И убийство. Почему он пошел на него? Он понял, что его будут искать? Кто напугал его? Каким образом почуял надвигающуюся опасность?
– Сейчас мы с вами сделаем фотографию этого неизвестного, – сказал Максим Витальевич весело.
– Фотографию? – удивился Степа.
– Интересное дело, – сказал Пичужкин, – мы не снимали.
– Как сделаем? Из чего? – Тимка любил конкретные вещи.
Максим Витальевич раскрыл портфель и выложил на стол несколько плотных конвертов.
– А вот так, – сказал он, открывая первый, – сначала уши.
На стол посыпались фотографии, на которых были уши, только уши, одни уши: прижатые, оттопыренные, круглые, длинные, самые невероятные и самые обыкновенные.
Тимка вспомнил угрозу водителя, подмигнул Захару.
– Вот их сколько пообрывали… уш, ушей, ухов…
– Начнем, пожалуй, – веселые искорки в глазах майора затаились где-то в глубине. – Давайте вспомним, какие у того, кто пришел с моря, были уши. Только не торопитесь, не спешите… Тут думать надо.
Майор показывал разные фотографии и спрашивал.
– Такие? Такие? Такие?
Мальчишки отвечали не сразу, переглядывались, пожимали плечами, сомневались и вновь напряженно вглядывались в фотографии.
Первым заметил сходство Ромка.
– Кажется, такие…
Фотографии отложили в сторону.
Еще одни уши признали похожими, отложили и этот снимок. Потом перебрали все остальные и нашли более или менее похожие еще четыре фотографии.
– Теперь поищем нос, – предложил Максим Витальевич.
И из другого конверта появились носы.
Кто бы мог подумать, что существует такое множество носов. Ну там курносый или горбоносый – это ясно, это видно. А то, кажется, абсолютно одни и те же снимки, но все равно, если приглядеться внимательно, видна разница: тут ноздри чуть больше, там мясистее переносица. И если бы попросили их описать на память нос неизвестного, вряд ли кто из них смог бы вспомнить. А так все было наглядно: этот? Не этот. Этот? Не этот…
– Этот, – вскричал первым Захар и тут же добавил тихо: – По-моему, этот…
Но майор не успокоился, а нашел еще четыре фотографии, на которых и остальные признали носы похожими на нос неизвестного.
Отложили в сторону и эти фотоснимки.
Потом они так же долго, так же терпеливо отбирали губы, подбородок, лоб…
– А глаза?
– У него же очки были, – вспомнили ребята.
Максим Витальевич даже вздохнул.
– Это хуже. Но унывать не будем. Какие очки-то? Помните? Нарисуйте. Кто может?
Мальчишки подтолкнули Ромку. Все-таки он был редактором классной стенгазеты. Ромка поморщился, вспоминая и аккуратно выводя линии, нарисовал очки.
– Похоже, – сказал Тимка, улыбаясь, – только такие очки у девочки той были.
– Точно, – заглядывая через плечо редактора, подтвердил Захар, – у артистки.
Ромка смутился. Запомнил, называется. Почему именно эти очки нарисовал? Какие же тогда были у него, у того человека с пляжа?
– У него совсем простые были, – подсказал Степа, – квадратные.
– Почти квадратные, – поправил Захар, – снизу закруглялись немного…
– А оправа черная такая и толстая, – добавил Сенька Пичужкин.
– Похоже, – согласились остальные, когда Ромка закончил. Пока ребята смотрели, как их командир рисовал, майор складывал отобранные части лица в одно целое.
Потом он забрал у Ромки нарисованные очки, вырезал их и наложил на уже составленный портрет.
– Ну? – посмотрел на ребят.
– Он! – закричали разом все.
Только Ромка, а потом и Тимка были в нерешительности. Нет, показалось им, не то это лицо, что-то в нем не так. Вроде и похоже и непохоже. С ними не согласились Захар и Сенька, Степа держал нейтралитет, и не потому, что он плохо помнил неизвестного, а просто потому, что он устал и очень хотел есть. Степа украдкой взглянул на часы майора и даже вздохнул – был уже седьмой час.
Майор терпеливо менял отдельные части лица из отложенных снимков, составлял новые комбинации и с надеждой поглядывал на мальчишек.
И наступил такой момент, когда из сложенных вместе разных частей лица глянул на ребят из-под темных очков, как тогда утром, человек с пляжа.
– Он, – сказал в восхищении Тимка.
– Отлично. – Майор весело отложил портрет в сторону. – Молодцы, мальчишки. Вы представляете, как вы помогли? Нет, вы даже не понимаете, какое вы дело сделали. Он-то думает, что уже исчез, что сделался невидимым. А у нас портрет его готов. Сейчас это размножат, и, будьте уверены, я еще с ним поговорю так, как с вами.
Майор достал пачку сигарет.
– Теперь и закурить можно.
В это время в пустом и притихшем здании, где-то далеко, грохнули двери, послышался говор, торопливые шаги по коридору, и в комнату вошел полковник Радченко, а за ним дядя Валя с объемистым бумажным пакетом.
– Совсем замучил ребят, – сказал Радченко, – объявляю перерыв. Вожатый, приступай к своим обязанностям.
Вожатый улыбнулся, положил пакет на стол перед ребятами и разорвал бумагу.
В бумаге оказалась нарезанная буханка хлеба и котлеты.
Пока ребята ели, майор и полковник склонились над портретом. Вдруг Радченко попросил:
– Дай-ка мне глаза.
Он долго, сосредоточенно отбирал фотографии, наконец, по-видимому, нашел, что искал. Снял с портрета нарисованные Ромкой очки и положил глаза.
– Я же с ним, мерзавцем, – сказал раздраженно, – вот как с тобой минут пять говорил. А где другой? Не работали еще?
– После перерыва.
После перерыва они таким же порядком, но с большими мучениями (все-таки видели меньше) сложили портрет другого человека с пляжа, у которого хорошо запомнили только волосатые ноги.
– Ноги – это не лицо, – сказал им Максим Витальевич, – лицо уже не спрячешь, – и посмотрел на часы. Пора по домам. Десятый час… Ну и поработали мы с вами!
На веранде Ромку ждали прикрытый газетой, давно остывший ужин и гневная длинная записка матери, смысл которой можно было изложить короче: «Сидеть дома и вовремя ужинать гораздо лучше, чем на голодный желудок шататься бог знает где».
Ромка кое-как поел, а на обратной стороне записки написал: «Прочел, понял, больше не буду».
Они – мать и сын – довольно часто обменивались записками. Дело в том, что мать Ромки работала на хлебопекарне, и смены у них были совсем-совсем неудобные. То с шести утра, то, наоборот, заканчивались в шесть утра. А днем или вечером занят Ромка, тоже дома нет. Так и не видятся целыми днями. А тут еще отец вторую неделю в море – гоняется на сейнере за дельфинами.
Мать грозится, что вот-вот бросит свою «проклятую» работу и уж тогда-то возьмет Ромку в «ежовые рукавицы».
Но Ромка– то знал, что это только угроза.
Скрипнула дверь, и на веранду осторожно вышла Оксана; была она все в том же халатике, в тех же тапочках, так что выглядела совсем-совсем обыкновенной, даже домашней.
– Сценарий будете читать? – спросила тихо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47