– Только держи ровнее, Верн. Пожалуйста... – Она наполнила шприц, передала его Верну, начала сжимать и разжимать левый кулачок, чтобы лучше видеть вену.
Он поднял шприц острием вверх, надавил на поршень, пока на кончике иглы не показалась золотистая капля.
– Быстрее, быстрее, Верн! – взмолилась Тина. – Господи ты боже мой, чего же ты ждешь? Ну давай же, давай!
Когда он медленно вводил кончик иглы ей в вену, у него вдруг вспотели ладони. На практике это оказалось гораздо труднее, чем представлялось в теории. Тина молча наблюдала, плотно сжав губы и непрерывно жуя губами.
Доведя шток шприца почти до самого конца, Верн резким движением выдернул иглу со следами крови и, прищурив глаза, внимательно посмотрел на девочку.
Она стояла, плотно обхватив свои плечи руками: глаза полузакрыты, побелевшая верхняя губа приподнялась над зубами, зрачки глаз практически пропали, а белки, наоборот, светились, словно мертвенно-бледный неоновый рекламный щит, придавая ей несколько диковатый и, как ни странно, сексуальный вид... Тонкий красный жгут, который она непроизвольным движением дернула за свободный конец, соскользнул вниз, на пол. И лежал теперь там как смертельно ядовитая змея. Через минуту-другую «лекарство» явно подействовало – цвет лица Тины заметно изменился в лучшую сторону, взгляд стал более осмысленным, жесткие линии губ смягчились...
– О, Верн, о, дорогой мой, – протянула она. Ее голос внезапно стал сонным и ленивым. – Как же мне это было нужно! Спасибо тебе, спасибо. – Затем, медленно переступая расслабленными ногами, направилась к постели. Она не шла к ней, а скорее как бы плыла в полупространстве бытия и небытия...
Верн, глядя на нее, буквально упивался острым ощущением своей власти. Такого с ним еще никогда не случалось, и это было прекрасно... Вот ведь как с помощью этого можно управлять людьми!
Тина, теперь, похоже, полностью удовлетворенная, сидела на самом краешке постели, ритмически покачиваясь, видимо под звуки музыки, которую слышала лишь она одна. Казалось, сквозь стены девочка видит тот другой мир, в котором ей так хотелось остаться навсегда. Наблюдая за ней, Верн вдруг почувствовал, что его охватило какое-то удивительное блаженство, гораздо более сильное, чем от занятия любовью с любимой женщиной. Наверное, потому, что проявилось оно как бы в более концентрированном виде!
Нечто подобное он однажды испытывал много лет назад в далеком шахтерском городке, где абсолютно одинаковые домишки ютились на краю грязного широкого оврага и где угольная пыль навечно въедалась в лица широкоплечих работяг с выражением, казалось, вечно презрительного недовольства на лицах.
Там, на самом дне оврага, среди гигантской груды мусора и отбросов, которые в течение двадцати лет туда ежедневно сбрасывали жители городка, практически каждый день после школьных занятий воевали между собой две группы местных подростков – швырялись камнями, обстреливали друг друга из духовых ружей и рогаток... Верн тогда был вроде бы сам по себе, поскольку не принадлежал ни к одной из них, хотя, в зависимости от собственных потребностей, тайком выступал то на одной, то на другой враждующей стороне. Самым приятным для него тогда было слышать отчаянные вопли боли от его удачных выстрелов, видеть страдания жертвы.
Однажды ему повезло найти коротенький обломок заостренного стального штыря, который отлично подошел для стрельбы из рогатки. В тот день, горя от возбуждения, Верн незаметно подкрался к «линии фронта», спрятался за здоровенной кучей отбросов и, осторожно выглянув оттуда, увидел неподалеку от себя паренька, который лежа целился в кого-то из духового ружья. Верну тогда было десять, тому парню – четырнадцать. Правда, узнал он об этом только на следующий день от матери, которая вычитала такую подробность в местной газете. Когда заостренный конец стального штыря, выпущенного Верном, с громким хрустом пробил голову этого парня, тот выронил духовое ружье и с глухим стоном уткнулся лицом в землю. Отчаянно, совсем как навозный жук, царапая ногтями помойные отбросы, он попытался вытащить штырь из головы, но сделать это удалось лишь самому Верну только после того, как парень окончательно затих.
Никем не замеченный, Верн вернулся домой. По дороге он как можно глубже забил стержень в землю, придавив его пяткой кроссовки, чтобы не видно было его тупого конца. Верн тайком пробрался через крышу в свою комнату на втором этаже, первым делом очистил мокрой щеткой одежду от грязи и лишь потом медленно спустился по лестнице на кухню. Увидев его, мама удивилась:
– А мне казалось, ты куда-то ушел, сынок...
