Только я успела скинуть с телеги чемоданы и расплатиться с возницей, как откуда-то сбоку выскочил молоденький солдатик и бросился к нам с Линочкой. Он бежал, то нелепо взмахивая руками, словно птенец, пытающийся взлететь, то складывая их запретительным крестом, словно призывая нас не двигаться с места. Возница между тем, не оборачиваясь, весь поглощенный созерцанием башмаков, скрылся за поворотом с другой стороны.
– Я уп-п-полномоченный, – запыхавшись, с трудом выговорил солдатик – мальчишка, смуглый, маленький, черноглазый.
Он очень волновался, и над верхней губой у него все время выступали капельки пота, которые поблескивали на быстро восходящем солнце. Он инстинктивно промокал их сжатым кулаком с натянутой глянцевой кожей. Ивдруг я почувствовала, что он задыхался не от бега, а от страха.
– Стойте, я привез вам записку от Светланы!
– От Светланы? – изумилась я. Это была моя попутчица и благодетельница. Она везла к мужу из Москвы троих дочерей, шести, пяти и трех лет. Верочку, Надю и Галину. Трех белокурых ангелочков, сразу полюбившихся и мне, и Апрелиночке…
Записка химическим карандашом, прыгающие буквы: «Тоня! Нас с мужем ночью заберут. Не знаю за что, но знаю, что не отпустят. Умоляю, спаси детей. Я скажу, что они гостят у друзей за городом. Беги сама. Мужа не жди. Его взяли в дороге. Вчера вечером получили распоряжение о твоем задержании. Надыр – верный друг. Унего бумага на тебя на выезд. Вчерашним числом».
Страх, от которого задыхался Надыр, обжег и меня. А вдруг провокатор? Верить или нет? И куда бежать? Я знала только одно место, где можно схорониться, – родной дом во Владикавказе, где не была больше двадцати лет…
– Быстрее, быстрее, у нас малое время, – бормотал Надыр и промокал верхнюю губу судорожно сжатым смуглым кулачком.
– А что за бумага? – механически спросила я, а у самой стучало в мозгу: «Враг или друг? Спаситель или палач?»
– Вы назначаетесь сопровождающей к двум слепым морякам. Их должны выписать домой. Тогда вам выдадут проездные документы.
– А дочке?
– У меня полковничьи дети в телеге, – торопливо прошептал Надыр и даже оглянулся, до того стало ему от собственных слов страшно, – я их у соседнего дома в кустах оставил. Надо спешить.
– Как же мы все выберемся? – механически продолжала выспрашивать я, всем существом пытаясь проникнуть в нутро этого дрожащего на припекающем солнце мальчика. Его зрачки казались расширенными, сливаясь с теменью радужных оболочек. В них был различим только безмерный ужас.
– Оставь здесь один чемодан и скажи, что дочка остается. В поезд сядете, я подсажу детей в окна, – сбивчиво пояснил Надыр, путаясь от волнения в русских словах. И, видя, что я не знаю, на что решиться, нетерпеливо бросил: – Детей отправят в спецлагерь. Там голая степь. С директором сам говорить буду. Девочку оставь за воротами. Может, он ее не увидел. Просто молчи и улыбайся.
Я повернулась к Апрелине и подумала: «Вдруг я вижу ее в последний раз в своей жизни?» Она сидела на корточках и увлеченно пасла огромного черного муравья, пытаясь загнать его веточкой под чемодан.
Неожиданно я сварливо подумала, что вложила в нее столько сил, пока носила и рожала, что это не честно – отнять у меня ребенка. Вот это любовь! Бухгалтерский учет. Откуда-то налетела мысль, что будет трудно выбрать, какой чемодан оставить. Ведь в обоих наряды из Германии, которых здесь отродясь не видали. Есть даже пара шелковых чулок. Но в каком? Чулки хотелось сохранить во что бы то ни стало.
Я, как сомнамбула, шагнула вместе с Надымом к воротам. Он подхватил чемодан. О чем-то весело попререкался со своими за воротами в комендатуре и провел меня в кабинет директора. Там хозяйничал кругленький лысый азербайджанец с бегающими глазками, животиком и масленой улыбкой – просто карикатура на мелкого провинциального казнокрада. В детских книжках такими рисовали вороватых визирей при несправедливых шахах. Говорили Надыр с толстячком быстро и непонятно. Я только улыбалась деревянной улыбкой и поправляла лямки тяжелого рюкзака с провизией, который привез для меня солдатик. А он показывал бумаги и все утирал капельки пота кулачком. Наконец нужные печати были поставлены, он вывел меня на широкое каменное крыльцо и шепнул:
– Осталось немного, я помогу собрать в дорогу слепых. Улыбайся. Ни с кем не говори. Директора нет, уехал в центр, нам повезло. Бумаги завхоз подмахнул.
Я, словно завороженная этим местом и страшным известием об Иване, могла только слушаться моего провожатого. Я просто оцепенела. Столько лет прожить с нелюбимым, злым инвалидом, чтобы укрыться от собственной горькой судьбы, и она все равно меня догнала. Жена врага народа. Дочь врага народа. Тяжелый сонный ужас сковал все мои члены. Замедлил течение крови.
В следующее мгновение я помнила себя уже стоящей у телеги в зарослях колючего кизила. Под мешковиной кто-то тихо всхлипывал. Я подняла ветошь и увидела три знакомые испуганные мордочки в испарине. Старшая, Верочка, крепко прижимала к себе сестренок. Несмотря на теплую южную зиму, все были одеты в пальто и высокие ботинки».
– Я это помню, мне ведь было уже семь, – неожиданно опустила рукопись Лина Ивановна.
Алла недовольно вскинула брови, ей хотелось слушать воспоминания неведомой Антонины, а не вполне осязаемой старой прамачехи, которая и так слишком глубоко закогтилась в ее жизнь. Но прамачеха старалась втиснуться между Аллой и новой соперницей:
– Мы протряслись на телеге до города, и слепые бойцы, один из которых был еще с перевязанной головой, все дивились, как много у мамы ребятишек. Потом все пересели на дрезину. Было весело, но немного страшно. А на вокзале военные нас всех по одному втащили в окна разных вагонов. Там стоял такой крик, все толкались. Меня какой-то моряк забросил на верхнюю полку, и я видела, как мама пробивается через толпу к соседнему вагону, подталкивая слепых впереди себя. Она была уже на ступеньках, когда какой-то ловкач срезал с ее плеч рюкзак со всеми нашими запасами. Но мама даже не обернулась. В любой момент ее могли столкнуть с подножки и смять. Потом мама бегала по вагонам, кричала, нас собирала, потом нас матросы кормили. Самую младшую, Галину, потеряли.
– Как потеряли? – оторопела Алла.
– Так, – пожала плечами Лина Ивановна. – Не нашли. Может, Надыр не успел закинуть ее в вагон – поезд стоял минуты три, не больше. А таскал он нас из телеги по одной. Заявить о пропаже мы не могли. Мы же все без документов ехали. Мама вся прямо почернела.
– А потом вы их родителей отыскали?
– Нет.
– Нет?!
– Папа после Двадцатого съезда пытался, но выходило, что те были отправлены по разным лагерям и сгинули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153