Ей было трудно решить, красив он или нет. Мозг продолжал свою работу, непрерывно оценивая поступавшую от глаз информацию. Ментальная гимнастика, атлетические упражнения разума – разве не тем же самым занимают себя заключенные, чтобы не сойти с ума в одиночках?
– Готова ли ты переменить свою жизнь, Белинда? Она кивнула, на мгновение лишившись дара речи, пораженная силой его внутреннего видения. Сколько раз она возносила небу молитвы, прося хоть о каких-нибудь переменах, сколько слез пролила из-за того, что они не торопятся, оставляя ее в душном однообразии жизни?
– Нам придется с тобой заняться хирургией твоих чувств, – сказал он, едва заметно улыбаясь уголками губ. – Без боли тут не обойтись, но, думаю, ты с ней справишься. По-моему, ты для этого уже созрела.
Она вновь кивнула, видя перед собой одного из тех, кого природа наделила способностью врачевать душу, – люди эти, казалось ей, погружали свои руки в человеческое тело и извлекали из него пригоршни кровавой слизи, не имевшей, на первый взгляд, ничего общего с оболочкой живого существа.
В какой-то момент их беседы Филлип коснулся ладонью ее щеки, и Белинда испытала странное ощущение: от пальцев Филлипа веяло холодом, они представлялись совершенно бескровными и – это было еще более загадочно – такими гладкими, что на подушечках их, скорее всего, просто не существовало никаких дактилоскопических линий. Такие пальцы могли проникнуть куда угодно, украсть что угодно – и не оставить ни малейших следов.
Новая их встреча состоялась у Филлипа в офисе во второй половине дня. Несмотря на то что на улице ярко светило солнце и шторы были подняты, Белинде показалось, что дневной свет не в состоянии проникнуть в помещение. Когда впоследствии она размышляла об этом, само воспоминание об их беседе было смутным, окутанным темной дымкой. Наверное, потому, что большую часть времени Белинда просидела не раскрывая глаз.
– Нам необходимо вернуться в прошлое, к тому моменту, когда мир для тебя раскололся на две половины. – Филлип встал из-за стола и подошел к ней.
Жестом он пригласил Белинду опуститься на кушетку, однако сам, против ее ожидания, не сел рядом, а устроился в кресле, и внезапно Белинда почувствовала себя брошенной и никому не нужной.
– Ведь такой момент был, не правда ли, – продолжил Филлип, – когда твоя вера лопнула и ты поняла, что уже не будешь той, что была прежде?
– Да.
Она вдруг вновь увидела себя в клинике – кто-то в белом уносил от нее ее ребенка. Навсегда.
– Ты должна довериться мне, Белинда, взять меня вместе с собой. Иначе я не смогу помочь тебе. – Голос Филлипа обещал облегчение. Покой.
И она доверилась. Она взяла его с собой в ту ужасающую пустоту – когда собственное тело представлялось ей всего лишь огромной, гулкой пещерой, хранилищем мертвого молчания. Она рассказала об оцепенении, в которое погрузилась после того, как дверь палаты закрылась и ее дитя простилось с нею навеки. Сморщенное красное личико ребенка на всю оставшуюся жизнь превратилось в незаживающую кровоточащую рану. До сих пор Белинда отчетливо помнила, как меж ее все еще широко расставленных ног медленно ходят потоки воздуха. Только что в этой палате она принесла в мир новое человеческое существо – и вот его уже нет рядом, а сама она почему-то продолжает лежать, и лоно ее отказывается признать то, что дитя, появившееся из него на свет, никогда уже не вернется.
– Не уходи, – голос Филлипа зазвучал совсем рядом. – Нужно пережить это воспоминание во всех деталях. Не пытайся уйти от этого.
– Я боюсь, – ответила Белинда. Собственный язык, казалось, царапал ей горло.
– Знаю. Поэтому-то я здесь, с тобой.
В тот день в палате слышались чьи-то голоса, они проносились мимо ее сознания, но сейчас, годы спустя, Белинда отчетливо услышала их.
«Она поправится, – сказал доктор. – Не пройдет и нескольких месяцев, как она обо всем забудет».
Как будто амнезия – это неотъемлемое свойство юности.
