Карусели кружатся, как и машины, из которых одни сворачивают с моста налево, к шоссе на Фос и на Пор-де-Бук, другие – направо, к городскому саду и пляжу, покрытому водорослями, почерневшими от дегтя и нефтяных отбросов.
Ксавье и Мари стояли лицом к лицу, в метре друг от друга, и это расстояние разъединяло и объединяло их. Они очнулись одновременно. Мари подтолкнула детей к кабине лифта. Ксавье закрыл дверь квартиры.
Мотороллер мерно катит вдоль самой обочины. Луи обдувает ветром от обгоняющих его машин. Свет встречных фар вырывает его из мрака. Сегодня вечером он опять не сумел отказаться от партии в карты.
Когда он приезжает домой, кадры тележурнала бегут по экрану, перед которым уже сидят Мари и Симона. Жан-Жак читает на кухне. Он едва поднимает голову, когда входит отец.
– Здравствуй, пап, – громко поздоровалась Симона.
Мари промолчала. Прибор Луи стоит на столе.
– Наверное, еще не остыло, – сказала Мари. – Положи себе сам.
Он садится и принимается есть.
– Ма, а ма, – кричит Жан-Жак, – знаешь, как бы тебя звали в древнем Риме?
– Нет…
– Матрона…
– Очень мило!
– Слушай, слушай. Гражданское состояние женщины, в обязанность которой входило выйти замуж и родить детей, обозначалось так: puella – девочка, virgo – девушка, uxor – жена, matrona – мать семейства…
– Ладно, я матрона.
– Нет… Слушай дальше: в принципе женщине отводится второстепенная роль. Она уходит из-под власти отца, чтобы оказаться во власти мужа, такого же строгого к ней, как и к своим, большей частью многочисленным, детям. И все-таки мать семейства – mater familias, matrona – почитается, как хранительница семейного очага. И хоть в законе это и не было оговорено, ее влияние на всякие постановления о семье начало сказываться в Риме очень рано.
– А папа, кто он? – спрашивает Симона.
– Погоди: puer – с семи лет до семнадцати, это я, adulescens – с семнадцати до тридцати, juvenis – с тридцати до сорока шести, senior – с сорока шести до шестидесяти… Он – juvenis…
Разговор Жан-Жака с Мари, налагаясь на голос комментатора, монотонно перечисляющего цифры, напоминает игру в чехарду – одна фраза перепрыгивает через другую. Луи уже не понимает, что же он слышит – слова, похожие на непонятный ему ребус, которые читает сын, или голос из телевизора. Луи уже забыл, что собирался сегодня приласкать Мари, – ему хочется одного: уйти к себе в спальню, закрыть дверь, уснуть и не слышать домашнего шума, грохота стройки, не ощущать головной боли, словно молотом бьющей в виски. Ему уже окончательно ясно – он в своем доме чужой.
– Как ты думаешь, Жан-Жак, Фидель Кастро прочел все свои книги, а? – спрашивает Симона.
– Еще бы… Ведь он такой умный.
Луи улавливает имя Фиделя Кастро, но не понимает, что под ним кроется.
– При чем тут Фидель Кастро?
– Это мой прошлогодний учитель. Мы ходили к нему днем в гости.
– Кто вы?
– Все: мама, Симона, Ив, я…
– Что ты болтаешь?
– Кстати, – вмешивается Мари, не двигаясь с места, – чем ты занят в воскресенье?
– Ты же знаешь, работаю в Жиньяке.
– А освободиться бы ты не смог?
– Нет. Надо закончить до дождей. А в чем дело?
– Ты бы с нами поехал.
– Куда это?
– В Карро, с учителем Жан-Жака.
– Мы его прозвали Фидель Кастро, потому что у него борода, – объясняет Симона.
– С кем, с кем?
– С учителем Жан-Жака. Мы встретили его в Куронне. Он подарил малышу эту книгу.
– И ты была у него дома?
– Да, с ребятами.
