Немелодичный гул гонга достигал самых дальних уголков плантации, обычно служа сигналом о каком-то из ряда вон выходящем событии в Большом доме и призывая всех бросить работу. Хам обиделся на отца за то, что он передоверил данную почетную обязанность Лукреции Борджиа. Та была рада стараться, так как обожала находиться в центре внимания, и так сильно дернула за веревку, что по округе понесся совершенно оглушительный перезвон, предвещавший что-то совсем уж небывалое. Вообще-то удары гонга раздавались каждое утро как сигнал побудки и каждый вечер как дозволение прекратить работу; пронзительные звуки, раздающиеся в неурочное время, были сами по себе тревожным сигналом.
Работники конюшни обступили Мема и двух девушек и разинули от воодушевления рты. Ведь перед ними находился сам Мемнон, занимавший высшую ступеньку на иерархической лестнице господских слуг, выше которого стояли только хозяева; сейчас Мем-небожитель был прикован к столбу и являл собой зрелище крайнего уныния и пристыженности. Трудно было поверить, что такая могущественная персона, как Мем, может навлечь на себя неумолимый хозяйский гнев. Однако представшая их глазам картина говорила сама за себя, и оставалось совсем немного пораскинуть мозгами, чтобы сообразить, что Омар не зря возится с кнутом и что Мема, а также, возможно, двух рыдающих невольниц ждет наказание кнутом.
Работники переговаривались шепотом, так как выражение лица Максвелла-старшего, скопированное Хамом, подсказывало им, что сейчас достаточно одного неосторожного слова – и любой из них может составить компанию злосчастной троице. Когда белый хозяин пребывал в столь сварливом настроении, лучше было не испытывать судьбу. Беда могла приключиться с любым чернокожим обитателем плантации. В таких случаях существовал единственный выход: проявлять осмотрительность на каждом шагу и держать язык за зубами.
Максвелл окликнул двоих и велел им принести плетеные кресла для него и Хаммонда. Затем сам показал, где их поставить, чтобы зрелище предстало во всей красе. Устроившись поудобнее, он приказал все тем же двоим опустить веревки с блоков по обеим сторонам от ворот конюшни. Блоки заскрипели, веревки поползли вниз. Для верности Максвелл велел неграм повисеть на веревках, чтобы удостовериться, что они не лопнут в самый ответственный момент. Порка рабов была в Фалконхерсте столь редким делом, что в промежутках нехитрое оборудование вполне могло прийти в негодность.
К тому времени, когда слуги проверили крепость веревок, а Омар закончил смазывать кнут, к конюшне начали стекаться негры. Они оставили работу в поле и мастерских и теперь столпились перед воротами. Среди взрослых носились обнаженные ребятишки: эти были заняты играми и совершенно не интересовались происходящим, им и в голову не приходило, что нечто похожее ждет и их, когда они вырастут.
Фалконхерстское поголовье считалось уникальным, его нельзя было сравнить с населением какой бы то ни было еще плантации на всем американском Юге. Среди сбежавшихся к конюшне не оказалось ни одного пожилого лица: мужчины как на подбор, не больше двадцати двух – двадцати трех лет, женщины и того моложе. Фалконхерст – плантация, где выращивался молодняк: здесь преобладали тела с отличной мускулатурой, красивые и умные лица, женские фигуры отличались пышными формами. Седина наблюдалась в одной-единственной шевелюре, и принадлежала она белому человеку – Максвеллу-старшему. Молодость была ценнейшим товаром Фалконхерста. Старость, увечья, хворь были уделом других плантаций, Фалконхерст же стоял особняком. Свою продукцию эта плантация сбывала в расцвете сил или материнства.
– Ну, все собрались? – осведомился Максвелл у Хаммонда, со знанием дела оглядывая толпу. При звуке его голоса прекратился всякий шепот.
– Вроде все, – ответил Хаммонд. – Бригада с северного лесного участка – и та уже на подходе. – Он указал на бегущую к конюшне группу мужчин, которые знали, что могут пропустить самое интересное, если не проявят прыть.
Максвелл подождал еще немного и подозвал Хаммонда. Потом нашел глазами Лукрецию Борджиа и жестом приказал ей занять место между собой и сыном. Его поднятая рука послужила сигналом к тишине. Громко, чтобы его услышали все до одного, Максвелл заговорил:
– Я созвал вас сегодня утром, потому что приготовил для вас необычное зрелище. Хочу, чтобы это стало для всех хорошим уроком. Наша плантация – непростая, не хлопковая. Ничего похожего! В Фалконхерсте выращивают негров, которые должны быть самыми лучшими неграми на всем Юге!