– Нет, мама, я просто искал одну книгу.
– Хорошо, но если все-таки куда-нибудь пойдешь, то держись, пожалуйста, подальше от оврага. Там слишком много грязи, да и мал ты пока еще, чтобы играть с ними в их жестокие игры. Подрасти сначала, ну а уж потом будешь сам решать, что тебе делать...
Верн вернулся к оврагу, а когда подъехала полицейская машина, спустился на его дно. Ребята из побежденной банды разбежались, а оставшиеся вместе с прибывшими уже санитарами скорой помощи пытались вытащить убитого им паренька наверх. Это оказалось нелегко. Наконец один из санитаров, сердито махнув рукой, перекинул его через плечо и, громко сопя, полез вверх по склону. Глядя на безжизненное тело мальчика, на его безвольно болтающиеся руки и разметавшиеся во все стороны длинные волосы, Верн испытывал точно такое же чувство удовольствия и собственного превосходства, какое охватило его и сейчас, когда он наблюдал за девушкой, сидящей на кровати. «Вот было бы здорово продолжать обеспечивать ее дозой, – думал он, – чтобы снова и снова видеть эти судорожные изменения в ее лице, в манере поведения...»
Верн разобрал шприц, спрятал его в коробочку, закрыл ее, сунул в карман. Привычные механические движения вернули ему спокойствие и уверенность в себе. Ему казалось, что Тина начнет возражать, истерически требовать, чтобы он оставил ей шприц, но она, похоже, даже не замечала, что он собирается уходить. Закрыв за собой дверь и убедившись, что в холле никого нет, Верн спрятал жгут и коробочку за всеми давно забытой кучей мусора.
Приятные ощущения, возникшие у него при виде страданий девушки, незаметно перешли в почти непреодолимое желание не сидеть на месте, а что-то делать, куда-то бежать... Когда через заднюю дверь он вышел на улицу, день уже приближался к концу. Случайно дотронувшись до заднего кармана брюк, Верн вдруг вспомнил про пятьдесят долларов в бумажнике.
Как только автобус, направляющийся в центр, пересек невидимую границу «владений» Ровеля, Верну стало спокойнее. В этот вечер ему совсем не хотелось встречаться с этим всемогущим человеком с совершенно несмешным клоунским лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Он поднял шприц острием вверх, надавил на поршень, пока на кончике иглы не показалась золотистая капля.
– Быстрее, быстрее, Верн! – взмолилась Тина. – Господи ты боже мой, чего же ты ждешь? Ну давай же, давай!
Когда он медленно вводил кончик иглы ей в вену, у него вдруг вспотели ладони. На практике это оказалось гораздо труднее, чем представлялось в теории. Тина молча наблюдала, плотно сжав губы и непрерывно жуя губами.
Доведя шток шприца почти до самого конца, Верн резким движением выдернул иглу со следами крови и, прищурив глаза, внимательно посмотрел на девочку.
Она стояла, плотно обхватив свои плечи руками: глаза полузакрыты, побелевшая верхняя губа приподнялась над зубами, зрачки глаз практически пропали, а белки, наоборот, светились, словно мертвенно-бледный неоновый рекламный щит, придавая ей несколько диковатый и, как ни странно, сексуальный вид... Тонкий красный жгут, который она непроизвольным движением дернула за свободный конец, соскользнул вниз, на пол. И лежал теперь там как смертельно ядовитая змея. Через минуту-другую «лекарство» явно подействовало – цвет лица Тины заметно изменился в лучшую сторону, взгляд стал более осмысленным, жесткие линии губ смягчились...
– О, Верн, о, дорогой мой, – протянула она. Ее голос внезапно стал сонным и ленивым. – Как же мне это было нужно! Спасибо тебе, спасибо. – Затем, медленно переступая расслабленными ногами, направилась к постели. Она не шла к ней, а скорее как бы плыла в полупространстве бытия и небытия...
Верн, глядя на нее, буквально упивался острым ощущением своей власти. Такого с ним еще никогда не случалось, и это было прекрасно... Вот ведь как с помощью этого можно управлять людьми!
Тина, теперь, похоже, полностью удовлетворенная, сидела на самом краешке постели, ритмически покачиваясь, видимо под звуки музыки, которую слышала лишь она одна. Казалось, сквозь стены девочка видит тот другой мир, в котором ей так хотелось остаться навсегда. Наблюдая за ней, Верн вдруг почувствовал, что его охватило какое-то удивительное блаженство, гораздо более сильное, чем от занятия любовью с любимой женщиной. Наверное, потому, что проявилось оно как бы в более концентрированном виде!