Треск позывных наполняет квартиру. Рев голосов сливается с криками толпы, размахивающей на экране плакатами: «Давай, Дакс…»
– Алло, вы меня слышите, говорит Сент-Аман.
Жан-Жак сел рядом с матерью и сестрой.
– Что все это значит? – спрашивает Луи.
– Это финал футбольного междугородного матча, – отвечает Жан-Жак. – Дакс против Сент-Амана.
– Да, нет, Мари, что за учитель, объясни-ка.
– Алло, Леон Зитрон, вы меня слышите, алло, Леон Зитрон в Даксе… Дакс… вы меня слышите… Дакс меня не слышит.
– Я спрашиваю, что за учитель, Мари!
– Алло, Ги Люкс, я вас плохо слышу… Теперь, кажется, лучше.
– Я же тебе сказала, тот учитель, который преподавал у Жан-Жака в шестом.
– Леон Зитрон, как у вас там, в Даксе? Вас слушаем, Леон Зитрон.
– Как его зовут?
– Ксавье…
– Здесь, в Даксе, царит необыкновенное оживление. Весь город на стадионе – шум, пестрота, все возбуждены. Собралось по меньшей мере шесть тысяч человек…
– Как?
– Ксавье Марфон. Я несколько раз видела его в лицее в прошлом году, когда ходила справляться об отметках Жан-Жака.
– А вот и мэр Дакса… Господин мэр, вы, разумеется, верите в победу Дакса…
Луи не слышит и половины того, что говорит Мари. Толпа, точно жгут, обвивает арену, все машут руками. Слово предоставляют какому-то самодовольному типу.
«Ксавье». Мари ощущает прилив нежности, произнеся наконец это имя. Она бессознательно медлила с ответом. Мари сказала мужу не всю правду и втайне рада, что он занят в воскресенье.
Треск и миганье на экране, выкрики, взрывы хлопушек, комментарии, которых она не слушает, – все это только усиливает неразбериху в ее мыслях.
«Ксавье… matrona…» Смешно. Рассуждения Жан-Жака ее рассердили… «Ты воображаешь себя еще молодой… матрона… о чем ты думаешь?» Но ведь между ней и Ксавье ничего нет. И ничего не может быть.
Луи зацепился за слово «учитель». Это утешительно. Он представляет себе старого господина с бородкой клинышком.
– Спасибо, господин мэр… Вам предоставляется слово, Ги Люкс.
– Алло, Леон, последний вопрос, прежде чем вы передадите слово Сент-Аману: Рири, будет ли присутствовать знаменитый Рири?
– Да, вот и он сам.
На переднем плане появляется невысокий, седой мужчина со счастливой хитроватой улыбкой.
– Спасибо, Леон Зитрон.
Вопли стихают, на экране – мельканье: трансляцию с Дакса переключают на Сент-Аман; оттуда тоже несутся крики.
– Сент-Аман ничуть не уступает Даксу в энтузиазме, и, конечно же, на стадионе присутствует Йойо, популярный мэр Сент-Амана… Рядом с ним Симона Гарнье. Предоставляем вам слово, Симона Гарнье.
– Что ты говоришь, Луи? Такой оглушительный шум, что я тебя не слышу. Шел бы ты лучше смотреть передачу и погасил свет на кухне.
Луи запивает еду большим стаканом вина. Он садится между Симоной и Мари. На языке у него вертится масса вопросов.
Приходят соседи и, тихонько извинившись за опоздание, усаживаются перед телевизором – мужчина, женщина, пятнадцатилетний мальчик.
Начинается футбол, все сосредоточиваются на игре…
«Дакс выиграл у Сент-Амана…»
Завывания, аплодисменты, свистки, улюлюканье толпы превращают шуточные игрища в местную Илиаду, чьи герои оспаривают славу, бегая в мешках, перетягивая канат и разыгрывая пародию на корриду. И все это в полумраке гостиной отражает экран. Здесь болеют кто за кого. Поругивают толстяка Зитрона или уродца Ги Люкса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39