Выращивать негров – плевое дело. Для этого не надо быть семи пядей во лбу. Всего-то и требуется, что бычок да телка: телка расставляет ноги, бычок принимается ее оприходовать. Пусть занимаются этим хоть двадцать раз за ночь, были бы силенки. – Он подождал, пока утихнут смешки. Впервые за этот день на его физиономии появилось подобие улыбки. – Вот так мы вас и разводим. Тут главное, чтобы телка и бычок были не первые попавшиеся, а те, что надо. Куда это годится, если брат полезет на сестру, сын – на мать? Никуда не годится! Если все прошло нормально, я беру сосунка и выращиваю его. А потом продаю. Ведь это негр или негритянка из Фалконхерста, лучше породы нет во всей стране! Со временем все будут проданы, но не с обычного аукциона, а в Новом Орлеане или в Нашвилле. И идете вы не как работники для хлопковых плантаций, а как племенные производители и производительницы, с которыми положено особое обращение. Кому из вас не понравится заделаться племенным производителем или производительницей на хорошей южной плантации?
Он умолк и снова улыбнулся своим слушателям, удовлетворенно внимая одобрительному ропоту:
– Это нам по нраву, хозяин.
– Разлюбезное дело, хозяин.
– Только и делаешь, что это самое, – чем не жизнь?
– А я буду рожать и рожать для вас – только оставьте меня здесь!
Он радостно закивал. Его настроение настолько улучшилось, что он встал, вышел из конюшни и потрепал нескольких негров и негритянок по плечу в качестве подтверждения их высоких племенных свойств. Однако стоило ему снова усесться, как улыбка померкла. Он опять посуровел.
– Все вы знаете, что самцы и самки получают у меня массу возможностей для спаривания. Почти у каждого бычка есть телка, и он трудится на ней всю ночь, не смыкая глаз, чтобы подарить мне побольше сосунков. Так и надо! Но одного не забывайте: я сам говорю, кому с кем спать. Я устраиваю совокупление так, чтобы добиться самых лучших результатов. Поэтому и установил незыблемое правило: никто не подбирает себе пару по собственному усмотрению. Это моя забота! Если дать вам волю, то скоро у нас начнется вырождение и поголовье станет совсем никудышным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Работники конюшни обступили Мема и двух девушек и разинули от воодушевления рты. Ведь перед ними находился сам Мемнон, занимавший высшую ступеньку на иерархической лестнице господских слуг, выше которого стояли только хозяева; сейчас Мем-небожитель был прикован к столбу и являл собой зрелище крайнего уныния и пристыженности. Трудно было поверить, что такая могущественная персона, как Мем, может навлечь на себя неумолимый хозяйский гнев. Однако представшая их глазам картина говорила сама за себя, и оставалось совсем немного пораскинуть мозгами, чтобы сообразить, что Омар не зря возится с кнутом и что Мема, а также, возможно, двух рыдающих невольниц ждет наказание кнутом.
Работники переговаривались шепотом, так как выражение лица Максвелла-старшего, скопированное Хамом, подсказывало им, что сейчас достаточно одного неосторожного слова – и любой из них может составить компанию злосчастной троице. Когда белый хозяин пребывал в столь сварливом настроении, лучше было не испытывать судьбу. Беда могла приключиться с любым чернокожим обитателем плантации. В таких случаях существовал единственный выход: проявлять осмотрительность на каждом шагу и держать язык за зубами.
Максвелл окликнул двоих и велел им принести плетеные кресла для него и Хаммонда. Затем сам показал, где их поставить, чтобы зрелище предстало во всей красе. Устроившись поудобнее, он приказал все тем же двоим опустить веревки с блоков по обеим сторонам от ворот конюшни. Блоки заскрипели, веревки поползли вниз. Для верности Максвелл велел неграм повисеть на веревках, чтобы удостовериться, что они не лопнут в самый ответственный момент. Порка рабов была в Фалконхерсте столь редким делом, что в промежутках нехитрое оборудование вполне могло прийти в негодность.
