Но никто из своих не встретился им по пути на юго-восток только разрозненные группы побитых немцев да редкие русские грузовики, которые шли в противоположном направлении. А что, если немцев разместили в другом месте и все их товарищи остались в лагере? Едят себе свиную тушенку и спокойно ожидают отправки на Запад. Или, может, русские успели переправить их в Москву, под крылышко посольств? Сидят там в тепле, слушают по радио новости об окончании войны, икрой угощаются. А может, никого уже и в живых нет.
Наутро, проснувшись, они увидели застывшую гримасу боли на мертвом лице Кроссбоу. Похоронить его не было возможности: чтобы вырыть могилу в мерзлой земле, понадобился бы пневматический бур. Тело накрыли старыми мешками и положили на заднем дворе, предварительно сняв медальон, удостоверяющий личность. Следовало бы похоронить его по христианскому обряду, но среди них не было верующих. Рядовой Шоу-кросс произнес нечто вроде молитвы, звучавшей примерно так:
– О Боже Всемогущий, если ты есть, пусть он спит спокойно. На земле он натерпелся сполна. И если ты есть и слышишь нас, дай оставшимся в живых силы дойти до конца. – После паузы он заговорил стихами:
Когда исчезли небеса
И содрогнулась твердь,
Он дань свою отдал Тебе –
И рай, и ад, и смерть.
Все смущенно произнесли «Аминь» и отправились дальше. Желязо, Рджа, Сталь, Медзь – эти названия на чужом языке ничего для них не значили. Шоукросс водил растрескавшимися пальцами по измятой карте Центральной Европы. Должно быть, где-то близко большой город: может, Бжег, а может, и Краков. Они шли уже шестую неделю и износили первую пару ботинок. Снег таял, воды было хоть залейся, но пищи никакой. Дэн рыбачил, но пруды и ручьи рыбкой не баловали. Около Нысы они наткнулись на холмик и с радостью обнаружили под снегом замерзшую лошадь. У них едва хватило сил отковырять отнятыми у немцев ножами твердое, как камень, мясо и добрести до видневшегося на горизонте сарая. Развели огонь и зажарили куски дохлой конины. У рядового Гоу была соль: он нашел смерзшийся кусок в одном сарае милях в тридцати отсюда. Они с трудом жевали сладковатую конину, запивая ее талым снегом. Желудки наполнились, но к горлу подступила тошнота. Рядовой Шоукросс старался отвлечь их сказками братьев Гримм, но, услышав далеко не диснеевскую версию «Белоснежки», где в конце злую королеву заставляют плясать на свадьбе в раскаленных железных сапогах до тех пор, пока она не падает замертво под радостные крики гостей, все пришли в ужас. Следующим рассказчиком, ко всеобщему удивлению, стал Дэн Джонс. Он вспомнил про гунна Аттилу.
– Случилось это где-то здесь, в этих краях. Аттила нашел меч, торчавший острием из земли. Тот, кто владел этим мечом, не знал поражения в бою. На этом мече Аттила повелел выбить или нацарапать гвоздем букву А, инициал владельца. Именно по этой земле он прошел с огнем и мечом, как русские сейчас. Но до Англии, которая тогда называлась землей бриттов, он не дошел. А потом меч достался королю Артуру, валлийцу, и теперь А означало уже его имя. Уверен, этот самый меч мы видели в ящиках у русских тогда, в Роггене. Только теперь А уже ничего не значит.
– Откуда тебе известно про Аттилу? – произнес Шоукросс, подозрительно глядя на Дэна.
– У моего отца есть книга про этот меч. Ее написал один человек, с которым он познакомился в госпитале в прошлую войну. Моего брата Реджа, паршивца вороватого, назвали в его честь. Отец всегда очень ценил этого Реджинальда и в детстве читал нам его книгу вслух.
– Так говоришь, ты видел этот меч? – усмехнулся Шоукросс.
– Ты тоже его видел. Я заметил букву А, выбитую на клинке, только сразу не придал этому значения, а теперь вспомнил.
– Мечи ржавеют, – сказал Шоукросс, – и просто рассыпаются. Ни один меч не проживет столько.
– Я видел его, и ты его видел.
Рядовые Эванс и Хэндли выскочили во двор, их стало рвать. Переели тухлой конины, сладковатый привкус не удалось отбить солью. У Эванса снова начался понос. Он продрог на снегу, со стонами вернулся обратно и, проклиная небеса, скрючился на корточках прямо в углу сарая. Услышав его брань, Шоукросс разразился столь гневной речью, что все решили – самый разумный из них тронулся умом.