Путешествие по собственной памяти оказалось весьма болезненным. Белинде казалось, что она беспомощно барахтается на середине озера, захлебываясь водой, пытаясь сделать хотя бы глоток. У нее пропало всякое желание сидеть здесь с Филлипом, но тот не отпускал, убеждая, что она все равно не сможет убежать от самой себя. И Белинда понимала, что всплыть на поверхность и вдохнуть полной грудью она сможет лишь тогда, когда он решит, что время настало.
Через некоторое время Филлип и в самом деле позволил ей вернуться в реальность: она открыла глаза и увидела, что в кабинете все тот же сумрак, хотя в атмосфере и свершилась какая-то неуловимая перемена. Теперь Филлип был уже частью ее прошлого, рука об руку с ним Белинда совершила нелегкую прогулку по закоулкам своего сознания. Начиная с этого дня, когда бы мысли ее ни возвращались в больничную палату с кровью на простынях, с первым криком младенца, который ей не дано было даже запомнить, Филлип всегда, пусть незримо, но был рядом. Они слились в одно целое, учитель и его ученица – их соединило то мрачное звено Истории, что принадлежало раньше только Белинде. Она еще подумала тогда – наверное, нечто подобное ощущают и близнецы. Видимо, грудная клетка у них тоже вздымается и опускается в одном ритме? А мысли бок о бок мечутся в одной и той же черной пучине и в одно время пробиваются к свету?
Белинда бросила взгляд на Сару, пытаясь определить, какое впечатление произвел Филлип на подругу. Сара самым внимательным образом вслушивалась в его речь, однако лицо ее абсолютно ничего не выражало. Белинде так хотелось, чтобы Сара поняла природу ее преданности Филлипу, одобрила ее. Ей очень нужно было это одобрение.
– Если вы последуете за мной, я укажу вам дорогу на небеса, – растекался по залу голос Филлипа. – И неважно, что будет говорить вам мир.
Белинда сознавала, что готова следовать за ним куда угодно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Белинда попыталась восстановить утраченный самоконтроль, заставляя себя анализировать то, что она успела заметить в нем. Высокие, резко очерченные скулы и темные глаза делали его лицо романтически-одухотворенным. Время уже успело наложить на это лицо свою печать в виде несимметричных, пока еще едва видимых мешочков под глазами, из них левый выглядел почему-то старше правого. Белинда обратила внимание и на щеки, покрытые густой, хотя и очень короткой щетиной, – по-видимому, бриться Филлипу приходилось дважды в день. На лбу у него нервно пульсировала тоненькая жилка. Ей было трудно решить, красив он или нет. Мозг продолжал свою работу, непрерывно оценивая поступавшую от глаз информацию. Ментальная гимнастика, атлетические упражнения разума – разве не тем же самым занимают себя заключенные, чтобы не сойти с ума в одиночках?
– Готова ли ты переменить свою жизнь, Белинда? Она кивнула, на мгновение лишившись дара речи, пораженная силой его внутреннего видения. Сколько раз она возносила небу молитвы, прося хоть о каких-нибудь переменах, сколько слез пролила из-за того, что они не торопятся, оставляя ее в душном однообразии жизни?
– Нам придется с тобой заняться хирургией твоих чувств, – сказал он, едва заметно улыбаясь уголками губ. – Без боли тут не обойтись, но, думаю, ты с ней справишься. По-моему, ты для этого уже созрела.
Она вновь кивнула, видя перед собой одного из тех, кого природа наделила способностью врачевать душу, – люди эти, казалось ей, погружали свои руки в человеческое тело и извлекали из него пригоршни кровавой слизи, не имевшей, на первый взгляд, ничего общего с оболочкой живого существа.
В какой-то момент их беседы Филлип коснулся ладонью ее щеки, и Белинда испытала странное ощущение: от пальцев Филлипа веяло холодом, они представлялись совершенно бескровными и – это было еще более загадочно – такими гладкими, что на подушечках их, скорее всего, просто не существовало никаких дактилоскопических линий. Такие пальцы могли проникнуть куда угодно, украсть что угодно – и не оставить ни малейших следов.
Новая их встреча состоялась у Филлипа в офисе во второй половине дня. Несмотря на то что на улице ярко светило солнце и шторы были подняты, Белинде показалось, что дневной свет не в состоянии проникнуть в помещение. Когда впоследствии она размышляла об этом, само воспоминание об их беседе было смутным, окутанным темной дымкой. Наверное, потому, что большую часть времени Белинда просидела не раскрывая глаз.
