Я навел фонарик на восточную стену и вгляделся в наросший за время шторма слои льда.
Почти вся его поверхность была однородной, серовато-белой, очень гладкой, чуть ли не полированной, — почти вся, но не вся: часть ее была испещрена странными пятнышками разной формы и размеров, но не больше одного квадратного дюйма. Я попробовал потрогать эти пятнышки, но они прятались в толще отсвечивающего льда. Я отправился к восточной стене метеостанции, но она была девственно чиста, никаких пятнышек не нашлось и на восточной стене лаборатории.
Я зашел в помещение метеостанции и отыскал там молоток и зубило.
Отколов кусок льда с пятнами, я отнес его в жилое помещение и положил на пол у одного из обогревателей. Через десять минут передо мною в лужице воды плавали клочки обгоревшей бумаги. Вот это уже было действительно странно.
Значит, подо льдом на восточной стене жилого дома скрыто еще множество сюрпризов. Только там — и нигде больше. Разумеется, объяснение могло быть вполне невинное — ну, а вдруг нет?.. . Я снова поглядел на двух человек, лежавших без сознания. В помещении было сравнительно тепло и сравнительно уютно, но не более того. Однако вряд ли больные выдержали бы транспортировку на борт лодки в ближайшие двадцать четыре часа. Я позвонил на корабль, попросил прислать сопровождающего и, когда прибыли два матроса, отправился с ними на «Дельфин».
Атмосфера на корабле в это утро была необычная: тихая, мрачноватая, почти похоронная. И удивляться тут нечему. Еще недавно люди со станции «Зебра» казались далекими и чужими, не имели ни лиц, ни имен. Но теперь, когда эти обгоревшие, обмороженные, истощенные, потерявшие восьмерых товарищей полярники прибыли на корабль и, можно сказать, обрели плоть и кровь, теперь каждый член экипажа «Дельфина» вдруг в полной мере осознал весь ужас случившегося со станцией «Зебра». Кроме того, не прошло и семи часов, как их собственный товарищ, лейтенант Миллс, погиб неожиданно и страшно. Так что, хотя задача и была успешно выполнена, особых поводов радоваться не находилось. Радиола и музыкальный автомат в матросской столовой бездействовали. Корабль, по сути, напоминал гробницу.
Хансена я обнаружил в каюте. Не сняв даже меховых брюк, он сидел на откинутой койке, лицо у него было мрачное, бледное и отрешенное. Он молча смотрел, как я сбрасываю парку, снимаю с плеча и вешаю на крючок кобуру, а потом кладу в нее вынутый из кармана брюк пистолет. Внезапно он произнес: — Я бы не стал раздеваться, док. Если, конечно, вы хотите пойти с нами... — Он окинул взглядом собственную теплую одежду и горько скривил рот.
— Не самая подходящая форма для похорон, верно?
— Вы имеете в виду...
— Шкипер у себя в каюте. Зубрит похоронный ритуал. Джорж Миллс и помощник радиооператора — кажется, Грант, верно? — тот, что умер сегодня.
Двойные похороны. Снаружи, на льду. Там несколько матросов уже орудуют ломами и кувалдами, готовя место у самого основания тороса.
— Я никого не заметил.
— Они с левого борта. С западной стороны.
— А я считал, что Свенсон заберет Миллса с собой в Штаты. Или в Шотландию.
— Слишком далеко. У нас тут и так на борту подобралась такая шайка-лейка, что ее не просто держать в узде. А если еще тащить с собой... Вашингтон дал согласие... — Он запнулся, неуверенно посмотрел на меня и отвернулся. Я и без телепатии угадал, о чем он думает.
— Те семеро на «Зебре»? — Я покачал головой. — Нет, никаких похорон. К чему? Я выражу свои соболезнования другим путем. Глаза у него блеснули, он бросил взгляд на «манлихер-шенауэр», висевший в кобуре, и тут же отвел глаза. С холодной яростью в голосе произнес:
— Черт бы побрал эту черную душу убийцы! У нас на борту дьявол, Карпентер. Прямо здесь, на борту корабля... — Он стукнул сжатым кулаком по ладони. — Так и не додумались, док, в чем тут загвоздка? И кто за всем этим прячется?
— Если бы додумался, то не стоял бы здесь... Кстати, как там Бенсон справляется с больными и ранеными?
— Он все уже сделал. Я только что оттуда. Я кивнул, достал пистолет из кобуры и сунул в карман брюк из оленьего меха. Хансен тихо спросил:
— Даже здесь, на борту?
— Особенно на борту!..
Я вышел из каюты и отправился в операционную. Бенсон сидел за столом, прислонясь к стене, обклеенной кадрами из мультиков. Когда я открыл дверь, он поднял голову.
— Что-нибудь нашли? — спросил я.
— На мой взгляд, ничего примечательного. Сортировкой занимался Хансен.