– Верно! Ты прав. Да будь он проклят! Я звонил в колокола, взывая к нему, я причащался, не понимая, кто кого создал – он нас или мы его, иногда я сомневался в его существовании, но теперь я вижу, что он есть. Только сам божественный творец мог придумать все муки этого мира! Так слушай же, проклятый Бог! Мы узнали тебя по делам твоим, а теперь требуем твоего явления. Явись, убей нас или дай нам утешение! Ты привел нас из лучезарной Италии в мир гуннов. Мы пробираемся обратно на юг, чтоб увидеть свет солнца и цветущие поля, а земля гуннов не кончается. Теперь я знаю, кто скрывается под именем Аттила – посланец своего отца. Авва, или Атта, отец всего сущего, явись нам сквозь мрачные тучи, Бог-громовержец! Довольно нас испытывать! Если нам суждено выжить, подай нам знак!
Рядовой Найтон, родом из Шропшира, испуганно попросил:
– Ты уж поосторожней, Шоки. Не дразни его. Я хоть и сам в церковь не ходок, но всему же есть предел.
– Если нам суждено погибнуть, подай нам знак, сокруши меня, непокорного слугу твоего, мечом карающим.
Но в отсвечивавших металлом небесах ничто не изменилось. Наверно, в этот день Бог прятался в мерзлой плоти палой лошади, чтобы всю долгую зимнюю ночь терзать и выворачивать наизнанку их внутренности.
Доктор Соколова не ошиблась. Новый советский гражданин явился на свет, грозя ему своими красными кулачками, когда судно проходило Мраморное море. В Стамбуле они простояли одну ночь, приняли на борт еще нескольких напуганных немолодых русских. Чтобы приветствовать новичков, на палубу согнали около ста мучившихся морской болезнью советских граждан. Среди них нашлись и такие, кто взмахнул рукой в фашистском приветствии. Мраморное море было неспокойно. Впереди чернели родные воды, над которыми гуляли приветливые марксистские ветра, светило сталинское солнышко, а ближайший порт благоухал дешевыми апельсинами. Мидье, Игнеада, Ахтополь. В Бургасе сошли на берег чехи, которые все время в пути держались особняком, однако на прощанье выпили водки с майором Машуком и капитаном Чепицыным и от имени своего правительства, хотя, скорее всего, были простыми аппаратными чиновниками, пригласили посетить Чехословакию. «Мы туда придем и без вашего приглашения», – процедил сквозь гнилые зубы майор Машук, наблюдая, как они сходят по трапу. Редж слышал эти слова с верхней палубы, но майор Машук, находившийся на нижней палубе, видеть его не мог. Реджу удалось побывать в каюте майора, когда тот в очередной раз сидел в радиорубке, призывая людей не щадить врагов и строить светлое будущее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Наутро, проснувшись, они увидели застывшую гримасу боли на мертвом лице Кроссбоу. Похоронить его не было возможности: чтобы вырыть могилу в мерзлой земле, понадобился бы пневматический бур. Тело накрыли старыми мешками и положили на заднем дворе, предварительно сняв медальон, удостоверяющий личность. Следовало бы похоронить его по христианскому обряду, но среди них не было верующих. Рядовой Шоу-кросс произнес нечто вроде молитвы, звучавшей примерно так:
– О Боже Всемогущий, если ты есть, пусть он спит спокойно. На земле он натерпелся сполна. И если ты есть и слышишь нас, дай оставшимся в живых силы дойти до конца. – После паузы он заговорил стихами:
Когда исчезли небеса
И содрогнулась твердь,
Он дань свою отдал Тебе –
И рай, и ад, и смерть.
Все смущенно произнесли «Аминь» и отправились дальше. Желязо, Рджа, Сталь, Медзь – эти названия на чужом языке ничего для них не значили. Шоукросс водил растрескавшимися пальцами по измятой карте Центральной Европы. Должно быть, где-то близко большой город: может, Бжег, а может, и Краков. Они шли уже шестую неделю и износили первую пару ботинок. Снег таял, воды было хоть залейся, но пищи никакой. Дэн рыбачил, но пруды и ручьи рыбкой не баловали. Около Нысы они наткнулись на холмик и с радостью обнаружили под снегом замерзшую лошадь. У них едва хватило сил отковырять отнятыми у немцев ножами твердое, как камень, мясо и добрести до видневшегося на горизонте сарая. Развели огонь и зажарили куски дохлой конины. У рядового Гоу была соль: он нашел смерзшийся кусок в одном сарае милях в тридцати отсюда. Они с трудом жевали сладковатую конину, запивая ее талым снегом. Желудки наполнились, но к горлу подступила тошнота. Рядовой Шоукросс старался отвлечь их сказками братьев Гримм, но, услышав далеко не диснеевскую версию «Белоснежки», где в конце злую королеву заставляют плясать на свадьбе в раскаленных железных сапогах до тех пор, пока она не падает замертво под радостные крики гостей, все пришли в ужас. Следующим рассказчиком, ко всеобщему удивлению, стал Дэн Джонс. Он вспомнил про гунна Аттилу.