Нечто подобное он однажды испытывал много лет назад в далеком шахтерском городке, где абсолютно одинаковые домишки ютились на краю грязного широкого оврага и где угольная пыль навечно въедалась в лица широкоплечих работяг с выражением, казалось, вечно презрительного недовольства на лицах.
Там, на самом дне оврага, среди гигантской груды мусора и отбросов, которые в течение двадцати лет туда ежедневно сбрасывали жители городка, практически каждый день после школьных занятий воевали между собой две группы местных подростков – швырялись камнями, обстреливали друг друга из духовых ружей и рогаток... Верн тогда был вроде бы сам по себе, поскольку не принадлежал ни к одной из них, хотя, в зависимости от собственных потребностей, тайком выступал то на одной, то на другой враждующей стороне. Самым приятным для него тогда было слышать отчаянные вопли боли от его удачных выстрелов, видеть страдания жертвы.
Однажды ему повезло найти коротенький обломок заостренного стального штыря, который отлично подошел для стрельбы из рогатки. В тот день, горя от возбуждения, Верн незаметно подкрался к «линии фронта», спрятался за здоровенной кучей отбросов и, осторожно выглянув оттуда, увидел неподалеку от себя паренька, который лежа целился в кого-то из духового ружья. Верну тогда было десять, тому парню – четырнадцать. Правда, узнал он об этом только на следующий день от матери, которая вычитала такую подробность в местной газете. Когда заостренный конец стального штыря, выпущенного Верном, с громким хрустом пробил голову этого парня, тот выронил духовое ружье и с глухим стоном уткнулся лицом в землю. Отчаянно, совсем как навозный жук, царапая ногтями помойные отбросы, он попытался вытащить штырь из головы, но сделать это удалось лишь самому Верну только после того, как парень окончательно затих.
Никем не замеченный, Верн вернулся домой. По дороге он как можно глубже забил стержень в землю, придавив его пяткой кроссовки, чтобы не видно было его тупого конца. Верн тайком пробрался через крышу в свою комнату на втором этаже, первым делом очистил мокрой щеткой одежду от грязи и лишь потом медленно спустился по лестнице на кухню. Увидев его, мама удивилась:
– А мне казалось, ты куда-то ушел, сынок...
– Нет, мама, я просто искал одну книгу.
– Хорошо, но если все-таки куда-нибудь пойдешь, то держись, пожалуйста, подальше от оврага. Там слишком много грязи, да и мал ты пока еще, чтобы играть с ними в их жестокие игры. Подрасти сначала, ну а уж потом будешь сам решать, что тебе делать...
Верн вернулся к оврагу, а когда подъехала полицейская машина, спустился на его дно. Ребята из побежденной банды разбежались, а оставшиеся вместе с прибывшими уже санитарами скорой помощи пытались вытащить убитого им паренька наверх. Это оказалось нелегко. Наконец один из санитаров, сердито махнув рукой, перекинул его через плечо и, громко сопя, полез вверх по склону. Глядя на безжизненное тело мальчика, на его безвольно болтающиеся руки и разметавшиеся во все стороны длинные волосы, Верн испытывал точно такое же чувство удовольствия и собственного превосходства, какое охватило его и сейчас, когда он наблюдал за девушкой, сидящей на кровати. «Вот было бы здорово продолжать обеспечивать ее дозой, – думал он, – чтобы снова и снова видеть эти судорожные изменения в ее лице, в манере поведения...»
Верн разобрал шприц, спрятал его в коробочку, закрыл ее, сунул в карман. Привычные механические движения вернули ему спокойствие и уверенность в себе. Ему казалось, что Тина начнет возражать, истерически требовать, чтобы он оставил ей шприц, но она, похоже, даже не замечала, что он собирается уходить. Закрыв за собой дверь и убедившись, что в холле никого нет, Верн спрятал жгут и коробочку за всеми давно забытой кучей мусора.
Приятные ощущения, возникшие у него при виде страданий девушки, незаметно перешли в почти непреодолимое желание не сидеть на месте, а что-то делать, куда-то бежать... Когда через заднюю дверь он вышел на улицу, день уже приближался к концу. Случайно дотронувшись до заднего кармана брюк, Верн вдруг вспомнил про пятьдесят долларов в бумажнике.
Как только автобус, направляющийся в центр, пересек невидимую границу «владений» Ровеля, Верну стало спокойнее. В этот вечер ему совсем не хотелось встречаться с этим всемогущим человеком с совершенно несмешным клоунским лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66