Может, вы что-нибудь и найдете... — Он ткнул пальцем туда, где на полу лежала аккуратно сложенная груда снабженной ярлыками одежды, атташе-кейсов и полиэтиленовых сумок. Посмотрите сами... А что там с больными, оставшимися на «Зебре»?
— Пока держатся. Думаю, с ними все обойдется, но что-то конкретное говорить пока что рано.
Я присел на корточки и, перебирая уложенные на полу тряпки, принялся обшаривать карманы, но, как и следовало ожидать, не обнаружил ничего. Хансен был не из тех, кто мог пропустить что-либо подозрительное. Тогда я прощупал сантиметр за сантиметром все швы — и снова никакого результата. Наконец я взялся за кейсы и сумки, просматривая всякие мелочи вроде бритвенных приборов, писем, фотографии, двух или трех фотоаппаратов. Фотоаппараты я открыл, но они оказались пустыми. Я сказал Бенсону:
— Доктор Джолли взял свою медицинскую сумку на борт?
— Вы даже своему коллеге не доверяете?
— Не доверяю.
— Я тоже, — он улыбнулся одними губами. — С кем поведешься — от того и наберешься... Я проверил там все, до ниточки. Абсолютно ничего. Я даже измерил толщину дна сумки. Тоже ничего.
— Ну. что ж, примем к сведению... А как пациенты?
— Их девять, — уточнил Бенсон. — Они теперь уверены в спасении, а психологическое воздействие сильнее любых лекарств, — он взглянул на лежащие перед ним записи. — Хуже всех обстоит дело у капитана Фолсома. Опасности для жизни, конечно, нет, но лицо обожжено страшно. Мы договорились, что в Глазго его тут же осмотрит специалист по пластической хирургии.
Близнецы Харрингтоны, метеорологи, обожжены меньше, но очень слабы, сильно пострадали от голода и холода. Тепло, уход и хорошее питание поставят их на ноги буквально за пару дней. Хассард, тоже метеоролог, и Джереми, лабораторный техник, у них умеренные ожоги, умеренные обморожения, чувствуют себя гораздо лучше, чем другие. Вот, кстати, странно: как разные люди по-разному переносят голод и холод... И остальные четверо: старший радиооператор Киннерд, доктор Джолли, кок Нейсби и, наконец, Хьюсон, водитель трактора и ответственный за генераторы, — с ними дела обстоят совсем благополучно. Все они страдают, естественно, от обморожения, особенно Киннерд, у всех есть небольшие ожоги и общая слабость, но силы восстанавливаются очень быстро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Почти вся его поверхность была однородной, серовато-белой, очень гладкой, чуть ли не полированной, — почти вся, но не вся: часть ее была испещрена странными пятнышками разной формы и размеров, но не больше одного квадратного дюйма. Я попробовал потрогать эти пятнышки, но они прятались в толще отсвечивающего льда. Я отправился к восточной стене метеостанции, но она была девственно чиста, никаких пятнышек не нашлось и на восточной стене лаборатории.
Я зашел в помещение метеостанции и отыскал там молоток и зубило.
Отколов кусок льда с пятнами, я отнес его в жилое помещение и положил на пол у одного из обогревателей. Через десять минут передо мною в лужице воды плавали клочки обгоревшей бумаги. Вот это уже было действительно странно.
Значит, подо льдом на восточной стене жилого дома скрыто еще множество сюрпризов. Только там — и нигде больше. Разумеется, объяснение могло быть вполне невинное — ну, а вдруг нет?.. . Я снова поглядел на двух человек, лежавших без сознания. В помещении было сравнительно тепло и сравнительно уютно, но не более того. Однако вряд ли больные выдержали бы транспортировку на борт лодки в ближайшие двадцать четыре часа. Я позвонил на корабль, попросил прислать сопровождающего и, когда прибыли два матроса, отправился с ними на «Дельфин».
Атмосфера на корабле в это утро была необычная: тихая, мрачноватая, почти похоронная. И удивляться тут нечему. Еще недавно люди со станции «Зебра» казались далекими и чужими, не имели ни лиц, ни имен. Но теперь, когда эти обгоревшие, обмороженные, истощенные, потерявшие восьмерых товарищей полярники прибыли на корабль и, можно сказать, обрели плоть и кровь, теперь каждый член экипажа «Дельфина» вдруг в полной мере осознал весь ужас случившегося со станцией «Зебра». Кроме того, не прошло и семи часов, как их собственный товарищ, лейтенант Миллс, погиб неожиданно и страшно. Так что, хотя задача и была успешно выполнена, особых поводов радоваться не находилось. Радиола и музыкальный автомат в матросской столовой бездействовали. Корабль, по сути, напоминал гробницу.