– Случилось это где-то здесь, в этих краях. Аттила нашел меч, торчавший острием из земли. Тот, кто владел этим мечом, не знал поражения в бою. На этом мече Аттила повелел выбить или нацарапать гвоздем букву А, инициал владельца. Именно по этой земле он прошел с огнем и мечом, как русские сейчас. Но до Англии, которая тогда называлась землей бриттов, он не дошел. А потом меч достался королю Артуру, валлийцу, и теперь А означало уже его имя. Уверен, этот самый меч мы видели в ящиках у русских тогда, в Роггене. Только теперь А уже ничего не значит.
– Откуда тебе известно про Аттилу? – произнес Шоукросс, подозрительно глядя на Дэна.
– У моего отца есть книга про этот меч. Ее написал один человек, с которым он познакомился в госпитале в прошлую войну. Моего брата Реджа, паршивца вороватого, назвали в его честь. Отец всегда очень ценил этого Реджинальда и в детстве читал нам его книгу вслух.
– Так говоришь, ты видел этот меч? – усмехнулся Шоукросс.
– Ты тоже его видел. Я заметил букву А, выбитую на клинке, только сразу не придал этому значения, а теперь вспомнил.
– Мечи ржавеют, – сказал Шоукросс, – и просто рассыпаются. Ни один меч не проживет столько.
– Я видел его, и ты его видел.
Рядовые Эванс и Хэндли выскочили во двор, их стало рвать. Переели тухлой конины, сладковатый привкус не удалось отбить солью. У Эванса снова начался понос. Он продрог на снегу, со стонами вернулся обратно и, проклиная небеса, скрючился на корточках прямо в углу сарая. Услышав его брань, Шоукросс разразился столь гневной речью, что все решили – самый разумный из них тронулся умом.
– Верно! Ты прав. Да будь он проклят! Я звонил в колокола, взывая к нему, я причащался, не понимая, кто кого создал – он нас или мы его, иногда я сомневался в его существовании, но теперь я вижу, что он есть. Только сам божественный творец мог придумать все муки этого мира! Так слушай же, проклятый Бог! Мы узнали тебя по делам твоим, а теперь требуем твоего явления. Явись, убей нас или дай нам утешение! Ты привел нас из лучезарной Италии в мир гуннов. Мы пробираемся обратно на юг, чтоб увидеть свет солнца и цветущие поля, а земля гуннов не кончается. Теперь я знаю, кто скрывается под именем Аттила – посланец своего отца. Авва, или Атта, отец всего сущего, явись нам сквозь мрачные тучи, Бог-громовержец! Довольно нас испытывать! Если нам суждено выжить, подай нам знак!
Рядовой Найтон, родом из Шропшира, испуганно попросил:
– Ты уж поосторожней, Шоки. Не дразни его. Я хоть и сам в церковь не ходок, но всему же есть предел.
– Если нам суждено погибнуть, подай нам знак, сокруши меня, непокорного слугу твоего, мечом карающим.
Но в отсвечивавших металлом небесах ничто не изменилось. Наверно, в этот день Бог прятался в мерзлой плоти палой лошади, чтобы всю долгую зимнюю ночь терзать и выворачивать наизнанку их внутренности.
Доктор Соколова не ошиблась. Новый советский гражданин явился на свет, грозя ему своими красными кулачками, когда судно проходило Мраморное море. В Стамбуле они простояли одну ночь, приняли на борт еще нескольких напуганных немолодых русских. Чтобы приветствовать новичков, на палубу согнали около ста мучившихся морской болезнью советских граждан. Среди них нашлись и такие, кто взмахнул рукой в фашистском приветствии. Мраморное море было неспокойно. Впереди чернели родные воды, над которыми гуляли приветливые марксистские ветра, светило сталинское солнышко, а ближайший порт благоухал дешевыми апельсинами. Мидье, Игнеада, Ахтополь. В Бургасе сошли на берег чехи, которые все время в пути держались особняком, однако на прощанье выпили водки с майором Машуком и капитаном Чепицыным и от имени своего правительства, хотя, скорее всего, были простыми аппаратными чиновниками, пригласили посетить Чехословакию. «Мы туда придем и без вашего приглашения», – процедил сквозь гнилые зубы майор Машук, наблюдая, как они сходят по трапу. Редж слышал эти слова с верхней палубы, но майор Машук, находившийся на нижней палубе, видеть его не мог. Реджу удалось побывать в каюте майора, когда тот в очередной раз сидел в радиорубке, призывая людей не щадить врагов и строить светлое будущее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105