– Так вы в увольнительной? – спросил Дэвид Джонс.
– Только на выходные. В понедельник должен вернуться на курсы.
– Что за курсы?
– Курсы по изучению новых методов убийства и пыток.
– Плохи дела твои, парень. – Его аж передернуло. – Пусть остается у нас до понедельника, если захочет, – повернулся он к жене. – Свободная кровать у нас всегда найдется. Родственник как-никак, – безрадостно добавил он.
– Пусть остается, – согласилась Людмила. – Парень приличный: ест, что дают.
– Было очень вкусно. Спасибо, – поблагодарил я. – Я, пожалуй, останусь. А что, есть такие, которые не едят, что дают?
– Дочка наша всегда привередничает, – ответил Дэвид, – Дэну подавай только рыбу, а Редж не ест ничего жирного.
Вдруг Людмила спросила меня в лоб:
– Ты спал с нашей дочерью?
От ужаса я чуть не поперхнулся недожеванным яблоком. Откашлявшись, я взял себя в руки:
– Не далее как две недели тому назад я сделал ей предложение.
– Это мне неинтересно, – ответила Людмила, не спуская с меня глаз.
– Ну что ты пристала к человеку? – смутился Дэвид Джонс. – Не хотите – не отвечайте, – сказал он мне.
– Если я не отвечу, это будет истолковано как «да». Я действительно люблю вашу дочь. Сами знаете, как это бывает с мужчинами. Она очень славная девушка.
– Не увиливай.
– Как будто ты дочь нашу не знаешь, – тяжело вздохнул Дэвид и снова обратился ко мне. – У нее мужчин было – не сосчитать, и замуж за вас она не пойдет.
– Я знаю.
– Она бы вышла за своего братца полудурка Дэна, если б закон разрешал. Он единственный мужчина, который что-то для нее значит, – сказал он, вконец расстроившись.
– Она мне говорила про Дэна, – подтвердил я, – но я так ничего и не понял.
– Кровь, – произнесла Людмила.
– Простите, боюсь, я не понимаю.
– Дэн когда-то дал свою кровь, чтобы спасти жизнь Беатрикс, – объяснил Дэвид. – Тогда еще не знали способа хранить донорскую кровь. Мы отдыхали в Тэнби, в местной больнице нужной группы не оказалось. Моя не подходила, а кровь Дэна подошла. Там была одна сумасшедшая, бегала с ножом за кошками и отрезала им головы, и вдруг погналась за Беатрикс и пырнула ее в живот. Девочка потеряла много крови.
– Я не видел у нее шрама.
– Ага! – торжествующе выкрикнула Людмила. – Вот и ответ!
– После того как удалили швы, рубец постепенно сгладился, – спокойно продолжал Дэвид, – ей ведь тогда было только одиннадцать. Как говорится, до свадьбы заживет. Ну а потом она вообразила, что Дэн спас ей жизнь, хотя спас ее вовсе не он, а его кровь. Детям чего только в голову не взбредет.
– Вот я и получила ответ, – повторила Людмила, подавая мне кружку крепкого чая.
– Мы вместе ходили в бассейн, я видел ее живот Спасибо, – с невинным выражением лица отозвался я, когда Людмила пододвинула ко мне молочник и колотый свекольный сахар. – А что стало с той сумасшедшей?
– Дэн ее придушил, – нараспев сказал Дэвид.
Я поперхнулся и обжегся горячим чаем.
– Ну-у, не до смерти. Дэн с какими-то ребятами помчался за ней. Они-то его и оторвали от нее. Вцепился в горло, как волчонок – всегда таким был, но она выжила, ее потом в сумасшедший дом увезли.
Ходики на стене пробили четыре. Неохотно поднимаясь со стула, Дэвид Джонс сверил свои карманные часы.
– Раскопки успели посмотреть?
– Да, по пути к вам.
– Я так и думал. Многих туда тянет. Честно скажу, не нравится мне все это. Меч гунна Атгилы до добра не доведет, он еще даст о себе знать. И нечего на меня глаза пялить, я хоть книжек и не много прочел, а про жизнь кое-что понимаю. – Помолчав, он с горечью продолжил: – Ну кто бы мог подумать, что не видать нам покоя никогда. Я прошел войну, Милли пережила революцию, мы верили, что теперь-то все заживут по-человечески, – ан нет, два сына на фронте, дочь спит с кем ни попадя, а на Лондон падают бомбы проклятых колбасников.
– Уже не падают, – сказал я смущенно, – у люфтваффе в других местах забот хватает.
– Иногда хочется забыть, что у нас есть дети, – печально продолжал Дэвид. – Тогда, если они не вернутся, хоть душа не будет болеть.
– Они вернутся.
– Некоторые уже не вернулись. Сюда приходят отцы тех, кто навсегда остался в Африке, плачут, пытаются горе в кружке утопить. Ради чего все это?
Хозяйка, стоя к нам спиной, мыла посуду. У ее ног, мяукая, терлась кошка. Людмила обращалась к ней по-валлийски и пыталась отогнать.
– Только кошка одна и понимает по-валлийски, – заметил Дэвид. – Что прошло – то прошло, нечего ворошить, чего не воротишь, – тихо прошипел он. – Идем лучше в бар, пропустим еще по кружечке.
Мы выпили гораздо больше, чем по кружечке. Людмила ушла наверх в спальню, а Дэвид рассказывал мне о своем невероятном везении: о «Титанике», о своей женитьбе, о наследстве, полученном от отца, и о той войне, из которой вышел победителем, несмотря на козни манчестерских евреев.
– У нас был лучший ресторан, мой мальчик. Я сам обучил двух помощников. Жена – загляденье, лучшей приманки для посетителей не найти. К нам приходили музыканты, артисты, мы ведь были открыты до полуночи, а потом из-за чертовых полицейских придирок потеряли лицензию на торговлю спиртным – мало на лапу им дали, – и пришлось заведение закрыть. К нам захаживал великий певец Шаляпин, по десять порций борща заказывал, говорил, что нигде, кроме Москвы, такого борща не ел. И пианист Падеревский у нас бывал, тот, правда, ел как птичка, но толк в еде знал, ведь у нас не только славянская кухня была, мы и французские блюда готовили, немного, правда, зато самые изысканные. Чарльз Кочран приходил с Эвелин Лэй, и Джесси Мэтьюз, и остряк Ноэл Кауард. Пошли покажу книгу отзывов.
Прихватив кружки, через кухню и темный сырой коридор мы прошли в кабинет хозяина. Там я увидел запертый застекленный шкаф с энциклопедией и золотым самородком.
– Ваша дочь вас любит, иначе не привезла бы вам его тогда, – сказал я, показывая на золото.
– Думаете, это любовь? Дочерние чувства? Бросьте, просто она всегда считала, что золото – дело особое, залог безопасности. Ей дорог этот самородок не как семейная реликвия, а потому, что он – реальная ценность, не то что бумажные деньги. Деньги приходят и уходят, обращаются в прах, улетают как ветер. Золото есть золото. Никогда не прощу Реджинальду его выходку: продать самородок, чтобы купить оружие для этих вонючих тореадоров! Посмотрите лучше сюда: тут фотографии с автографами и шуточными стихами и поздравлениями на всех языках.
Книга отзывов была действительно уникальной, и ее авторы единодушно воздавали хозяину должное. Марк Гамбург писал, что курица, съеденная перед концертом в Торговой палате, открыла ему подлинный свет вдохновения; Артур Шнабель воспевал Людмилу как воплощение Вечной Женственности; Лоренц Харт и Ричард Роджерс ограничились двустишьем из «Зеленой горы»;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105