Хансена я обнаружил в каюте. Не сняв даже меховых брюк, он сидел на откинутой койке, лицо у него было мрачное, бледное и отрешенное. Он молча смотрел, как я сбрасываю парку, снимаю с плеча и вешаю на крючок кобуру, а потом кладу в нее вынутый из кармана брюк пистолет. Внезапно он произнес: — Я бы не стал раздеваться, док. Если, конечно, вы хотите пойти с нами... — Он окинул взглядом собственную теплую одежду и горько скривил рот.
— Не самая подходящая форма для похорон, верно?
— Вы имеете в виду...
— Шкипер у себя в каюте. Зубрит похоронный ритуал. Джорж Миллс и помощник радиооператора — кажется, Грант, верно? — тот, что умер сегодня.
Двойные похороны. Снаружи, на льду. Там несколько матросов уже орудуют ломами и кувалдами, готовя место у самого основания тороса.
— Я никого не заметил.
— Они с левого борта. С западной стороны.
— А я считал, что Свенсон заберет Миллса с собой в Штаты. Или в Шотландию.
— Слишком далеко. У нас тут и так на борту подобралась такая шайка-лейка, что ее не просто держать в узде. А если еще тащить с собой... Вашингтон дал согласие... — Он запнулся, неуверенно посмотрел на меня и отвернулся. Я и без телепатии угадал, о чем он думает.
— Те семеро на «Зебре»? — Я покачал головой. — Нет, никаких похорон. К чему? Я выражу свои соболезнования другим путем. Глаза у него блеснули, он бросил взгляд на «манлихер-шенауэр», висевший в кобуре, и тут же отвел глаза. С холодной яростью в голосе произнес:
— Черт бы побрал эту черную душу убийцы! У нас на борту дьявол, Карпентер. Прямо здесь, на борту корабля... — Он стукнул сжатым кулаком по ладони. — Так и не додумались, док, в чем тут загвоздка? И кто за всем этим прячется?
— Если бы додумался, то не стоял бы здесь... Кстати, как там Бенсон справляется с больными и ранеными?
— Он все уже сделал. Я только что оттуда. Я кивнул, достал пистолет из кобуры и сунул в карман брюк из оленьего меха. Хансен тихо спросил:
— Даже здесь, на борту?
— Особенно на борту!..
Я вышел из каюты и отправился в операционную. Бенсон сидел за столом, прислонясь к стене, обклеенной кадрами из мультиков. Когда я открыл дверь, он поднял голову.
— Что-нибудь нашли? — спросил я.
— На мой взгляд, ничего примечательного. Сортировкой занимался Хансен.
Может, вы что-нибудь и найдете... — Он ткнул пальцем туда, где на полу лежала аккуратно сложенная груда снабженной ярлыками одежды, атташе-кейсов и полиэтиленовых сумок. Посмотрите сами... А что там с больными, оставшимися на «Зебре»?
— Пока держатся. Думаю, с ними все обойдется, но что-то конкретное говорить пока что рано.
Я присел на корточки и, перебирая уложенные на полу тряпки, принялся обшаривать карманы, но, как и следовало ожидать, не обнаружил ничего. Хансен был не из тех, кто мог пропустить что-либо подозрительное. Тогда я прощупал сантиметр за сантиметром все швы — и снова никакого результата. Наконец я взялся за кейсы и сумки, просматривая всякие мелочи вроде бритвенных приборов, писем, фотографии, двух или трех фотоаппаратов. Фотоаппараты я открыл, но они оказались пустыми. Я сказал Бенсону:
— Доктор Джолли взял свою медицинскую сумку на борт?
— Вы даже своему коллеге не доверяете?
— Не доверяю.
— Я тоже, — он улыбнулся одними губами. — С кем поведешься — от того и наберешься... Я проверил там все, до ниточки. Абсолютно ничего. Я даже измерил толщину дна сумки. Тоже ничего.
— Ну. что ж, примем к сведению... А как пациенты?
— Их девять, — уточнил Бенсон. — Они теперь уверены в спасении, а психологическое воздействие сильнее любых лекарств, — он взглянул на лежащие перед ним записи. — Хуже всех обстоит дело у капитана Фолсома. Опасности для жизни, конечно, нет, но лицо обожжено страшно. Мы договорились, что в Глазго его тут же осмотрит специалист по пластической хирургии.
Близнецы Харрингтоны, метеорологи, обожжены меньше, но очень слабы, сильно пострадали от голода и холода. Тепло, уход и хорошее питание поставят их на ноги буквально за пару дней. Хассард, тоже метеоролог, и Джереми, лабораторный техник, у них умеренные ожоги, умеренные обморожения, чувствуют себя гораздо лучше, чем другие. Вот, кстати, странно: как разные люди по-разному переносят голод и холод... И остальные четверо: старший радиооператор Киннерд, доктор Джолли, кок Нейсби и, наконец, Хьюсон, водитель трактора и ответственный за генераторы, — с ними дела обстоят совсем благополучно. Все они страдают, естественно, от обморожения, особенно Киннерд, у всех есть небольшие ожоги и общая слабость, но силы восстанавливаются очень быстро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77