К тому времени, когда слуги проверили крепость веревок, а Омар закончил смазывать кнут, к конюшне начали стекаться негры. Они оставили работу в поле и мастерских и теперь столпились перед воротами. Среди взрослых носились обнаженные ребятишки: эти были заняты играми и совершенно не интересовались происходящим, им и в голову не приходило, что нечто похожее ждет и их, когда они вырастут.
Фалконхерстское поголовье считалось уникальным, его нельзя было сравнить с населением какой бы то ни было еще плантации на всем американском Юге. Среди сбежавшихся к конюшне не оказалось ни одного пожилого лица: мужчины как на подбор, не больше двадцати двух – двадцати трех лет, женщины и того моложе. Фалконхерст – плантация, где выращивался молодняк: здесь преобладали тела с отличной мускулатурой, красивые и умные лица, женские фигуры отличались пышными формами. Седина наблюдалась в одной-единственной шевелюре, и принадлежала она белому человеку – Максвеллу-старшему. Молодость была ценнейшим товаром Фалконхерста. Старость, увечья, хворь были уделом других плантаций, Фалконхерст же стоял особняком. Свою продукцию эта плантация сбывала в расцвете сил или материнства.
– Ну, все собрались? – осведомился Максвелл у Хаммонда, со знанием дела оглядывая толпу. При звуке его голоса прекратился всякий шепот.
– Вроде все, – ответил Хаммонд. – Бригада с северного лесного участка – и та уже на подходе. – Он указал на бегущую к конюшне группу мужчин, которые знали, что могут пропустить самое интересное, если не проявят прыть.
Максвелл подождал еще немного и подозвал Хаммонда. Потом нашел глазами Лукрецию Борджиа и жестом приказал ей занять место между собой и сыном. Его поднятая рука послужила сигналом к тишине. Громко, чтобы его услышали все до одного, Максвелл заговорил:
– Я созвал вас сегодня утром, потому что приготовил для вас необычное зрелище. Хочу, чтобы это стало для всех хорошим уроком. Наша плантация – непростая, не хлопковая. Ничего похожего! В Фалконхерсте выращивают негров, которые должны быть самыми лучшими неграми на всем Юге!
Выращивать негров – плевое дело. Для этого не надо быть семи пядей во лбу. Всего-то и требуется, что бычок да телка: телка расставляет ноги, бычок принимается ее оприходовать. Пусть занимаются этим хоть двадцать раз за ночь, были бы силенки. – Он подождал, пока утихнут смешки. Впервые за этот день на его физиономии появилось подобие улыбки. – Вот так мы вас и разводим. Тут главное, чтобы телка и бычок были не первые попавшиеся, а те, что надо. Куда это годится, если брат полезет на сестру, сын – на мать? Никуда не годится! Если все прошло нормально, я беру сосунка и выращиваю его. А потом продаю. Ведь это негр или негритянка из Фалконхерста, лучше породы нет во всей стране! Со временем все будут проданы, но не с обычного аукциона, а в Новом Орлеане или в Нашвилле. И идете вы не как работники для хлопковых плантаций, а как племенные производители и производительницы, с которыми положено особое обращение. Кому из вас не понравится заделаться племенным производителем или производительницей на хорошей южной плантации?
Он умолк и снова улыбнулся своим слушателям, удовлетворенно внимая одобрительному ропоту:
– Это нам по нраву, хозяин.
– Разлюбезное дело, хозяин.
– Только и делаешь, что это самое, – чем не жизнь?
– А я буду рожать и рожать для вас – только оставьте меня здесь!
Он радостно закивал. Его настроение настолько улучшилось, что он встал, вышел из конюшни и потрепал нескольких негров и негритянок по плечу в качестве подтверждения их высоких племенных свойств. Однако стоило ему снова усесться, как улыбка померкла. Он опять посуровел.
– Все вы знаете, что самцы и самки получают у меня массу возможностей для спаривания. Почти у каждого бычка есть телка, и он трудится на ней всю ночь, не смыкая глаз, чтобы подарить мне побольше сосунков. Так и надо! Но одного не забывайте: я сам говорю, кому с кем спать. Я устраиваю совокупление так, чтобы добиться самых лучших результатов. Поэтому и установил незыблемое правило: никто не подбирает себе пару по собственному усмотрению. Это моя забота! Если дать вам волю, то скоро у нас начнется вырождение и поголовье станет совсем никудышным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89