– Нам необходимо вернуться в прошлое, к тому моменту, когда мир для тебя раскололся на две половины. – Филлип встал из-за стола и подошел к ней.
Жестом он пригласил Белинду опуститься на кушетку, однако сам, против ее ожидания, не сел рядом, а устроился в кресле, и внезапно Белинда почувствовала себя брошенной и никому не нужной.
– Ведь такой момент был, не правда ли, – продолжил Филлип, – когда твоя вера лопнула и ты поняла, что уже не будешь той, что была прежде?
– Да.
Она вдруг вновь увидела себя в клинике – кто-то в белом уносил от нее ее ребенка. Навсегда.
– Ты должна довериться мне, Белинда, взять меня вместе с собой. Иначе я не смогу помочь тебе. – Голос Филлипа обещал облегчение. Покой.
И она доверилась. Она взяла его с собой в ту ужасающую пустоту – когда собственное тело представлялось ей всего лишь огромной, гулкой пещерой, хранилищем мертвого молчания. Она рассказала об оцепенении, в которое погрузилась после того, как дверь палаты закрылась и ее дитя простилось с нею навеки. Сморщенное красное личико ребенка на всю оставшуюся жизнь превратилось в незаживающую кровоточащую рану. До сих пор Белинда отчетливо помнила, как меж ее все еще широко расставленных ног медленно ходят потоки воздуха. Только что в этой палате она принесла в мир новое человеческое существо – и вот его уже нет рядом, а сама она почему-то продолжает лежать, и лоно ее отказывается признать то, что дитя, появившееся из него на свет, никогда уже не вернется.
– Не уходи, – голос Филлипа зазвучал совсем рядом. – Нужно пережить это воспоминание во всех деталях. Не пытайся уйти от этого.
– Я боюсь, – ответила Белинда. Собственный язык, казалось, царапал ей горло.
– Знаю. Поэтому-то я здесь, с тобой.
В тот день в палате слышались чьи-то голоса, они проносились мимо ее сознания, но сейчас, годы спустя, Белинда отчетливо услышала их.
«Она поправится, – сказал доктор. – Не пройдет и нескольких месяцев, как она обо всем забудет».
Как будто амнезия – это неотъемлемое свойство юности.
Путешествие по собственной памяти оказалось весьма болезненным. Белинде казалось, что она беспомощно барахтается на середине озера, захлебываясь водой, пытаясь сделать хотя бы глоток. У нее пропало всякое желание сидеть здесь с Филлипом, но тот не отпускал, убеждая, что она все равно не сможет убежать от самой себя. И Белинда понимала, что всплыть на поверхность и вдохнуть полной грудью она сможет лишь тогда, когда он решит, что время настало.
Через некоторое время Филлип и в самом деле позволил ей вернуться в реальность: она открыла глаза и увидела, что в кабинете все тот же сумрак, хотя в атмосфере и свершилась какая-то неуловимая перемена. Теперь Филлип был уже частью ее прошлого, рука об руку с ним Белинда совершила нелегкую прогулку по закоулкам своего сознания. Начиная с этого дня, когда бы мысли ее ни возвращались в больничную палату с кровью на простынях, с первым криком младенца, который ей не дано было даже запомнить, Филлип всегда, пусть незримо, но был рядом. Они слились в одно целое, учитель и его ученица – их соединило то мрачное звено Истории, что принадлежало раньше только Белинде. Она еще подумала тогда – наверное, нечто подобное ощущают и близнецы. Видимо, грудная клетка у них тоже вздымается и опускается в одном ритме? А мысли бок о бок мечутся в одной и той же черной пучине и в одно время пробиваются к свету?
Белинда бросила взгляд на Сару, пытаясь определить, какое впечатление произвел Филлип на подругу. Сара самым внимательным образом вслушивалась в его речь, однако лицо ее абсолютно ничего не выражало. Белинде так хотелось, чтобы Сара поняла природу ее преданности Филлипу, одобрила ее. Ей очень нужно было это одобрение.
– Если вы последуете за мной, я укажу вам дорогу на небеса, – растекался по залу голос Филлипа. – И неважно, что будет говорить вам мир.
Белинда сознавала, что готова следовать за ним куда угодно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90